– Честно говоря, нет, но дай нам прийти в себя! Жером с Изорой – жених и невеста? Но ведь вы не виделись целый год, если не больше! И потом, «виделись» в вашем случае – очень сильно сказано. Раньше вы то и дело ссорились! Изора, это шутка?

– Вовсе нет, – промямлила она, бледнея от смущения и стыда. – Жером предложил мне стать его женой, и я согласилась.

– Господи, ну и дела! – засуетилась Онорина. – Ай! Мой омлет!

По жарко натопленной комнате поплыл неприятный запах гари. Как опытная хозяйка, Онорина Маро терпеть не могла, когда портилась еда, и оттого расстроилась еще больше.

– Снизу подгорело! – всплеснула она руками. – Придется подождать десерта. Надо же было такое придумать – опозорить меня перед гостями! Зато теперь мне понятно, почему ты пришла помогать, моя девочка. Надеялась подольститься… Не очень красиво с твоей стороны. И потом, есть вещи, которые не объявляют вот так, при всех!

– Что именно тебя смущает, мам? – нахмурился Жером. – Ты горевала, когда я пришел с войны без глаз. Все твердила, что буду век вековать холостым. И вот, когда милая девушка, которую я люблю, соглашается за меня выйти, ты осыпаешь ее упреками!

– Не груби матери, Жером! – громыхнул Гюстав. – Она права: могли бы и предупредить, вместо того чтобы объявлять за общим столом!

Изора едва сдерживалась, чтобы не заплакать. Она чувствовала себя отвергнутой, всеми презираемой. Глотая слезы, девушка выскочила в коридор, сдернула с вешалки пальто и, даже не надев его, выбежала на улицу.

Жюстен Девер как раз смотрел в окно, когда она промчалась мимо. Они с директором компании ужинали в просторном зале Отель-де-Мин, обустроенном специально для деловых встреч. Полицейский курил сигару, а на покрытом белой скатертью столе, недалеко от них, стояло блюдо с устрицами. «Куда это мадемуазель Мийе так торопится?» – сам собой возник в голове вопрос.

– Инспектор, вернемся к нашему разговору, – обратился к нему Марсель Обиньяк. На нем были костюм-тройка и красный галстук. – Вы должны проинформировать меня, как продвигается расследование.

– Проинформировать вас? Слишком сильно сказано! В принципе я никому не обязан рассказывать, над чем работаю. – Девер неохотно повернулся к человеку, который угощал его ужином. – Прошу простить за прямоту, но вы тоже можете оказаться виновным, мой дорогой господин директор.

– Нет, ну это уже откровенная нелепость! – не то обиделся, не то удивился Обиньяк. – Зачем мне убивать своего работника, и к тому же – бригадира? Я был доволен работой Альфреда Букара и…

– Из ваших слов явствует, что вы намного охотнее убили бы простого углекопа, – пошутил Девер.

– Ничего такого я не говорил!

Марсель Обиньяк был человеком вспыльчивым, и сдерживать эмоции стоило ему большого труда. Вот и сейчас его лицо покраснело от напряжения. Высокий и широкоплечий, он считал себя красавцем, несмотря на приплюснутый нос и массивный подбородок. Зеленые глаза сердито смотрели на полицейского, чья манера переплетать намеки с довольно-таки мрачными шуточками сбивала Обиньяка с толку.

– Вы говорите оскорбительно! – возмутился он.

– В оскорбительном тоне, – поправил собеседника инспектор, снова поворачиваясь к окну. – Да, ваша правда.

Изору как раз догнал какой-то мужчина. В свете уличных фонарей можно было различить его светлые кудрявые волосы – ага, Тома Маро.

– Мсье Обиньяк, неужели вы думаете, что кто-то из ваших замечательных «чернолицых» настолько глуп, что воспользовался огнестрельным оружием в забое? – задал вопрос инспектор. – Кто, кроме новичка, которого никто не предупредил об опасности, мог допустить оплошность, повлекшую за собой столь ужасные последствия? Эксперты, с которыми я консультировался, говорят, что взрыв газа в галерее вполне мог быть спровоцирован выстрелом. Хотя полной уверенности у них нет, ибо известно, что иногда особо твердые угольные пласты специально подрывают динамитом.

– Его применяют также для подрыва карманов с рудничным газом, – холодно заметил Обиньяк.

– Я в курсе. Продолжим! В итоге у нас остается два предположения: убийца либо знал свое дело и надеялся, что улики будут погребены под завалами, либо находился в состоянии крайнего отчаяния или ненависти, и его не заботила возможная гибель невинных людей. Мое мнение, a fortiori[30], – верен скорее второй вариант. Страшный поступок был продиктован страстью – первобытной, инстинктивной, даже демонической, каковую можно встретить и в сельской глубинке, и в рабочем поселке. Прошу заметить, я вовсе не сужу слепо о представителях низших классов, поскольку по опыту могу сказать, что те же страсти имеют место и в более благополучных слоях общества. Признайте, мсье Обиньяк, среди работниц компании есть привлекательные женщины…

Жюстен Девер умолк. На краю площади, которую украшал собой Отель-де-Мин, Изора бросилась в объятия Тома. «А ведь наш герой собирается жениться на польке! Объявления висят и в мэрии, и в церкви, – удивился инспектор. – И мадемуазель Мийе сама призналась, что выходит замуж за его брата-инвалида… Но я вижу то, что вижу, – страсть со всеми ее терзаниями!»

Подсматривать за парочкой полицейский счел ниже своего достоинства. Он пересел за стол и оглядел устриц. Обиньяк, проследив за его взглядом, счел нужным уточнить:

– Устрицы выращены в садках под Мареном – на Атлантическом побережье, близ острова Олерон. Качество отменное, и сейчас для них лучший сезон. Бокал белого вина?

– Охотно, благодарю вас. Кстати, такие же устрицы и такое же белое вино подают в парижских кафе-брассери[31].

Директор недовольно хмыкнул. Он рассчитывал удивить Девера местными деликатесами, а этот дьявол с полицейским удостоверением только и делает, что насмехается!

Он предпринял еще одну попытку.

– В таком случае, дорогой мсье Девер, я попрошу, чтобы завтра вам подали пезай! Держу пари, в столице вы такого не найдете!

– Какой такой пезай? – поднял бровь Девер.

– Ломоть поджаренного хлеба со сливочным маслом и паштетом из фасоли и сала, с чесночком, конечно! То, чем перекусывают мои углекопы в шахте.

Шутка не вызвала понимания. Инспектор в ответ нахмурился. Свое вино он выпил залпом, представив, что чокается с прелестной Изорой. Марсель Обиньяк, между тем, вернулся к интересовавшей его теме.

– С вашей стороны было бы очень любезно рассказать мне о расследовании. Я, как директор горнорудной компании, озабочен происходящим. Я предоставил вам кабинет и спальную комнату, но до сих пор не имею представления, чем вы занимаетесь.

– Желаете знать, как я работаю? Думаю, вы уже в курсе – наверняка вам доложили. Начиная с воскресенья я опросил несколько десятков углекопов, которых вызвал сюда, в это самое здание, после работы. Также я нанес визит мадам Букар, однако она выглядела такой расстроенной, что я решил отложить разговор. Кроме того, я собираю сведения о Филиппе Мийе по прозвищу Шов-Сури. Завтра утром должны явиться два парня из его бригады. И это, дорогой господин директор, только начало. Кстати, вы в курсе, что Альфред Букар слыл в поселке волокитой?

– Я не собираю слухи, – отмахнулся Обиньяк. – У меня полно других дел. Букар был хорошим работником, и единственное, что меня интересовало, – как он выполняет свои обязанности в шахте.

– И все-таки я намерен расспросить его вдову, причем в ближайшее время. Что ж, приступим к ужину? Я проголодался.

С Изорой творилось что-то очень похожее на нервный припадок, и Тома никак не удавалось ее успокоить. Девушка дрожала всем телом в его в объятиях и, дробно стуча зубами, бормотала какие-то слова, половины из которых он не мог разобрать. Но то, что он слышал, его откровенно пугало:

– Что ты такое говоришь? Тише, успокойся! – уговаривал он подругу. – Изолина, ты хочешь умереть? Ты повесишься? Утопишься в болоте? Ну-ну, попробуй подышать и, пожалуйста, успокойся!

Он крепко держал ее, опасаясь, как бы она не учинила с собой что-то страшное, – с таким ожесточением девушка отбивалась. Никогда прежде их объятия не оказывались такими тесными, никогда они так не прижимались друг к другу… Неожиданно она сдалась, и он это почувствовал. Прижавшись щекой к его плечу, девушка билась в рыданиях.

– Изора, не расстраивайся ты так! Родители просто удивились, все нормально. Если ты на самом деле хочешь выйти за Жерома, они не станут возражать – даже обрадуются!

– Нет! Нет! – выкрикнула она. – Они презирают меня – так же, как мои родители и графиня! Отец сегодня меня ударил, и он мне врет! Мама тоже. Тома, мне страшно! Ночью я видела блуждающие огоньки во дворе. Со мной случится что-то плохое, очень плохое!

– Хватит уже с нас плохого, тебе так не кажется? Ужасная война убила твоих братьев и множество других парней – миллионы ребят, Изора! Ты представить себе не можешь, что это было – настоящая бойня! И нас сознательно посылали на смерть… Зато теперь в газетах печатают крупные заголовки о том, что на шахте убийство! А что касается блуждающих огней, какая связь между ними и вашей с Жеромом помолвкой? Скажи правду, вы же не серьезно – ну, ты и Жером? Я знаю, он очень тебя любит и до войны пытался ухаживать, но ты никогда не обращала на него внимания!

Девушка всхлипнула и совсем по-детски потерлась носом о его плечо.

– И что с того? Я передумала.

– Жером обожает тебя, я знаю, и сам недавно упоминал об этом, но тебе, Изора, не следует столь легкомысленно соглашаться на брак. Мой брат на всю жизнь станет для тебя обузой. О нем надо заботиться, помогать буквально на каждом шагу. И если у вас родятся дети, он никогда их не увидит. Изора, ты собиралась уехать из Феморо и строила грандиозные планы! Хотела преподавать, путешествовать, снимать квартиру… Ты разумная красивая девушка и могла бы повстречать здорового парня – не местного, а кого-нибудь из образованных, при деньгах.

Изора высвободилась из объятий Тома и, задержав ненадолго взгляд на его лице, опустила голову.

– Нет, я не такая, как ты говоришь. Отец считает, что я малахольная, и он, конечно, прав. Временами у меня бывают странные мысли… И дикие желания.

– К примеру, выйти замуж за Жерома, не обдумав все как следует? Изора, ты мне очень дорога, и это не обсуждается, но брата я тоже люблю. Ты можешь сделать его очень несчастным, в тот день, когда пожалеешь, что стала его женой, потому что встретишь мужчину своей жизни – настоящую любовь. Не хочу, чтобы Жером страдал. Быть слепым в его возрасте – и так большое несчастье. Посмотри мне в глаза, Изолина, и пообещай, что не сделаешь моему брату больно!

Изора поспешно отвернулась. Тома не должен догадаться, почему она стремится войти в их семью!

– Пусти меня! Я ухожу! – дернулась она. – Мне пора возвращаться в ад. И если Жером будет несчастен, то это не моя вина!

– Я провожу! – сказал он, взяв ее за руку. – Нам есть что обсудить.

* * *

Тем временем в доме Маро, в квартале От-Террас, Онорина, нервно грозя указательным пальцем, произнесла практически те же слова.

– Жером, нам нужно серьезно поговорить! С каких пор ты втихомолку встречаешься с Изорой? Вы с ней тайком переписывались? Отвечай! Тут есть от чего расстроиться, особенно нам с отцом! Прошлое лето Изора провела в Феморо, но год назад уезжала учиться в «Эколь нормаль»[32], а с октября работала в городе. Так что история с помолвкой – большая нелепость!

– Соглашусь с матерью, – подхватил Гюстав. Вид у него был нерадостный. – Я бы и слова не сказал, если бы видел, что ваши чувства искренние и взаимные. Я подозревал, что ты влюблен в Изору, но она? Ее с детства держат в черном теле, а когда умерли братья – стало еще хуже. В поселке это всем известно, даже в шахте пару раз обсуждалось. Спроси хотя бы у Тома – он знает больше других. Думаю, маленькая Мийе просто хочет сбежать с фермы и больше туда не возвращаться. Она пользуется твоими чувствами, Жером!

Соседи, ставшие свидетелями безобразной сцены, засобирались по домам. В комнате неприятно запахло подгоревшим омлетом. Вино и пиво больше не текли рекой. Гости сочли уместным оставить семейство наедине со своими заботами. Негромкое «Всего хорошего!», дружеские рукопожатия… Вскоре за столом остались только Зильда, Адель, Йоланта и Станислас Амброжи. Все четверо помалкивали, словно онемели от изумления и беспокойства.

Если со стороны Жерома поначалу чувствовалась обида, то теперь она превратилась в гнев.

– Вы не устраивали скандала, когда Тома объявил, что женится на Йоланте! Я помню, я присутствовал при этом. Может, я и слепой, но слух у меня хороший. Но ведь Тома все позволено, правда? Никто и слова не сказал, когда он убежал следом за моей невестой, чтобы ее утешить!

Разрумянившаяся от смущения Онорина прислонилась спиной к стене. С самого начала перепалки она не присела ни на минуту, хотя ноги подгибались от усталости.

– Свадьба твоего брата – совсем другое дело, – сказала она. – Они с Йолантой более взрослые, и у обоих есть работа.