Мари-Бернадетт Дюпюи - Лики ревности

– Мой муженек, любимый, – напевала себе под нос Йоланта, вспоминая их ночную любовную битву – долгую и страстную.

Внимание молодой женщины привлекли шаги на улице. Она посмотрела в окно, в котором мелькнуло лицо брата, Пьера. По его выражению Йоланта сразу догадалась: случилось что-то нехорошее.

– Входи, Пйотр! – крикнула она, выскакивая ему на встречу.

Йоланта называла брата на польский манер, когда они оставались наедине или втроем с отцом. Это был своеобразный способ почтить память матери, миловидной Ханны, слишком рано покинувшей землю.

– Йоланта, все ужасно! – сбивчиво начал паренек. – Я бы прибежал быстрее, если бы не проклятые костыли! Отца забрали в полицию. Увезли в фургоне! Я все слышал, но вмешиваться побоялся. Я был в пижаме, а двигаться так быстро, как раньше, не могу…

Мальчик залился слезами. Испуганная Йоланта поспешила его обнять.

– Получается, кто-то проговорился насчет пистолета, – прошептала она. – Это не мог быть Тома, нет, только не он! Пресвятая Дева, он не способен меня предать! Пйотр, когда мы были в той гостинице в Вуване, я рассказала ему, что видела пистолет.

Пьер Амброжи всхлипнул и сердито смахнул слезы. Он восхищался Тома – человеком, который спас ему жизнь. Тем горше оказалось разочарование.

– Выходит, он рассказал всем родственникам – вчера вечером во время ужина к нам приходил мсье Маро. Он тоже все знает. Уговаривал папу проинформировать полицейского инспектора о пистолете, иначе могут быть неприятности.

– Какие еще неприятности? У кого? – рассердилась Йоланта. – Просто не нужно было никому говорить. Все просто! Получается, я виновата. Дурочка, я даже призналась Тома, что подозреваю отца.

Йоланту и Пьера охватил панический страх. Какое-то время они стояли обнявшись, не говоря ни слова.

– Ты сказала такое Тома? – упрекнул сестру мальчик.

– Да, потому что убили бригадира, а отец никогда не говорил, что у него есть пистолет. И тебе, между прочим, тоже.

Сконфуженный Пьер вкратце объяснил сестре, зачем отцу понадобилось оружие, но Йоланте история тоже показалась неправдоподобной, как и Гюставу Маро.

– Никто не поверит, – сказала она убитым голосом. – Мне страшно, очень страшно! Отца посадят в тюрьму; полиция решит, что он преступник. Пойдем, мы должны поговорить с мадам Маро. Она наверняка знает подробности.

Молодая женщина накинула на плечи шаль и помогла брату выйти на улицу. От инея мостовая стала белой. Низкое небо мутного серого цвета, казалось, нависало над поселком. Брат с сестрой, взявшись за руки, преодолели три метра, отделявшие их от порога дома семьи Маро.

Онорина, которая как раз готовила пирог из манки, невольно вздрогнула, когда кто-то без стука вошел в дом. Она была погружена в невеселые размышления о своей несчастной маленькой дочери и гостям совсем не обрадовалась.

– Временами ты ведешь себя странно, Йоланта! Ты, конечно, теперь член семьи, но и о вежливости забывать не стоит! Здравствуй, Пьер!

– Простите, мадам, – повинилась молодая полька, – но мы пришли по важному делу. Отца арестовали.

– Что? – открыла рот Онорина. – Если это шутка, то не смешная! Зачем полиции арестовывать такого честного труженика, как мсье Амброжи?

– А вы не знаете? Удивительное дело! – вспылил Пьер. – Или, может, вам просто стыдно, что ваш муж и Тома на него донесли?

Онорина сняла кастрюлю с огня и в сердцах швырнула ложку в мойку. С минуту она молча переводила взгляд с сестры на брата и обратно, потом пронзительным голосом позвала Жерома.

– Гюстав в шахте, Тома тоже. Жером объяснит, что в ваших обвинениях нет ни слова правды. Доносить на мсье Амброжи? По какому поводу? – Онорина клокотала от негодования.

На узкой лестнице, которая вела прямо в кухню, послышались медленные шаги. И вдруг женщина побледнела на глазах, глаза ее широко распахнулись.

– Вашего отца обвиняют в убийстве Альфреда Букара? – уточнила она.

– Пока не знаю, – ответила Йоланта. Теперь она была убеждена, что свекровь даже не слышала ни о каком пистолете.

Спустился Жером – в домашнем халате, волосы растрепаны, но очки с задымленными стеклами надеть не забыл.

– Нам с мамой не все рассказывают, наверное, думают, что так называемых серьезных вещей мы не понимаем. Мне очень жаль, что так получилось, Йоланта, – обратился он к невестке. – Лично я узнал, что у Станисласа есть пистолет, из разговора брата с отцом, который подслушал на лестнице. А что именно произошло?

Слепой юноша на ощупь нашел стул и сел. Все еще не оправившись от новостей, Онорина знаком попросила гостей занять места за столом.

– Поставлю-ка я кофе, – решила она. – Подумать только, со вчерашнего дня – сплошные неприятности!

Она горестно пожала плечами и покачала головой.

– Я знаю отца и брата, они ни за что не пошли бы докладывать инспектору о пистолете Станисласа, – уверенно сказал Жером.

– Я тоже так думал, – засомневался Пьер. – Вчера вечером мсье Гюстав посоветовал отцу самому сходить в полицию, чтобы снять с себя подозрения, указав марку оружия.

– И где теперь проклятый пистолет? – не могла успокоиться Йоланта.

– Увы, у отца его украли, – развел руками ее брат.

– Только этого нам не хватало, – вздохнула Онорина. – Кто вообще был в курсе? Йоланта, Пьер, Жером, Тома и Гюстав. Видимо, кто-то еще. Если кто и проговорился, то он не из нашей семьи, можете мне поверить!

Никто не заметил, как побледнел Жером. На лице юноши внезапно не осталось ни кровинки. Сердце разрывалось на части от дурного предчувствия. «Вчера днем я рассказал Изоре – там, в Сен-Жиль-сюр-Ви, когда мы гуляли, – рассуждал он. – А вечером инспектор привел ее к себе. Должно быть, он заставил ее донести на Станисласа Амброжи… Но я же предупреждал, что это – секрет! Нет, она не из тех, кто станет болтать о таких вещах направо и налево. Но от кого еще он мог узнать, если не от нее?»

Жером уже не слышал сбивчивых восклицаний Йоланты, которая, волнуясь, перемежала французские слова с польскими. Мать первой обратила внимание на его молчание и задумчивый вид. Она также вспомнила, чем закончились поиски Изоры. Вывод для нее был очевиден:

– Жером, а ведь твоя невеста вчера вечером находилась в Отель-де-Мин! Тома сказал, что утром Изора придет к нам, поскольку не хочет возвращаться домой. Но ее до сих пор нет. Странно, если она просидела у полицейского всю ночь. Но зато она могла видеть, как этот париго уезжал арестовывать беднягу Станисласа! Йоланта, я уверена, история с арестом – недоразумение и вашего отца привезут обратно еще до обеда!

– Да услышит вас Господь, свекровь! – сложила ладони молодая женщина. – Но вы правы, Тома и мне говорил, что Изора находилась у инспектора. Жером, ты ей ничего не рассказывал?

– Нет, ни слова, – соврал слепой юноша.

– Бедная моя Йоланта, вчера, по дороге домой, нам было о чем подумать! – Онорина со вздохом поставила в центр стола дымящийся кофейник на чугунной подставке. – Моя младшенькая, Анна, скоро умрет. Да и потом, Изора вряд ли интересуется делами «чернолицых».

– Кто же тогда донес на отца? – не сдавался Пьер. – Мадам Маро, забирать отца приезжали и жандармы! Я следил за ними из окна. Потом все вместе уехали в черном фургоне. Вряд ли человека стали бы так увозить, если бы не подозревали в тяжком преступлении. Раньше инспектор вызывал людей к себе в кабинет в Отель-де-Мин или сам ходил по домам.

– Не терзайся ты так, Пьер, все уладится, – сказал смущенный Жером.

– Пока отца нет, можешь питаться у нас и спать в комнате Тома.

– Спасибо, мадам Маро, только лучше я останусь дома – на случай, если отец вернется.

– Моему брату тяжело ходить по лестнице, – объяснила Йоланта, – и если ему и придется где-то пожить, так лучше у нас!

Запутанная история начала нервировать Онорину. Мысли ее снова обратились к дочке, которая в этот самый миг боролась за свою жизнь. К чему выяснять, кто и что сказал, или не говорил? Единственное, что ее сейчас по-настоящему заботило, – Анна. Вопреки всему Онорина решила последовать совету Изоры. Она непременно снимет на праздники дом в Сен-Жиль-сюр-Ви…

* * *

В это время Изора как раз подходила к дому Маро. Любуясь поселком в его зимнем наряде, девушка шла по свежему снегу, и в ее сердце теплилась робкая радость. На укрытых белым покрывалом крышах дымили трубы, дальние холмы красовались в таких же пушистых одежках, гармонируя со светло-серым небом, ясным и безмятежным. Вокруг все еще порхали снежинки, нежно касаясь ее лица и оседая в волосах.

Женевьеве пришлось расстаться с гостьей, потому что пора было отправляться в хозяйский дом – контролировать приготовление завтрака. Оставшись одна, Изора уединилась в туалетной комнате, чтобы как следует рассмотреть себя в зеркале. Отражение девушку не обрадовало, однако и особого повода для расстройства не нашлось.

«Я займу место Женевьевы. Мадам Обиньяк обязательно должна меня взять! На ферме мне больше делать нечего. Арман уезжает, отца я ненавижу, мать – презираю…»

Принятое решение подарило ей поразительное ощущение освобождения. Приободрившись, Изора напудрилась рисовой пудрой из красивой круглой картонной коробочки, стоявшей тут же, на полке. Она долго рассматривала пуховку, которая оказалась под крышкой, украшенной восточным рисунком. «У меня тоже будут красивые безделушки, косметика и духи! Похоже, Вивиан Обиньяк раздает все, что перестало ей нравиться!»

Изора решила навестить Онорину Маро и Жерома. Наверняка они вчера беспокоились, поэтому будет правильно, если услышат из ее уст, что с ней все в порядке.

Девушка поравнялась с домом Йоланты и Тома, и сердце мучительно сжалось. «Не стоит заглядывать в окна к счастливым людям!» – грустно улыбнулась она.

Постучав в соседнюю дверь, она услышала голоса. На минуту даже испугалась, что это могут быть ее родители, но ни перед домом, ни где-либо поблизости двуколки не наблюдалось. Дверь открыла сама Онорина.

– Изора, наконец-то! Входи, моя крошка, мы тебя заждались. Господи, какие у тебя отметины на лице! Жером вчера все рассказал. Отец поднял на тебя руку!

Преисполнившись сочувствия, хозяйка дома поцеловала ее в лоб. В кухне повисла тишина. Йоланта повернулась на стуле и с любопытством смотрела на гостью, но на лице молодой польки не было и тени улыбки.

– Здравствуй, Изора! – воскликнул Пьер, не видя причин быть с ней неприветливым. – У нас в доме несчастье: на рассвете полицейские увезли папу. Инспектор его арестовал.

– Пйотр, ну как можно быть таким глупым! Ей не обязательно знать! – прикрикнула на мальчика сестра.

– Йоланта, скоро весь поселок узнáет, – вмешалась Онорина.

Изора застыла на пороге и почти перестала дышать, обдумывая услышанное. Оказывается, вот что не давало ей покоя, вот о чем пыталось сообщить подсознание, затуманенное алкоголем и печалью! Внезапно последние сомнения рассеялись: она разболтала Жюстену Деверу о пистолете мсье Амброжи! Ни какими словами, ни в какой момент, вспомнить не получалось, и все-таки она это знала. «Он воспользовался моим состоянием! Отвез меня к отцу Жану, а сам отправился обстряпывать свои грязные полицейские делишки!»

– Изора, проходи и присядь, – натянутым голосом предложил Жером. – Тебе вчера и без того пришлось несладко, так что не стоит нагружать тебя еще и этим.

Однако она так и осталась стоять – безмолвная, с застывшим взглядом.

– Моя бедная девочка, Жером прав, – пожалела ее Онорина. – Расскажи, как все было.

У всех на глазах Изора схватилась за буфет одной рукой, а другой провела по разбитым губам.

– Мне очень жаль, правда, очень, но думаю, что во всем виновата я, – драматическим голосом произнесла она. – Йоланта, Пьер, простите меня! Вчера вечером я напилась и, как мне теперь кажется, рассказала о пистолете инспектору Деверу.

Признание породило настоящий ураган гнева, презрения и возмущения, который бушевал еще много дней и принес немало разрушений.

Феморо, квартал От-Террас, в тот же день, в тот же час

Йоланта вскочила со стула и подбоченилась с воинственным видом. Лицо у нее было красное от злости. Широко раскрытыми глазами она несколько секунд с ненавистью и презрением смотрела на Изору, после чего разразилась злобной тирадой:

– Тебе жаль, только и всего? И ты просишь у нас прощения? Ты слышишь, Пйотр, эта девчонка донесла на нашего отца в полицию, и теперь говорит, что ей очень жаль, как будто речь идет о какой-то мелкой оплошности! А я скажу тебе правду, Изора: тебе ни капельки не жаль, ты сделала это нарочно! Да-да, ты специально рассказала все инспектору, чтобы наказать меня, заставить мучиться!

Пьеру еще не доводилось видеть сестру в таком состоянии. Совершенно растерявшись, паренек не осмеливался вставить ни слова. Онорину бешеная реакция невестки вообще лишила дара речи.