Что касается любвеобильности Букара, то предположение птичницы, вдовы Виктор, пока не нашло подтверждения. Антуан Сарден тоже нанес ей визит, однако женщина не сообщила больше ничего стоящего. Инспектор решил, что она просто распускает сплетни, не более, но продолжал наводить справки. Этот элемент дела до сих пор ускользал от него. К тому же отношение местных жителей к заезжей ищейке было, мягко говоря, неодобрительным. Они насмехались над парижским акцентом Девера, за спиной называли его «париго». Кроме того, он не мог отделаться от впечатления, что никто – ни пенсионеры, ни мальчишки, ни убеленные сединами вдовы, ни юные работники стекольного завода – не собирается делиться с ним тем, что знает. Приезд заместителя ничуть не помог делу.

Вот и сегодня, затерявшись в толпе, Девер всматривался в лица, наблюдая и анализируя. И тут его взгляд упал на женский силуэт, который отчасти заслоняла собой Йоланта.

На новобрачной было красивое бежевое платье с отделкой из розовых кружев, с оборкой, порхающей на уровне щиколоток. Ее головку украшал венок из шелковых цветов с небольшой вуалью. Нежный наряд – и платье, и головной убор – много лет назад красовался на Онорине, когда она выходила из этой же церкви под руку с Гюставом, который был тогда и стройнее, и без седины в волосах. «Изора! Теперь я могу ее как следует рассмотреть!» – обрадовался полицейский.

Мгновение – и подружка невесты вышла на яркий свет. Невозмутимое спокойствие на лице, капризные губки сжаты, глаза грустные… Сегодня Изора надела серую прямую юбку и жакет из той же ткани, а под него – белую блузку с большим, похожим на сложенные крылышки, воротником. Черные, как эбен[35], волосы девушка уложила в аккуратный шиньон.

Рядом с ней стоял Жером Маро в коричневом костюме и с галстуком-бабочкой. На слепом были очки с круглыми затемненными стеклами, отчего в нарядной радостной толпе он выглядел немного странно.

«А ведь убийца, возможно, здесь, в шаге от меня! – подумал инспектор. – Хитрый тип, который прекрасно обделывает свои делишки, ведь до сих пор нет ни одной зацепки, ни единой! Если бы нашлось орудие убийства! Но, как не устает повторять мсье Обиньяк – уважаемый директор компании, – велики шансы, что пистолет так и остался лежать под завалом».

По требованию Жюстена Девера грунт на месте, где нашли тело бригадира Букара, тщательно перебрали. Инспектор лично наблюдал, как бригада углекопов разбирает горы камней и обломков, – и ничего. Правда, экспедиция в глубины вандейской земли впечатлила парижанина Девера. С того дня он не только жалел «чернолицых», но и восхищался ими, зная, насколько тяжел их труд и ужасны условия, в которых приходится трудиться.

– Ваши работники ежедневно рискуют жизнью и портят здоровье, вдыхая угольную пыль и газовые испарения, – заявил он Марселю Обиньяку при встрече. – Я осведомлен, что углекопы живут в комфортабельных современных домах, старикам выплачивают пенсию, но, как ни крути, чтобы заниматься этим делом, нужна исключительная смелость!

– Вы преувеличиваете, – спокойно возразил директор. – Люди любят свою работу. Шахта много для них значит.

В сказки инспектор не верил. И вид увечного подростка Пьера Амброжи не способствовал тому, чтобы его мнение изменилось. Мальчишку выписали из больницы за день до свадьбы. Сейчас он стоял рядом с отцом, Станисласом, – на костылях и с забинтованной культей.

Его добрую ребяческую мордашку освещала улыбка: Пьер любовался старшей сестрой. Однако за искренней улыбкой легко угадывались и страдания, которые ему пришлось пережить, и затаенное отчаяние. «Бедный парень!» – пожалел его Жюстен Девер и сосредоточил внимание на Изоре. Тогда-то он и перехватил презрительный, почти ненавидящий взгляд, которым та смерила Йоланту. Парижанин был прав в своем предположении – между молодыми женщинами существует соперничество, но он даже представления не имел, каким мучением стала для Изоры церемония венчания. Стиснув зубы, она слушала, как влюбленные по очереди произносят ритуальное «Да!», и опустила голову, когда они поцеловались.

Отец Жан вышел на паперть поздороваться с прихожанами. Кюре поселка Феморо заслужил их доверие своей простотой и добросердечностью. Черноволосая женщина среднего роста – лет шестидесяти, как и сам кюре, – не отставала от него ни на шаг. Это была Жизель, его домоправительница, преданность которой могла выдержать любые испытания.

Она не сводила карих глаз со священника, и в ее взгляде читались глубочайшее уважение и почти материнская нежность.

– Мы устраиваем праздничное застолье. Пожалуйста, дорогой отец Жан, приходите! – обратилась к нему принаряженная Онорина. Сегодня на ней было зеленое шерстяное платье и красивый платок на плечах.

– С большим удовольствием пришел бы, но не имею возможности. Меня позвали к умирающему.

– Если будете возвращаться не очень поздно, загляните все-таки к нам! Обязательно оставим вам кусочек праздничного торта! – присоединился к разговору радостный Тома, прижимая к себе Йоланту. – И для мадемуазель Жизели – тоже!

– Спасибо, Тома! Желаю тебе большого счастья! – улыбнулся отец Жан.

Изора, внутренне холодея, наблюдала за этой сценой, и на душе у нее скребли кошки. Две недели перед свадьбой она провела в полубессознательном состоянии. Все началось на следующий день после праздника в доме Маро – с тяжелой болезни. Жар, мигрень, кашель, ломота в теле – Изоре было очень плохо. Сначала она подумала, что простудилась прошлой ночью, когда заснула в сеннике. Люсьена Мийе, увидев ее утром, растрепанную и с сухими травинками на пальто, перекрестилась.

– Святые небеса, что ты делала ночью? – набросилась она на дочь.

– Я плакала, мама, больше ничего.

– Почему? Ты же была там, где хотела – в поселке.

– Не все хотят того же, что и я! – отрезала Изора, поднимаясь по лестнице.

Она легла на кровать с желанием умереть, как и подобает романтической героине. И очень удивилась, когда мать стала за ней ухаживать – приносила подогретый, обернутый полотенцем кирпич, чтобы согреть постель, готовила травяные настойки и кормила свежесваренным куриным бульоном.

Однажды днем Люсьена присела у ее кровати с вязанием в руках.

– Бедная моя девочка! – начала она. – Мадам графиня больше не желает тебя видеть. Отец обижается и злится. Пора возвращаться в город, здесь тебе не место. Я так говорю, потому что не хочу, чтобы он снова срывал на тебе зло. Бастьена Мийе никто не изменит – во всяком случае, уж точно не ты. С пахотой скоро будет покончено, но как только тебе полегчает, придется помогать отцу сажать свеклу и озимую капусту.

На следующий день мать пришла снова. И через день – тоже. Кутаясь в одеяла и наслаждаясь драгоценным ощущением защищенности, Изора слушала материнскую болтовню, а потом засыпала легким сном, после которого на душе становилось чуть легче.

Через неделю из шахтерского поселка пришло два письма. В первом сообщалось о предстоящей свадьбе Йоланты и Тома, а также о том, что Изора приглашена как подружка невесты. Второе написала Онорина Маро.

Она извинялась, что они с мужем так бурно отреагировали на новость, и в самых ласковых выражениях уверяла, что будут счастливы принять Изору в семью. Не забыла славная мадам Маро упомянуть и о том, как огорчен Жером из-за того, что целую неделю о ней ничего не слышно.

«Если бы он был зрячим, – писала Онорина, – он пришел бы к твоим родителям поговорить о помолвке. Но я посоветовала потерпеть. Позже мы узнали от инспектора, что ты заболела. Поправляйся, моя девочка, и не забывай, что ты – подружка невесты, а твой будущий супруг будет на свадьбе твоим кавалером!»

К счастью, Бастьена Мийе не было дома, когда почтальон вручал письма Люсьене, а той даже в голову не пришло их прочесть, прежде чем отнести дочке. Таким образом, родители Изоры до сих пор не имели представления о ее планах.

– Я должна быть на свадьбе, – сказала она матери. – Ведь я – подружка невесты! Жером будет моим кавалером. Он хороший парень и очень мне нравится.

Люсьена нахмурилась, но тут же мечтательно улыбнулась. «Мама так добра ко мне! – крутились мысли в голове у девушки. – Я даже не представляла, что такое возможно. А еще она иногда улыбается. Подумать только: мама улыбается!»

Изора заметила еще одну необъяснимую перемену: все это время Бастьена Мийе не было слышно в доме – при том, что раньше он вопил с утра до вечера. За все дни, пока Изора валялась в постели, она не услышала ни единого бранного слова, ни даже хлопанья дверью.

Когда до свадьбы Тома и Йоланты оставалось меньше недели, ей стало легче. Изора спросила у отца позволения присутствовать на церемонии.

– Делай что хочешь, – отмахнулся Бастьен. – И чтобы ела за обе щеки! Вон как вся исхудала!

Такое проявление заботы озадачило девушку. От матери Изора узнала, что за время ее болезни на ферму дважды приезжал Жюстен Девер – справлялся о ее самочувствии. Однако она и представить не могла, что именно совершил полицейский.

Озарение снизошло на нее, когда на площади перед церковью она отошла от Жерома, чтобы поздороваться со школьной подругой.

– Говорят, ты тоже скоро выходишь замуж! – защебетала маленькая блондинка с румяными щечками по имени Алиса. – Уже бурлит весь поселок. За Жерома Маро!

– Чистая правда, но спешить нам некуда, и мы еще даже не обручились.

Изора отвечала тихо, немного смущаясь. Они с Жеромом встретились сегодня утром перед домом Маро. Слепой юноша приветствовал ее бурными излияниями радости.

– Все уладилось, как мама тебе и писала, моя хорошая, моя милая невеста! – горячо шептал он ей на ухо.

Изора, несколько оторопев от такого напора, несмело промямлила: «Хорошо!». Она уже начала сомневаться в принятом решении, опасаясь, что не сможет выполнить свою часть сделки, которую они с Жеромом заключили, ведомые каждый собственной страстью.

– Только я еще ничего не говорила родителям, – уточнила она едва слышно. – Я заболела гриппом, и мне было очень плохо.

– Если бы не эта ищейка Девер, мы бы здесь, в поселке, до сих пор ничего не знали! – почти сердито сообщил Жером. – С какой стати он зачастил на ферму?

– Два раза – не так уж часто, – огрызнулась Изора. Жером ревновал, это было очевидно и… неприятно.

Уже через пару минут прямо перед церковью на виду у десятков людей она снова заставила слепого юношу волноваться: к ней подошел Жюстен Девер и взял под руку. Сухо кивнув, он поздоровался с Алисой и увел Изору подальше от толпы.

– Мадемуазель Мийе, приятно видеть вас в добром здравии! – сказал он. – Вы по обыкновению одеты как учительница и, как всегда, очаровательны.

– У меня не нашлось подходящего платья.

– Подходящего? О небо, какой грубый эпитет для дамского наряда! Хотя, безусловно, уместный в лексиконе учительницы. Ну или девушки, желающей продемонстрировать образованность.

– Позвольте с вами не согласиться, мсье! И, если у вас нет серьезных оснований меня удерживать, я предпочла бы вернуться к своим друзьям.

– У меня есть причина, и весьма серьезная. По словам Онорины Маро, вы собираетесь замуж за ее сына – того, что ослеп на войне.

– Совершенно верно. Но как это касается расследования?

Полицейский не сразу сообразил, что ответить. Слова теснились в голове, однако из опасений показаться смешным он их попридержал.

– Никак, тут вы правы. Ваша помолвка не имеет отношения к расследованию, которое я веду. Наверное, это уже профессиональная деформация, вот только… По моему скромному мнению, некоторые обстоятельства диссонируют между собой. К примеру, в тот вечер, когда Маро праздновали возвращение старшего сына, мы с мсье Обиньяком как раз ужинали, и я видел вас в окно – вас и Тома Маро. Разговор показался мне весьма оживленным, даже бурным. А ведь у него, как я сейчас понимаю, на тот момент уже имелась невеста, а у вас – жених. Не отрицайте, мадемуазель Мийе, вы рыдали в его объятиях!

При мысли, что за ними кто-то подсматривал, Изору обуял праведный гнев. Этот чужак наблюдал сцену, смысл которой ему непонятен, и сделал поспешные выводы! Однако интерес, который питал к ней Жюстен Девер, не оставил девушку равнодушной, поэтому она сочла необходимым все ему объяснить.

– Я полагаю, любопытство свойственно представителям вашей профессии, мсье, – сказала она. – Знайте же: в тот вечер я плакала, потому что Жером объявил о нашей помолвке родным, а они удивились, почти рассердились. Я убежала, но Тома меня догнал и стал утешать. Он мне как брат – мой единственный друг в целом мире!

Отчаянные нотки, вибрирующее в голосе Изоры, растрогали полицейского.

– Окажите и мне честь считаться вашим другом! Первенство, разумеется, останется за мсье Тома, – негромко проговорил он. – Я уже попытался усмирить хроническую гневливость вашего отца, которая причиняла вам неприятности. Вы удивлены, мадемуазель, но я действительно поговорил с ним по-своему и настоятельно рекомендовал обходиться с вами помягче.