«Какая же я глупая! – упрекнула себя девушка. – Нужно будет упросить Женевьеву, чтобы она подтвердила, будто я вскоре ушла из Отель-де-Мин и переночевала у нее!»

Стыдливо понурившись, она перевела взгляд на жаренные в свином жире, блестящие от сахарной посыпки пончики, которые Жизель как раз подала на стол.

– Спасибо, мадам, они выглядят очень аппетитно!

Кюре с экономкой с умилением наблюдали, как Изора с детской осторожностью пробует пончик на вкус.

Часом позже, помолившись в пустой церкви, девушка направилась к усадьбе Обиньяков. Огромный парк был укрыт ковром из чистого снега. При виде кустарников в белом наряде и елей, словно сошедших с рождественской открытки, Изоре захотелось одновременно плакать и смеяться – зрелище взволновало душу, но и собственные несчастья показались слишком горькими.

Женевьева Мишо уже встала и как раз заваривала цейлонский чай – свой любимый горячий напиток. Чьи-то нервные пальцы забарабанили в дверь – она отставила чайник и побежала открывать. Увидев на пороге Изору, молодая женщина ахнула:

– Благодарение господу, это ты! Я так испугалась вчера, когда мсье Маро пришел справиться, не я ли тебя приютила! Иди скорее в тепло, дорогая золовка, я напою тебя чаем!

Изора вошла, не удостоив Женевьеву ни ответом, ни улыбкой. Журчащий голос молодой женщины, радостное выражение лица и слово «золовка» только усилили гнев, который Изора считала вполне оправданным.

– Ты еще не замужем за моим братом, так что не называй меня золовкой!

– Извини, но ведь скоро мы станем одной семьей, и я по-родственному люблю тебя, можешь мне поверить! Господи, Изора, что с твоим лицом? Ты упала?

– Отец меня избил, отстегал кнутом, унизил, прогнал с фермы – и все из-за тебя, Женевьева, понимаешь ты или нет? Ты воспользовалась моей отлучкой и пришла к Арману, стала его уговаривать вместе уехать. А я так радовалась, что он останется жить с нами… Арман хороший, он защищал меня от… от этого монстра, не заслуживающего звания отца! Брат говорил, что ему будет хорошо здесь, в деревне, подальше от людей, что он сможет гулять и любоваться окрестностями, которые знает с детства. А ты со своими уловками все испортила!

Женевьева словно окаменела. Она не знала, что жених уже сообщил родителям об их намерении жить вместе. Естественно, она понятия не имела, что значит попасть под горячую руку Бастьену Мийе, поэтому обвинения Изоры восприняла как незаслуженные.

– Угомонись, Изора, – раздраженно оборвала она девушку. – Ничего я не портила. Я люблю твоего брата и, несмотря ни на что, хочу сделать его счастливым. На остальное мне плевать – абсолютно на все!

Бледная, с лихорадочным блеском в глазах цвета ночи, Изора всматривалась в лицо Женевьевы. Ее уже тошнило от этих разговоров о любви.

– Говоришь, любишь? А Арман показал тебе, что сделала с ним война? – скривилась она. – Ну признайся, он ведь прятал лицо под бинтами или закрывал платком. В тот день, когда он откроется, ты его бросишь, заставишь страдать!

– Нет, никогда! – выкрикнула Женевьева. – Вот что я скажу тебе, Изора: что нас с Арманом связывает, тебя не касается, и ты не обязана знать, что между нами вчера произошло. Мне искренне жаль тебя, я не знала, что отец может так жестоко выместить злость, но для этого, помимо моего визита, должен быть еще какой-то повод. Прошу тебя, угомонись! Ты вся дрожишь, у тебя шок. И потом, у меня есть для тебя интересное предложение.

– Я пришла к тебе с просьбой, – сникла девушка, садясь на стул, потому что ноги у нее и правда подгибались. – Ты сможешь соврать, если тебя спросят? Я сказала кюре, что ночевала у тебя. Пожалуйста, если кто будет интересоваться, скажи, что это правда!

Женевьева потянулась погладить ее по плечу, но Изора оттолкнула руку. Она все еще не могла справиться с гневом, от которого дрожало тело и сжимались зубы.

– Отец избил меня и выгнал из дома, потому что я уехала на море с мадам Маро и Жеромом, оставила Армана одного, – резко продолжила она после короткой паузы. – Знаешь, как страшно – когда перед тобой стоит тип, готовый стереть тебя с лица земли, и смотрит ненавидящим взглядом? Я испугалась, что он меня убьет! Это правда, Женевьева, мне показалось вчера, что он хочет меня уничтожить. А меня просто парализовало от ужаса, по крайней мере, в первые минуты. Но в конце концов наступает момент, когда ты больше не в состоянии выносить издевательства и несправедливость. Состояние, чем-то похожее на опьянение, – охватывает безумная ярость, и ты не задумываешься больше ни о чем. Я швырнула в него камнем! Хотелось увидеть, как он свалится на землю…

– Замолчи, Изора, замолчи! – взмолилась Женевьева. – Поверь, я не знала, что так получится. Арман никогда не говорил, что ваш отец пьет!

– О, пьяницей его не назовешь! И, говоря по правде, ему не требовалось напиваться, чтобы избивать меня, когда я была помладше. А теперь он меня прогнал. Что ж, ну и пусть, ноги моей на ферме не будет! Только что в церкви я имела возможность все обдумать. Отец Жан открыл ее так рано специально, чтобы я могла помолиться. Я попрошу кого-нибудь забрать мои вещи и вернусь в Ла-Рош-сюр-Йон. У меня осталось немного денег, так что сниму себе комнату. Работу тоже найду – что-нибудь вроде продавщицы или официантки. Если характера хватит, в октябре приеду назад в Феморо и стану учительницей. Я бы предпочла остаться тут, в поселке. И даже не знаю, почему. Вернее, нет, я слишком хорошо это знаю…

– Ты, конечно, думаешь о Жероме Маро. Вы ведь собираетесь обручиться… Изора, как я уже сказала, у меня есть предложение. Слушай внимательно: я говорила о тебе с мадам Обиньяк. Она говорит, что мой отъезд поставил ее в безвыходное положение и замены мне не найти. И тогда я сказала, что знаю одну молодую особу – красивую, образованную, вежливую, которая может несколько месяцев поработать у них экономкой, пока они не подберут подходящего человека. Это очень выгодное место, уверяю тебя! Ты будешь жить одна во флигеле, а обязанности сводятся к тому, чтобы присматривать за порядком в доме.

Изора слушала и не верила своим ушам. Она уже готова была отказаться, но Женевьева не дала ей шанса:

– Подумай хорошенько! Мадам не желает заниматься составлением меню и присматривать за хозяйством. В твоем распоряжении будет шофер, который, когда скажешь, отвезет тебя в Фонтенэ-ле-Конт, но покупать ты должна все самое лучшее – изысканную выпечку и сладости, качественное мясо, фрукты и овощи. Кухарка с сыном тоже подчиняются тебе. И садовник в придачу. Если мадам Обиньяк говорит, что желает видеть в таком-то месте розовый куст, ты передаешь указание ему. Это золотое место, Изора, и с отличным жалованьем.

– Твоя хозяйка меня не захочет. Со своей разбитой губой и синими щеками я похожа на чучело!

– Ты согласна, я правильно понимаю?

– Разве у меня есть выбор?

– Мы пойдем к мадам завтра утром, и я готова поспорить, что она тебя возьмет! А пока ты – моя гостья и можешь оставаться сколько хочешь. У меня есть раскладная кровать, я лягу на ней. Изора, прости, что из-за меня с тобой приключилась беда. Обещаю, я больше не стану называть тебя золовкой!

Последние слова Женевьева произнесла с ласковой улыбкой. Не будучи красавицей, она обладала редким обаянием, которое являлось не чем иным, как отражением ее доброй души. Противиться было невозможно, и Изора разрыдалась у нее в объятиях. Такое ощущение, словно огонек вдруг замелькал во мраке печали, в котором она утопала с тех пор, как покинула ферму. Прижимаясь щекой к шелковистым волосам невесты Армана и поминутно всхлипывая, она с любопытством, чуть ли не с радостью рассматривала симпатичную комнату, которая в скором времени, быть может, станет ее маленьким королевством.

В доме Станисласа Амброжи, в Феморо, в то же самое время

Не прошло и минуты, как Станислас Амброжи натянул старенькую шерстяную куртку и надел берет. Собираясь на работу, в шахту Пюи-дю-Сантр, он уменьшил тягу в печи и поставил кофейник в теплое место. Пьер спокойно спал в углу комнаты на раскладной кровати. После ампутации мальчик не ночевал на втором этаже – пока ему не сделают протез, это просто невозможно. Как и полагается хорошему отцу, Станислас как мог старался избавить сына от бытовых проблем. Каждый раз, когда он смотрел, как Пьер передвигается по дому на костылях, у него начинало ныть сердце.

До недавних пор готовкой, уборкой и стиркой занималась Йоланта. Теперь Амброжи приходилось делать все самому, и ему это было не в радость.

– Мой Пйотр вчера сварил суп, – пробормотал он себе в бороду. – И все бы неплохо, если бы не пришел Маро и не испортил аппетит своими проповедями!

В дверь постучали. Станислас решил, что это сосед поляк, как и он, эмигрировавший во Францию во время войны.

– Иду, Хенрик, – тихо отозвался он. – Осталось только погасить свет. Да не шуми, мальчонку моего разбудишь!

Он открыл дверь и оказался нос к носу с инспектором Девером. Тот явился в сопровождении троих жандармов и мужчины в штатском и черной фетровой шляпе, но было ясно, что он тоже из полиции. Инстинктивно мускулы поляка напряглись, дыхание участилось. Возник соблазн растолкать людей, преграждавших ему дорогу, и убежать в поля, благо дом его был на самой окраине квартала. Но и тогда у него не было бы никаких шансов… Поэтому Станислас остался стоять, сердито поглядывая на незваных гостей.

– Мсье Амброжи, советую вам пройти с нами, и без глупостей, – приказал Девер. – Я хочу вас допросить в связи с убийством Альфреда Букара.

– Вы меня уже допрашивали! Мне нечего добавить, – огрызнулся поляк.

– Мсье Амброжи, через пару минут ваши товарищи-углекопы начнут выходить из домов, потому что им пора в шахту. Мне не нравится перспектива допрашивать вас перед всем населением Феморо. Вон там, у обочины, стоит жандармский фургон, полезайте туда. Постараемся сохранить приличия. Я не такой уж монстр, можете мне поверить. Подставьте-ка запястья!

Отчаявшийся Станислас позволил капралу жандармерии надеть на себя наручники. Он не сомневался, что Хенрик наблюдает за ними из окна, и новость об аресте распространится по поселку со скоростью молнии.

– Ничего ваша предусмотрительность не даст, – глухо проговорил он. – И куда вы меня отвезете?

– В Фонтенэ-ле-Конт. Может статься, мы просто прокатим вас туда и обратно. Все будет зависеть от ваших ответов. Я предпочитаю проводить допрос там, а не в своем кабинете в Отель-де-Мин.

Разговаривал с арестованным только Девер. Остальные походили на мрачные манекены с равнодушными лицами. И только Антуан Сарден смотрел на поляка словно бы свысока, как будто он тут начальник и руководит задержанием преступника.

Амброжи направился к фургону, бормоча на ходу:

– Это зять на меня донес! Не сумел удержать язык за зубами…

– Благодарю за информацию! Значит, Тома Маро тоже кое-что знал и не потрудился сообщить в полицию! – отреагировал инспектор. – Не утруждайте себя понапрасну, мсье Амброжи, мы все обсудим позже.

Жюстен Девер спешил уехать из Феморо. Мнение углекопов и даже директора компании мало что для него значили. Он опасался последствий, которые могли породить его действия в разуме и сердце – и без того истерзанных – некой Изоры Мийе. Времени получить ордер на обыск, к сожалению, не было. Хотя, если подумать, какая в том нужда? Если Амброжи действительно застрелил бригадира, он не настолько глуп, чтобы приносить оружие обратно в дом и, тем более, прятать его там. «Нет, все-таки я кретин, – подумал Девер, уже сидя в фургоне, пока шофер заводил двигатель. – Если я хочу оставаться в профессии, придется проявлять бóльшую осмотрительность и быть рассудительнее. Я заварил эту кашу, и отступать теперь некуда. Когда с допросом подозреваемого будет покончено, мне придется вызвать Изору, Йоланту и Тома Маро, а также бедного безногого парня, младшего Амброжи. Черт бы побрал это ремесло!»

Пытаясь справиться с волнением, он раскурил сигариллу. Оставалось только надеяться, что со Станисласа в скором времени будут сняты все обвинения и он вернется домой.

В квартале От-Террас, в Феморо, через полчаса после описываемых событий

Устроившись за кухонным столом, Йоланта срезала кожицу с яблок и думала о том, какое все-таки счастье – жить в собственном доме, мыть собственную, свою и Тома, посуду, застилать супружескую постель. Она радовалась любой мелочи – вышитым занавескам, красной плитке на полу, мебели из светлого дерева, блестящим кастрюлям. Двадцать минут назад Тома ушел на работу, но она уже мечтала, чтобы он вернулся. «Муж помоется, я его вытру, мы начнем обниматься, а потом я подам на десерт яблочный пирог!» – улыбалась она своим мыслям.

Вчера Тома вернулся из Отель-де-Мин, когда до полуночи оставались считанные минуты, и она, конечно же, на него надулась. Однако он быстро поднял ей настроение, и начал со щекотки, а эта уловка всегда действует безотказно. Как известно, безудержный нервный хохот – открытая дверь для ласки и поцелуев… Примирение не заставило себя долго ждать.