Мари-Бернадетт Дюпюи - Лики ревности

– Или ты напиваешься и говоришь то, чего не следовало, – продолжила девушка. – Арман, обещаю писать тебе каждую неделю. Буду рассказывать, как справляюсь с обязанностями экономки и компаньонки, которая живет на полном пансионе: ей предоставляют жилье, кормят и обстирывают.

Смех Армана прозвучал несколько приглушенно – он прикрыл лицо темной тканью, шляпу надвинул на самые брови и поднял воротник пальто.

– У меня остался один глаз, – проговорил он вполголоса, – но я тебя вижу, и уже это большая радость. Ты очень красивая, Изора. А твой Жером – счастливчик.

– Не сказала бы…

– Твоя правда, я несу чушь! Он ведь слепой, бедняга.

– Нет, я говорю так не потому, что он незрячий. Мы передумали обручаться, решили остаться друзьями. У меня еще будет время подумать о любви.

Вернулась Женевьева. Взволнованная Изора бросилась в объятия брата. Арман с горестным восклицанием прижал ее к груди.

– Прости меня за поспешный отъезд, сестренка, хорошая моя! Я сохраню твою ракушку. Это будет мой талисман, он убережет меня от отчаяния и мрачных мыслей, потому что их у меня будет предостаточно.

Подошел водитель и с помощью пусковой рукоятки принялся заводить двигатель. Женевьева села рядом с Изорой. Пять минут спустя девушка уже выходила из машины перед небольшим зданием вокзала в Феморо. Последовали объятия и прочувствованное прощание.

Такси скрылось с глаз, и на платформе, по которой прохаживалась Изора, появилась Онорина. Жером сопровождал мать, прощупывая землю перед собой белой тростью. «Нас уже заждались в Сен-Жиль-сюр-Ви, – думала Изора. В горле стоял комок, а в глазах – слезы. – Зато я повеселю Анну и снова увижу океан!»

Сен-Жиль-сюр-Ви, санаторий «Вилла Нотр-Дам», два часа пополудни

Анна Маро смотрела на мать, и ее маленькое личико светилось от радости. Онорина только что объявила дочке, что сняла домик недалеко от санатория и проживет там до конца месяца.

– И мы все время проведем вместе! Я буду появляться утром и уходить, когда ты ляжешь спать. Директриса не против.

– Мамочка, правда? Ты будешь со мной каждый день? Как я рада!

– Правда, замечательно? Это Изора придумала, еще во вторник, а сегодня мы все устроили.

Девочка привстала на кровати, крепко прижимая к худенькой груди тряпичную куклу.

– Мам, я хочу сесть. Ты должна мне рассказать все подробности!

Онорина устроила ее поудобнее – подложила под спину подушку и сложенный пополам валик. Радость девочки и облегчение, которое она испытала, услышав новость, доказывали, насколько Изора оказалась права: Анна отчаянно нуждалась в присутствии матери, она устала жить вдали от семьи.

– Все очень просто, – сказала она, присаживаясь на край кровати. – Во вторник на обратном пути к вокзалу Изора приметила на калитке хорошенького домика вывеску «Сдается». И уже в поезде рассказала об этом нам с Жеромом. Я, моя крошка, была сама не своя – так не хотелось от тебя уезжать! Давно мечтаю самостоятельно ухаживать за тобой, читать тебе, понемножку баловать… Выслушав Изору, я поняла, что должна находиться рядом.

– Потому что скоро я умру, – сказала Анна.

Девочка произнесла фразу обыденно, без страха и огорчения – просто констатировала факт, который не изменишь.

– Нет, моя хорошая, конечно же, не поэтому! Просто пришла зима, выпал снег – и в Феморо тоже. Из-за плохой погоды выходить на террасу дышать воздухом нельзя, а вывозить тебя на пляж в инвалидной коляске тем более не разрешат. Видела в окно тяжелые серые тучи и проливной дождь? Не очень-то веселое время для маленьких больных, особенно если мама далеко. Но у меня есть еще одна хорошая новость!

Анна широко улыбнулась матери, желая доказать, что она, возможно, и не обречена на скорую смерть.

– Накануне Рождества, двадцать четвертого декабря, и на следующий день после праздника мы все вместе соберемся в том доме в Сен-Жиль-сюр-Ви! Приедут папа, Тома с Йолантой, и Зильда с Аделью, и Жером! Устроим замечательное семейное торжество.

– Правда? А мне позволят выйти из санатория?

– Да, пришлось повоевать с директрисой и главврачом, но они разрешили.

Девочка захлопала в ладоши, на ее щеках появился румянец. Она стала считать на пальцах, шепотом проговаривая цифры.

– Мама, до Рождества еще четырнадцать дней, и все это время ты будешь тут, в Сен-Жиль-сюр-Ви! Я – самая счастливая на свете! Пресвятая Дева меня услышала, и все ангелы господни! Мне иногда было очень тоскливо – даже когда я играла с Изолиной или читала сказки Шарля Перро в красивой книжке, которую мне прислал Тома на мой двенадцатый день рождения.

Растроганная Онорина погладила дочку по голове. Было мучительно больно осознавать, что скоро она потеряет свое дитя. Оставалось пусть слабое, но утешение: по меньшей мере в ближайшие дни ее Анна будет купаться в материнской нежности и любви.

– Мам, ты приехала одна? – спросила девочка.

– Нет, со мной Изора и Жером. С вокзала мы сразу пошли к тому дому с объявлением об аренде. Слава богу, бумажка оказалась на месте. Изора расспросила соседа, и он дал нам адрес и имя хозяйки – очень любезной пожилой дамы. Она рассказала, что летом сдает дом семье из Ньора, которая приезжает на море купаться. Жером из своих сбережений заплатил арендную плату за месяц – он сам настоял на этом. Ключи мы получили только к одиннадцати часам – хозяйка оказалась весьма разговорчивой.

Улыбаясь, Анна жадно ловила каждое слово матери. По мере того как продвигался рассказ, ее живая фантазия рисовала сцены происходящего.

– Я оставила Изору с Жеромом и наказала им открыть дом и хорошенько его проветрить, – продолжала Онорина. – Потом они сходят за покупками – мне нужно будет чем-то питаться… А я торопилась сюда, чтобы уладить самое важное дело – убедить директрису и твоего доктора. Они отнеслись с пониманием.

Все так же продолжая улыбаться, Онорина ненадолго замолчала. «Еще бы им не согласиться, – горевала она. – Говорят, жить Анне осталось совсем недолго. Несколько дней – так они сказали. Да и кто откажет несчастному ребенку в том, чтобы умереть у матери на руках, в последний раз увидеть родных? Если верить докторам, ее может не стать еще до Рождества. Нет, Господь этого не допустит!»

– А ты сказала хозяйке дома, что у меня туберкулез? – встревожилась Анна. – Она может передумать, испугаться, что я принесу в дом заразу.

– Я не хотела признаваться, – смутилась Онорина. – Да только она сама догадалась, потому что никто не снимает дом у моря зимой. Она прямо спросила об этом, а Изора ответила. Бог свидетель, она сумела настоять на своем, причем очень вежливо: сыпала цитатами из статьи о чахотке, которую читала, когда училась в Париже. Жером тоже молодец – стал убеждать хозяйку, что мы будем очень осторожны и перед отъездом хорошенько все вымоем. Анна, радость моя, не плачь!

Девочка всегда держалась по-взрослому мужественно, но слезы вдруг сами покатились из глаз – горячие и горькие. Слова «перед отъездом» перевернули ей душу. Отъезд состоится, когда она умрет и будет похоронена в песчаной земле Сен-Жиль-сюр-Ви… Разумеется, Анна знала, что больных чахоткой избегают и боятся, как раньше чумных: однажды в коридоре она услышала нечто подобное из уст возмущенной медсестры.

– Что с тобой, моя крошка? – заволновалась Онорина.

– Ничего, мамочка, это от радости. Мне бы так хотелось надеть в сочельник красивое платье!

– Конечно, у тебя будет платье! – пообещала мать, едва дыша. Ей тоже хотелось разрыдаться. – А теперь нужно отдохнуть. Изора и Жером придут тебя навестить ближе к полудню. А я, моя хорошая, теперь рядом с утра до вечера.

– Мне так хочется поскорее увидеть Изолину!

– Если поспишь, время пройдет быстрее. Я уже сказала Изоре спасибо, что она так замечательно все придумала. Удивительная девушка! Чем больше я ее узнаю́, тем больше она мне нравится!

– Я ее очень люблю, – призналась Анна, укладываясь на кровать.

Глаза девочки были закрыты, у сердца – тряпичная кукла…

Сен-Жиль-сюр-Ви, улица Пти-Маре, в это же время

На душе у Изоры было светло и радостно, а такое случалось с ней нечасто. Едва переступив порог арендованного дома, она распахнула ставни и принялась изучать содержимое шкафчиков, восторгаясь каждой находкой. Обремененный тяжелой сумкой с продуктами, Жером терпеливо ждал.

– Какая красивая посуда! У хозяйки дома хороший вкус, – щебетала девушка. – Занавески на окнах из розового ситца… Надо побыстрее растопить печку. Я никогда такой не видела – чугунная, с эмалевым покрытием, разрисованная цветочками!

– Скажи лучше, куда поставить покупки! Тяжело держать! Я совсем не ориентируюсь в доме, и для меня это ужасно неудобно. У родителей я точно знаю, где двери и как расставлена мебель.

Изора взяла у него клеенчатую сумку и поставила у стены. Ее пальцы случайно коснулись руки слепого юноши.

– Извини, Жером! Сейчас все тебе расскажу, обещаю! Сама не знаю, почему мне сегодня так радостно.

– Не извиняйся, я рад, что тебе весело. Думал, все будет наоборот, и придется тебя утешать.

– Почему?

– Тома рассказал маме, что заходил к тебе в среду вечером. Признался, что разговор получился тяжелый – ты расплакалась, когда он стал тебя упрекать.

Изора как раз заглянула в резной шкаф-буфет и поморщилась – в нос ударил запах затхлости.

– Это было ужасно, – призналась она. – Не думала, что Тома может быть таким злым и презрительным. Однако с тех пор много чего произошло: я получила место экономки у Обиньяков, и теперь у меня есть жилье, я буду получать хорошее жалованье. Так что пускай твой брат злится сколько хочет и может не прощать мою оплошность – это страшное-престрашное прегрешение!

Последние слова она нарочно произнесла насмешливо-торжественным тоном, и сама же засмеялась.

– Уж не напилась ли ты тайком, еще в поезде? – шутливо поинтересовался Жером. – Я тебя не узнаю!

Изора даже пожалела, что не может рассказать ему правду. Желание умереть, неудавшаяся попытка самоубийства – такие вещи лучше хранить в секрете. В глубине души она знала, что трагические мгновения в итоге оказались целительными – помогли понять, насколько ценна жизнь. Поэтому ее ответ прозвучал полушутливо-полусерьезно:

– Похоже, отец своими оплеухами поставил мозги на место! А еще я так рада, что сбежала, наконец, с фермы, – никак не перестану улыбаться. Пойми меня правильно, Жером, когда я думаю о твоей сестре – сердце разрывается, но в то же время говорю себе: Анна с утра до вечера будет с мамой и отпразднует Рождество в окружении семьи. Все как она мечтала!

Взволнованный Жером осторожно приблизился, опираясь на трость.

– Ее мечта исполнится благодаря тебе. Пожалуйста, Изора, будь веселой, улыбайся! Господи, я бы дорого дал, чтобы увидеть твою улыбку! Думаю, ты становишься еще красивее.

Он удивился, ощутив ее совсем рядом. Еще немного – и их тела соприкоснулись бы.

– Даже если бы и хотела, я просто не могу грустить! Такое чувство, будто сбежала из ада, – произнесла девушка очень тихо. – Ладно, я обещала тебе, что опишу дом. Слушай внимательно! Калитка, выходящая на улицу, окрашена в светло-зеленый цвет, двор вымощен галькой, возле входной двери – розовый куст. Окна маленькие, с толстыми ставнями – наверняка чтобы защитить дом от ветра. Сегодня он сильный, но ты и сам слышишь. Мы сейчас в кухне. Стены здесь желтые, потолочные балки – из очень темного дерева. Буфет, стол и стулья – такого же зеленого цвета, как и калитка. Мне очень нравятся рисунки над камином, на них – морские пейзажи. Идем, в доме еще несколько комнат!

Она легонько поцеловала его в правую щеку и взяла за руку.

– Изора, как ты приятно пахнешь! – отметил Жером.

– Моя будущая невестка Женевьева Мишо подарила мне стеклянный флакон с остатками духов – они мне очень понравились, а еще – много красивой одежды. Я буду по ней скучать. Последние два дня мы так много разговаривали, что ложились за полночь. Ты помнишь Женевьеву?

– Да. Воспитанная девушка и очень симпатичная.

– Более того! Элегантная, умная – настоящий бриллиант! Она говорит, что нужно черпать удовольствие во всем в чем только можно и что надежда и сила духа помогут преодолеть многие препятствия. С ней Арман будет счастлив, я уверена.

Жером не ответил, настолько он был озадачен происходящим: Изора вела его, держась при этом так близко, словно сама искала возможность прикоснуться к нему.

– А сейчас мы в комнате, похожей на гостиную. Здесь есть камин и кровать под красным покрывалом. Твоей матери не придется вечером ничего делать: по словам хозяйки, в шкафу найдутся новые простыни и подушки, завернутые в бумагу. Я сейчас сварю суп. Во дворе есть запас дров, но туда мы сходим чуть позже.

Голос Изоры слегка дрожал. Она испытывала странное волнение, смешанное с восторгом, от того, что оказалась с Жеромом наедине в темной комнате. Женевьева разбудила в ней любопытство своими рассказами о таинствах плотской любви и об удовольствии, которое получает женщина, – об этом говорилось только шепотом и при выключенной лампе.