– От девчонок одни неприятности да заботы, – ответил Бастьен с неожиданной резкостью. – Я не хотел девочку. А твоя мать даже обрадовалась, когда родилась дочка, да еще такая хорошенькая. А тут и госпожа графиня вмешалась в наши дела. Она тогда была замужем без году неделю, и, по слухам, у нее случилось два выкидыша – обе девочки. Бедняжка так восхищалась нашей куклой, что мы боялись, как бы она не взяла ее под мышку да не унесла к себе в шато! Все вокруг ахали да охали, какая Изора красавица, а моя теща – старая сорока – напакостила прямо на крестинах!

– Как именно? – холодно уточнил Арман.

– Сказала, какое, мол, чудо – что у меня, с моим свиным рылом, родилась такая хорошенькая дочка! В тот вечер я напился вдрызг. Да и не только это… Чтобы ты знал, я у твоей матери не первый, так что всего можно было ждать. Ты теперь взрослый – можем говорить, как мужчина с мужчиной. Я как-то рассказывал вам с Эрнестом, что до нашей женитьбы она встречалась с Альфредом Букаром. Ха! Она до сих пор твердит, что он был ей противен, но разве от женщины правду услышишь? Встречаться тоже можно по-разному… Если верить Люсьене, однажды после танцев Букар взял ее силой. Такой уж он был по натуре – ни одной юбки не пропускал. А потом хвастался перед всеми своими «победами»… На Люсьене он готов был жениться, да только она послала его куда подальше. А я любил, причем так сильно, что, зная ее историю, все равно через год повел под венец. Конечно, быть вторым у своей жены тяжело… И вот, когда родилась твоя сестра, я дал слово присматривать за ней, чтобы она меня не опозорила. Изора росла и что ни год, делалась все красивее, а я ждал, когда же за ней начнут увиваться парни. Потому и жизнь ей устроил тяжелую – чтобы не сбилась с праведного пути. Так что, уж поверь, сплю и вижу, когда она станет женой этого Жерома Маро!

В равной мере удивленный и возмущенный рассказом отца, Арман остановился возле очага и устремил взгляд на огонь.

– Бред какой-то! Пустые слова, рассуждения дремучей деревенщины! – вдруг выпалил он сердито. – Думаешь, я поверю? Ненавидишь собственную дочку по той причине, что она слишком хорошенькая, а мама вышла замуж не девственницей? Смешно! Изора всегда была девочкой умной, послушной и работящей. Думаю, она старалась потому, что боялась тебя, а еще – надеялась заслужить хоть немного любви. Смотреть на тебя тошно! Нет, ты врешь! Должна быть другая причина…

В это мгновение в дом вошла Люсьена. Ей бросились в глаза смиренная поза мужа и выражение отчаяния на лице – ни дать ни взять загнанный зверь. Душу царапнула последняя фраза сына.

– Арман, ты обвиняешь отца во лжи? О чем вы говорили? И с каких пор ты стал ему хамить?

– С тех пор, как перешел с ним на «ты». Тебя это удивляет? Я грублю ему, потому что он никогда не был нам хорошим отцом. А у тебя, мама, не слишком ли короткая память? Или ты уже простила за то, что он натворил вчера вечером? И как обзывал последними словами Женевьеву… Проклятье, я бы хотел уйти прямо сейчас, чтобы глаза мои вас не видели! Если подумать хорошенько, зря я подозревал, что от меня скрывают какую-то правду об Изоре. Просто вы ее не любите, никто из вас – вот и вся правда. Без особой причины. Она провинилась только тем, что родилась девочкой – красивой и умной. А теперь приходится расплачиваться. Знаете, что я думаю? Хорошо, что она больше не вернется на ферму!

– И куда же она пойдет? – озлобилась Люсьена.

– Э нет, ей придется воротиться, – сверкнул глазами Бастьен. – Если ты уедешь, нам понадобится помощница.

– Но ты же ее прогнал! Найми батрака, да такого, чтобы был покорным, – посоветовал Арман. Все происходящее вызывало у него глубочайшее отвращение. – Разобрался бы для начала, чего ты хочешь, отец.

– Когда Изора вернется, я признаюсь, что зря ее потрепал. С пьяной головы и не такое может случиться. Рука у меня тяжелая: знаю, что девчонке пришлось несладко, но больше такого не повторится.

– Уж постарайся держать себя в руках, – повысил голос сын. – Особенно, если хочешь хоть когда-нибудь меня увидеть.

– Подожди, Арман, послушай! – закудахтала Люсьена. – Ты ошибаешься, мы любим Изору! И меня родители держали в ежовых рукавицах, уж можешь поверить! Я не привыкла перечить мужчине, вот и молчала, когда отец наказывал Изору. Да и то сказать – у нашей девчонки причуд хватает…

– Кормилица задурила ей голову своими глупостями, – отозвался Бастьен. – Чтобы ты знал, сынок, твоя сестрица частенько убегала из дома к Югетте – кормилице. Мы, бывало, волнуемся, с ног падаем, ее разыскивая. А она возвращается и заявляет с важным видом, как барыня: «Я ходила проведать свою первую мамочку!» Было отчего взбеситься, а? Вот я и хватался за ремень.

– Вы никогда не рассказывали, – почесал затылок Арман. – И сколько Изоре было лет?

– Сдается мне, шесть – когда она ушла в первый раз, – вспомнила Люсьена. – Вы с братом как раз получили школьные аттестаты и стипендию на учебу в колледже. Откуда вам было знать, что вытворяет Изора? А уже школьницей, лет с двенадцати, она стала шататься по лесам с братьями Маро. Твой отец весь извелся: Изора почти превратилась в девушку – хорошенькая, да и фигурка далеко не детская. К тому же приходилось жить с оглядкой на графиню. Вдруг ей что-то не понравится?

Боясь пропустить хоть слово, Арман присел к столу и стал теребить ломоть хлеба. Мать поспешила налить ему напиток из цикория, который специально оставила на угольях в стальном кувшине, чтобы не остыл.

– Госпожа графиня носилась с девчонкой, как курица с яйцом, – с самого ее рождения! Обещала, что станет хорошей крестной, а в итоге крестила Изору бабка Мийе, у которой ни гроша за душой. Правда, графиня слово сдержала: давала одежду и обувь, но такие красивые, что я не смела надеть их на Изору – она бы испортила. Не знаю, о чем только хозяйка думала! И каждый раз, когда она являлась к нам или приказывала привести твою сестру в шато, приходилось вправлять Изоре мозги!

– Fan de vesse! Ты бы слышал мадам Клотильду! – подхватил Бастьен. – Без конца твердила: девчонку надо воспитывать, она должна правильно говорить и хорошо учиться. Ты меня знаешь, сын, я всегда держался за свою ферму – и земля хорошая, можно посадить картошку и свеклу, и коней разводил на продажу…

– Отец дело говорит! Мы могли лишиться всех благ, если бы не угождали госпоже графине. Здесь всем заправляет она. Управляющий поместьем – и тот ест у нее из рук, а граф не интересуется ничем, кроме охоты. Так что отцу приходилось задавать трепку дочери, чтобы меньше болтала о феях, которых якобы видела в дубовой роще, или когда не хотела делать уроки. Нет, Арман, его не в чем упрекнуть! Теперь твоя сестра выглядит, как городская барышня, скоро станет в школе учительницей, и в подоле нам не принесла! А ведь настоящая красавица!

Прижимая платок ко рту, Арман укоризненно посмотрел на мать. Только теперь он понял, какой чудовищный сплав раболепства, страха и глупости стал причиной испорченного детства Изоры и ее безрадостной юности, полностью посвященной учебе. Сейчас сестре восемнадцать, она собирается замуж за инвалида и готовится к хмурой рутинной жизни, в которой, вполне возможно, не будет настоящей любви…

– Вот они, последствия обскурантизма[47]! – В его голосе чувствовались злость и внутреннее удовлетворение от того, что он способен бросить такое слово родителям в лицо.

– Мы ученых слов не знаем, – нахмурилась Люсьена.

– И как это понимать? – поднял брови фермер. – Меньше бы читал – больше толку. Вот Эрнест – тот был нормальным парнем, не докучал родителям. А вы с Изорой – одного поля ягоды.

– Недолго осталось меня терпеть, – огрызнулся Арман. – А за разъяснениями ступайте к госпоже графине, она поговорить любит!

Юноша поднялся на ноги. Он чувствовал себя опустошенным, и не терпелось уединиться в своей спальне. Отъезд в Люсон представлялся ему чуть ли не перемещением в другую вселенную, изысканную и мирную.

«Невежи несчастные! И мне предстоит прожить с ними еще два дня! Интересно, чем сейчас занята Изора?»

Квартал От-Террас, в тот же день, в тот же час

Что до Изоры, то она не думала ни о брате, ни о родителях. Невзирая на слезы и упреки Онорины, атмосфера в доме Маро оставалась грозовой. Правда, случилось небольшое затишье, и за это время они успели выпить по чашке кофе и без аппетита пожевать печенье – как будто во время какого-то ритуала, который обязательно следует соблюсти.

Угрюмое молчание Изоры действовало Йоланте на нервы, и она снова учинила допрос:

– Как ты вообще оказалась у инспектора? Ты сказала, что напилась. Где?

– В проулке, который ведет к кафе-ресторану, – тихо ответила Изора. – Я шла в пресбитерий, а через тот проулок – самая короткая дорога. Там я встретила пьяных парней…

Изора ощущала себя на скамье подсудимых перед лицом безжалостного судьи. Жером почувствовал состояние девушки и встал на ее защиту:

– Оставь ее в покое, Йоланта! Полицейский объяснил нам с Тома, что произошло. Или твой муж ничего не рассказывал?

– Нет, сообщил только, что об Изоре можно не волноваться, что она жива и здорова. Хотя, если честно, с головой у нее точно не все в порядке.

– Не будь такой злюкой, – попытался урезонить ее Жером. – Пара углекопов, твоих соотечественников, стали приставать к моей невесте, напоили ее водкой. Страшно подумать, что могло случиться. К счастью, мимо проходил инспектор Девер!

– Ну, конечно, все подстроили поляки! – ехидно заметила Йоланта. – У вас если иностранец – сразу виноват во всех грехах! Мы имеем право надрываться в шахте, но после работы – ни-ни, не вздумайте слоняться по улицам, а бегом возвращайтесь в свои бараки!

– Это действительно были поляки, – вклинилась Изора. – Ничего плохого они не сделали, просто напились. Многие мужчины выпивают…

Онорина с мрачным видом прислушивалась к разговору. Глаза у бедной женщины покраснели от слез. Она охотно выставила бы всю компанию за дверь, чтобы спокойно спланировать завтрашний день – благословенный день, когда она снова увидит свою крошку Анну. Утром, едва проснувшись, Гюстав обнял жену и прошептал ей на ушко:

– По поводу истории с арендой дома в Сен-Жиль-сюр-Ви… Устраивай, как считаешь нужным, – я согласен. Можешь взять что-то из наших сбережений, а если и Жером готов помочь деньгами, то не так дорого и выйдет. Зато наша бедная крошка Анна будет довольна, что мама рядом! Я постараюсь присоединиться к вам в воскресенье, еще до Рождества, но если не получится – точно приеду двадцать четвертого декабря. Сердце разрывается от одной мысли, что скоро ее не станет!

С одной стороны – облегчение, с другой – печаль: мыслями Онорина была далеко от своего дома в квартале От-Террас. Ей не терпелось собрать чемоданчик, заскочить за деньгами в Фонтенэ-ле-Конт, приехать в санаторий и прижать, наконец, к груди свою дорогую девочку, поцеловать ее волосики и сообщить радостную новость.

– Ой, вспомнила! – встрепенулась Изора, отвлекая хозяйку от печальных раздумий. – Это было позже, уже в Отель-де-Мин. Инспектор сказал, что следит за Станисласом Амброжи, и я вспомнила о пистолете. Подумала, что полиция следит за твоим отцом, Йоланта, потому что знает об оружии, и, как мне кажется, я решила уточнить у Девера. Вдобавок еще выпила вина. Я не понимала что делаю. Хотелось забыть все, что случилось в тот вечер…

Пьер посмотрел на сестру в надежде, что на этом с объяснениями будет покончено, тем более что рассказ Изоры выглядел вполне правдоподобно. И ошибся.

– Однако о том, что у моего отца пистолет, ты не забыла! Пистолет, который у него похитили, – снова завелась Йоланта. – И украл именно тот, кто застрелил бригадира, но из-за тебя, Изора Мийе, настоящего преступника теперь долго не поймают. Так что если в поселке еще кого-нибудь убьют, это будет твоя вина, и только твоя!

– Не преувеличивай, Йоланта, – возмутилась Онорина. – Ты переходишь все границы.

– Мама права. Угомонись, наконец! Мы должны доверять полиции, – поддержал мать Жером. – Если уж говорить начистоту, то виноват только я, и мне бы хотелось, чтобы ты перестала цепляться к Изоре.

– Ну конечно, защищай ее, дорогой зять! Мы всегда стоим горой за тех, кого любим. Тем более что вы собираетесь обручиться, – сквозь зубы процедила Йоланта. – Неважно, что возлюбленная спала в комнате у чужого мужчины – полицейского, который считает, как и многие другие в поселке, что поляки – плохие и пускай себе гниют в тюрьме. Ничего, мы к этому привыкли!

Молодую женщину словно подменили. Гнев не лишил ее природной красоты, но сейчас в лице Йоланты не осталось ничего ангельского, робкого и нежного – ничего того, что прельстило Тома Маро, когда он впервые ее увидел. В глазах появился холодный блеск, губы сжались, изогнувшись в пренебрежительной гримасе.

– Твои намеки совершенно не к месту, Йоланта, – перешел в наступление Жером.

Он явно нервничал: невестка затронула больное место.