Мари-Бернадетт Дюпюи - Лики ревности

– Спасибо, Жером! Спасибо!

И девушка, совсем по-детски подхватив юбку – так, что стали видны не только ботинки, но и серые чулки, – убежала в сторону пляжа.

– Никакого понятия о приличиях! – пробурчала Онорина себе под нос.

– Мам, почему ты так говоришь? – не понял слепой юноша.

– Я знаю, сейчас в моде юбки покороче, чем носили мы в свое время, – видела в журналах. И в Париже, конечно, только в таких и ходят, но Изора позволяет себе показывать щиколотки!

– Перестань ее критиковать! В поезде, стоило Изоре заговорить, как ты начинала вздыхать, – да-да, совсем как сейчас! Если бы мы приехали летом, она могла бы даже искупаться. Я уверен, что женщины, купающиеся в море, показывают куда больше, чем щиколотки! Идем лучше в санаторий.

– Господи, а ведь ты прав, Жером! Может показаться, что я нарочно тяну время. Хотя, положа руку на сердце, так оно и есть. Знал бы ты, сынок, как я боюсь вердикта докторов! Они высказывали опасения еще в прошлый мой визит – в ноябре, незадолго до того, как в шахте случилось несчастье. Хорошо, что твои сестры могут навещать нашу девочку довольно часто!

– Ты должна верить в лучшее, мама! Анна – маленький ангел, Господь спасет ее!

Онорина взяла сына, который осторожно исследовал дорожку кончиком белой трости, за руку.

– Твои слова да богу в уши, Жером! Как бы мне хотелось, чтобы в этом году Анна отметила с нами Рождество! Но боюсь, что не получится. Мсье Обиньяк и слышать ничего не хочет. Он запретил мне привозить Анну в Феморо даже на пару дней.

Директор горнорудной компании опасался распространения инфекции, и при малейшем подозрении на туберкулез больного выдворяли из шахтерского поселка[42]. Семья Маро придерживалась мнения, что такие меры безопасности слишком суровы, но, как и многим другим, пришлось уступить. Вот уже два года младшая девочка Гюстава и Онорины жила в санатории в Сен-Жиль-сюр-Ви – месте, где, благодаря морскому воздуху и здоровой пище у пациентов больше шансов поправить здоровье.

Изора же забыла не только о своих огорчениях – обо всех бедах мира. Стоя на вершине песчаной дюны, она смотрела на океан – пребывающее в вечном движении необъятное пространство, чье шумное пение привело ее в состояние невыразимого восторга. Под мутно-серым небом вода казалась зеленой, с оттенком патины. Огромные волны с гармоничным рокотом обрушивались на берег.

– О да! Прекраснее нет ничего на свете! – прошептала Изора.

Она стояла одна-одинешенька под порывами ветра, насыщенного мельчайшими частичками воды, – одинокая и бесконечно счастливая. На бурных волнах качались чайки; некоторые с сиплым криком взлетали, едва коснувшись воды.

– Я бы хотела жить здесь, на этом самом месте! – сказала она громко, топнув ножкой по песку.

Терпеть больше не было сил: Изора сорвалась и бегом начала спускаться по склону. Споткнулась, но тут же встала и снова стремительно понеслась вниз. Ей хотелось как можно ближе подойти к океану, вдохнуть полной грудью новый запах, который волновал душу.

Онорина ненадолго задержалась на террасе санатория, у главного входа. Она успела заметить, как будущая невестка бежит к линии прибоя, воздев руки в небу, словно празднуя какую-то загадочную победу. И то, что должно было случиться, конечно же, произошло: серая, увенчанная короной белой пены волна захлестнула ноги Изоры чуть ли не до колен, намочив юбку. «Господи всемогущий, она и не думает убегать! Как будто собирается броситься в воду!»

– Мам, что делает Изора? – спросил Жером.

– По-моему, забавляется! Боже мой, она совсем еще девочка. А ведь следующей осенью ей придется обучать деток в школе. Не представляю ее в роли учительницы, а уж благовоспитанной супруги – и того меньше!

Слепой юноша медлил с ответом. Лицо его озарилось блаженной улыбкой – так обычно улыбаются люди, стоящие на пороге счастья.

– Никогда не стану требовать от нее быть благовоспитанной, мама, – сказал он наконец. – Благодаря Изоре я счастлив. Не порти мою радость!

Сен-Жиль-сюр-Ви, санаторий «Вилла Нотр-Дам», в тот же день

Стоило Онорине Маро войти в комнату маленькой Анны, как она и думать забыла об Изоре, чье поведение вызвало у нее бурю негодования. В свои двенадцать ее младшая дочь была весьма миниатюрной, с голубыми миндалевидными глазами и легкими волнистыми темно-русыми волосами. При виде матери на осунувшемся личике Анны появилась вымученная улыбка.

– Мамочка, я так по тебе соскучилась! – Девочка с трудом сдерживала слезы. – Ты не приезжала целый месяц.

– Моя любимая крошка, я тоже скучала по тебе, – ответила Онорина, целуя дочку в лоб. – Отгадай, что я привезла, чтобы ты поскорее меня простила!

– Подарок?

– Целых два подарка, а еще в коридоре ждет кое-кто, кого я взяла с собой!

– Тома?

– Нет, Тома с Йолантой приедут в воскресенье. Жером!

– Жером! Как хорошо!

Медсестры, в большинстве своем монахини, рекомендовали посетителям щадить чувства больных: нервная система у них ослаблена, а значит, сильные эмоции не пойдут им на пользу. Вовремя вспомнив об этом, Онорина настояла на том, чтобы войти в палату первой и без сопровождающих.

– Пойду позову твоего брата, – сказала она, с болью в сердце глядя на дочь. Анна выглядела еще более слабенькой, чем в прошлый раз.

Жером театральным жестом поздоровался с сестрой и, направляемый матерью, тоже поцеловал в лоб.

– Сестричка, я уверен, что ты стала еще красивее, чем раньше! И раз уж я все равно подслушивал под дверью, могу признаться, что тоже привез подарок!

– Сколько радости в один день!

Полгода назад маленькую Анну Маро перевели в отдельную палату. Онорина тогда очень расстроилась, хотя и словом никому не обмолвилась: вероятнее всего, то была вынужденная мера – девочку пришлось изолировать. Мадам Маро напрямую спросила у директрисы санатория и та сказала, что речь об этом пока не идет, однако ее грустный взгляд подтвердил опасения матери.

– Правда, хорошо, моя крошка? – нарочито весело воскликнула она. – Тем более что вчера к тебе приезжали Зильда и Адель.

Внезапно посерьезнев, девочка кивнула. Онорина встревожилась:

– Ты была не рада их видеть?

– Конечно, рада, мамочка! Они рассказывали о свадьбе Тома и Йоланты, а мне так хотелось бы там присутствовать! Танцы, свадебный торт… А еще они говорили о взрыве и обвале на шахте, из-за чего бедному Пьеру отрезали ногу!

Анна хранила воспоминания о жизни в Феморо как самую дорогую драгоценность. Каждое утро, просыпаясь, она вспоминала о тех временах, когда можно было сидеть возле дома и смотреть на прохожих – соседей, товарищей отца по работе, их жен и детей. Все ей улыбались, здоровались, а с Марией, младшей дочкой Пас-Труя, они вместе играли после уроков.

– Неприятно, нет слов, – согласился Жером. – Может, лучше ничего такого не рассказывать?

– О нет! Хочу знать все, даже если новости грустные. Я смогу молиться за тех, кому сейчас плохо. Всегда прошу Пресвятую Деву, Иисуса и святую Барбару защитить папу и Тома!

– Наверное, месяц назад твои молитвы их спасли, – поддержала дочь Онорина. – А теперь давай-ка посмотрим, что у меня в корзинке! Ну-ка!

Онорина достала пакет медовых конфет, а следом – сверток, перевязанный лентой. Маленькая Анна раскрыла его, и оказалось, что внутри – пижамка из бумазеи, розовая в белый горошек.

– Только вчера вечером закончила шить! Нравится?

– Мамочка, она такая мягкая! Спасибо!

– Я смастерила тебе еще кое-что – раз уж теперь ты лишилась соседки по комнате! Это кукла!

Девочка схватила тряпичную фигурку с косичками из желтой шерстяной пряжи, наряженную в полосатое платье и красный берет. Глаза, нос и рот Онорина вышила разноцветными нитками.

– Ты правда думаешь, что мне можно куклу? – срывающимся шепотом спросила Анна. – Я ведь уже взрослая…

– Конечно, можно, сестричка! – с уверенностью заявил Жером.

– Твой брат прав, моя милая крошка, – подхватила Онорина. – Скажи, тебе понравилось?

Анна хотела ответить, но не успела – зашлась в кашле. Она быстро отвернулась, достала из-под подушки носовой платок и прижала ко рту, безуспешно пытаясь справиться с приступом.

Не в силах унять дрожь, Онорина наклонилась к дочери, чтобы помочь. Увидев на платке кровь, она едва не закричала от отчаяния.

– Нужно позвать медсестру или доктора! – повернулась она к Жерому.

– Нет, мамочка, не надо, – взмолилась маленькая пациентка. – Они вас прогонят! Мне уже лучше.

В то же мгновение послышался стук, и дверь в палату открыла Изора. Волосы у нее были влажные от морских брызг, несколько темных прядей прилипло к правой щеке. Ботинки тоже намокли, как и край юбки.

– Здравствуй, Анна! – тихо поздоровалась она.

– Изора? – удивилась девочка, которую мать все еще сжимала в объятиях. – Какой сюрприз!

– Господи, что с твоей одеждой? – укоризненно воззрилась на девушку Онорина. – Могла бы быть поаккуратнее, раз уж собиралась прийти в палату!

– Простите, я не хотела ничего плохого. Это такая красота – и пляжи, и океан, и чайки в небе!

Последовал момент напряженной тишины, которую нарушил слабый, но мелодичный голосок Анны.

– Изолина, мои сестры Зильда и Адель рассказали мне о вас с Жеромом! Выходит, вы решили обручиться?

– Выходит, что так, – подтвердила девушка, подходя к кровати. – Моя милая Анна, я не могу сесть с тобой рядом, потому что боюсь испачкать постель. Но если я тебя поцелую, ты почувствуешь запах моря, я принесла его на себе! Ты очень добра ко мне и называешь меня Изолиной – совсем как в те дни, когда мы играли на пруду!

– Я помню! Мы подстерегали водяных фей. – Глаза Анны заблестели от радостного волнения. – Ты говорила, они прячутся в камышах!

Под неодобрительным взглядом будущей свекрови Изора поцеловала девочку в щеку, погладила по волосам. Жером, который сидел на стуле и молча слушал, вдруг испытал острую тоску по прежним временам. «Как беззаботно мы жили, пока не началась проклятая война! И, слава богу, каждое воскресенье гуляли в свое удовольствие!» – вспоминал он.

Они с Тома уже работали в шахте, но в выходной обязательно отправлялись на прогулку в лес или на пруд, где у Гюстава Маро был летний домик. Пытались рыбачить, однако больше смеялись и пели песни, совершенно позабыв об удочках. Зильда и Адель, в рабочие дни занятые сортировкой угля, по выходным приносили им полдник в корзинке. Взрослые красивые девушки, но никто из парней не смел с ними заигрывать – настолько обе были набожны. «Изора в своей латаной кофточке всегда умудрялась очутиться рядом! Ее кукольное личико казалось испуганным, но в нем отражалась надежда. Она боялась, что ее прогонят, но мы всегда брали ее с собой!» – вернулся он мыслями в прошлое.

– Жером! – позвала мать. – Жером, о чем ты там размечтался? Не пора ли презентовать сестренке подарок?

– А, конечно! – смутился юноша. – Ну вот же он, мой подарок! Это Изора! Видишь, как Анна обрадовалась. Правда, малышка?

– Конечно, брат. Изора – чудесный подарок!

Нахмурившись, Онорина устроила дочь поудобнее, подложила подушку под спину.

– Пойду поговорю с директрисой, – сказала она. – Если проголодаетесь, возьмите в корзинке печенье и яблоки.

С этими словами славная женщина вышла из комнаты. Настроение совсем испортилось. Перед глазами все еще стояло пятно крови на носовичке, сердце сжималось при одной мысли, что ее младшая девочка смертельно больна. К страху примешивалась холодная ярость. Онорина уже сожалела, что взяла с собой Изору, и сердилась на сына, который то и дело превозносит невесту. Дошло до того, что он уже говорит о ней, как о подарке. «Еще одно несчастье на мою голову!» – сокрушалась сердитая мать, шагая вдоль коридора.

На ферме во владениях графа де Ренье, в час пополудни, в тот же день

Арман наслаждался одиночеством. Нисколько не опасаясь, что кто-то войдет и увидит его изуродованное лицо, он расслабился и почувствовал себя почти тем же беспечным парнем, каким был до ранения. Как и обещал родителям, он с удовольствием помылся в большой лохани с теплой водой, которую поставил перед очагом. Правда, осторожности ради, все же запер входную дверь на ключ.

Люсьена еще до рассвета приготовила обед, чтобы сын не остался голодным, а Бастьен, в свою очередь, принес дров и сложил возле очага – лишь бы обожаемый мальчик поменьше себя утруждал.

Помывшись, Арман надел кальсоны и майку, а сверху – любимый халат из шерстяной ткани в шотландскую клетку. Это был подарок одной медсестры, с которым он никогда не расставался.

В таком виде молодой человек сел за стол, но пообедал без аппетита. Мать специально оставила для него салфетку – вытирать рот. За едой он выпил полбутылки вина и пару рюмок домашней фруктовой водки.