– Радость моя, я здесь! Мамочка с тобой!

Жером с порога вслушивался в прерывистое дыхание сестры и сжимал кулаки, проклиная жестокость судьбы.

– Анна, я приехал! Дай я тебя поцелую! – сказал он.

– Жером! – пробормотала девочка, прищурившись. – А Изора? Где Изора?

– Она пошла за полдником, – ответила Онорина, которой никак не удавалось справиться с эмоциями.

– Уже прошло, мамочка, – прошептала Анна. – Поскольку у меня гости, я хочу сесть. Моя кукла тоже соскучилась по Изоре!

Жером сдержал слово: пока мать помогала больной сестренке сесть, он расцеловал ее в обе щеки, погладил по голове. В дверь постучали. Вошла монахиня и, придерживая дверь, пропустила Изору с подносом.

– Не буду вам мешать, – проворковала она. – Только следите, чтобы наш маленький ангел не слишком переутомлялся.

От этих слов у Онорины кровь застыла в жилах – как будто Анна уже не принадлежала к миру живых. Нахмурившись, она взяла у Изоры поднос. Девушка сняла пальто и присела на край кровати.

– Здравствуй, Анна! Привет, кукла Изолина! – улыбнулась она.

– Здравствуй, настоящая Изолина! – ответила девочка.

Зрачки у нее были расширены, и дышала она тяжело и неровно.

У Изоры внезапно заныло в груди – ей стало безумно жаль этого ребенка. С их последней встречи Анна еще больше похудела, личико было слишком бледным, на губах – ни кровинки, а светло-голубые глаза, окруженные синеватыми кругами, казались просто огромными.

– Садись поудобнее, моя хорошая! – сказала она Анне. – Твоя кукла хочет со мной поговорить, а я буду ей отвечать.

– Ой, как хорошо! – обрадовалась девочка.

Онорина тяжело осела на стул, прижала руку ко лбу. Жером привалился к стене, сжимая пальцами набалдашник белой трости.

– Сначала нам всем нужно поесть, – объявила Изора высоким резковатым голосом тряпичной куклы Изолины, которую секунду назад взяла в руки. Кукла послушно затанцевала на месте. – Мадам Маро, что-то вы совсем раскисли! Вам надо подкрепиться. У нас есть теплое молоко и бриоши. А вы, мсье Жером, не хотите перекусить?

Анна устроила голову на подушке, но ложиться не захотела. Ее глазенки блестели.

– А знаете ли вы, милейшая барышня, – продолжала Изора, заставляя игрушку потешно подпрыгивать на кровати, – знаете ли вы, что ваша подружка Изолина с субботнего утра идет экономкой в дом мосье и мадам Обиньяк? Вот так удача!

– Правда? – весело спросила Анна.

– Чтоб мне лопнуть, если вру! Дама Вивиан Обиньяк – очень красивая и добрая. Сейчас покажу!

Изора и сама увлеклась игрой: сняла с головы платок, завернула в него куклу и изменила голос.

– Здравствуйте, мадемуазель Мийе! Вы любите макаруны? Они такие вкусные! М-м-м! Пальчики оближешь! Но графиня де Ренье рассказывает о вас странные вещи, мадемуазель Мийе, и меня это беспокоит. Послушать ее, так вы водите дружбу с лесными колдуньями, и вообще неблагодарная особа!

У Изоры выходило так потешно, что Жером прыснул со смеху. Даже Онорина – и та немного успокоилась, взяла чашку с горячим шоколадом, откусила кусочек булки.

– И что ей сказала мадемуазель Мийе? – включилась в игру Анна. Видеть ее такой оживленной было непривычно.

– Что она постарается угодить мадам – не станет бить роскошный китайский фарфор, не запутается ногами в великолепном восточном ковре, а если начнет воровать вкусные макаруны, то оставит парочку хозяйке, – отвечала Изора голосом куклы. – Ой, как же я проголодалась! Дайте и мне кусочек булки!

Естественно, ее комичные ужимки могли видеть только Онорина и Анна. Жером, который в такие моменты горько сожалел о том, что незрячий, едва слышно вздохнул. Он любил Изору и раньше, но теперь, после поцелуев и взаимных ласк, его отношение к ней превратилось уже в обожание. Впрочем, любой бы умилился стараниям девушки развеселить маленькую пациентку. Онорина встала и подвела сына к столу, на котором стоял поднос. Усадив его на стул, дала в руки чашку. Свою порцию получили и Анна с Изорой. Онорине бросилась в глаза некрасивая красная отметина у девушки на шее, прикрытая воротничком блузки. «Неужели отец мог с ней такое сделать? – заинтересовалась она. – Я не заметила этой полосы утром, потому что Изора была в платке. Странно… Синяков на лице уже практически не видно…»

Она пообещала себе как можно скорее все выяснить.

Феморо, шахта Пюи-дю-Сантр, в тот же день, через час после описанных событий

Как это обычно бывает в декабре, сумерки опустились на поселок рано. На дорогах стояла грязь: островки почерневшего снега перемежались с лужами. Углекопы торопились разойтись по домам. Женщины и девушки, занятые на сортировке угля, они же «кюль-а-гайет», которыми в свое время были Зильда, Адель и Йоланта с Онориной, шли следом за мужчинами, болтая и перебрасываясь шутками, несмотря на дождь и холод.

Зима вступала в свои права, и рабочие смены, которые люди проводили в продуваемых сквозняками ангарах, равно как и в забоях, немного сократили. Все спешили домой – к теплой печке, вкусному овощному супу и удобной кровати.

Возле куста лещины стоял инспектор Девер в бежевом плаще и кожаной шляпе. Он поджидал Гюстава и Тома Маро. Жюстен не пытался прятаться, и многие углекопы кивали ему в знак приветствия, что можно было расценивать как знак уважения. Арест Станисласа Амброжи посеял в шахтерском поселке глухой страх, и отношение к полиции изменилось – ее сотрудники теперь казались едва ли не всемогущими.

Он не получал новостей об Изоре с того прискорбного вечера в среду, когда она попыталась свести счеты с жизнью, и это его тревожило. Он трижды наведывался во флигель к Обиньякам, но дверь и ставни были заперты. К счастью, садовник Бернар оказался в курсе событий.

– Такая молоденькая, наша новая экономка? Думаю, она куда-то отправилась на поезде. В шесть утра у нее уже горел свет, а потом подъехало такси.

Жюстен наконец вздохнул спокойно, и все-таки он дорого бы дал за то, чтобы увидеться с девушкой, поговорить. Но пока у него были другие дела, и касались они текущего расследования.

«А вот и отец с сыном! И фигурой похожи, и походкой», – подумал он, заметив Гюстава и Тома. Махнул им рукой и двинулся навстречу.

– Добрый вечер, господа! Хочу с вами поговорить.

– Добрый вечер, инспектор, – вежливо откликнулся Гюстав. – Нам опять придется идти в ваш кабинет?

– Нет. Иначе я не ждал бы вас здесь.

Тома с любопытством всматривался в лицо полицейского. Девер осунулся и выглядел обеспокоенным.

– Пройдемся, инспектор, хоть погода и не располагает к прогулкам! – невесело усмехнулся молодой углекоп.

– Доставлять вам неудобства не входило в мои планы, но, вспомнив, что «у стен бывают уши», я решил поговорить на улице. Не удивлюсь, если в моем кабинете в Отель-де-Мин пресловутые «уши» имеются. Я хочу получить больше информации о Тап-Дюре, или Шарле Мартино, вашем новом бригадире. Мсье Тома, вы говорили супруге, что ваш тесть навещает женщину в Ливерньере?

– Нет, решил не спешить. Йоланта рассердится, почувствует, что ее предали, и будет права.

– Что ж, так даже лучше. Я хотел сказать, что лучше оставить ее в неведении – вам же будет спокойнее. Вы поступили правильно, мсье Маро, когда рассказали мне о слухах, которые распускает Тап-Дюр. Я нанес визит вдове Бланшар и на основании ее показаний надеюсь добиться освобождения вашего тестя.

Гюстав с озадаченным видом пригладил усы. Прежде ему не доводилось иметь дел с полицией, и все-таки Девер казался ему немного чудаковатым.

– А разве людям вашей профессии не запрещено распространяться о таких вещах? Все-таки расследование еще не закончено, – недоверчиво покосился он на инспектора.

– Мой дорогой мсье Маро, я всего лишь беседую с зятем задержанного, против которого у прокурора нет серьезных улик. И сейчас я не на службе, поэтому разговор останется между нами.

– Я правильно понял? – переспросил Тома. – Тап-Дюр соврал?

– Мария Бланшар впервые услышала имя Букара из моих уст. Она, бесспорно, очень приятная женщина, но до сих пор горюет по мужу и сыну, которые не вернулись с войны. Она не делала никаких авансов Станисласу Амброжи, а тот, со своей стороны, звал ее замуж. Важный момент: стоило мне упомянуть о пистолете, как женщина изложила ту же версию, что и подозреваемый, – оружие было куплено на случай, если придется пристрелить раненую лошадь. В ее искренности я не сомневаюсь. Да и придумать такой неправдоподобный аргумент довольно сложно.

– Опять-таки, если я правильно понимаю, теперь вы хотите разобраться, почему Мартино соврал? – спросил Тома.

– Именно так, юноша, – вздохнул Девер. В его голосе прозвучали отеческие нотки. – Послушайте, я не такой уж злодей, каким кажусь. Я уверен, что Станислас Амброжи говорит правду: у него украли пистолет и Букара он не убивал. Сегодня утром мы обыскали его дом и забрали картонку, в которой он прятал оружие, – теперь она под замком. Мне же придется начинать с нуля, если только вы не вспомните что-то подозрительное в связи с Мартино, которого назначили бригадиром и так спешно переселили в квартал Ба-де-Суа. Вчера вечером я был у него. Так вот, новый бригадир утверждает, что о любовном соперничестве между Амброжи и Букаром узнал от Пас-Труя, а тот – от своей супруги. Раз уж покойника не разговоришь, пришлось идти к его вдове, Катрин Розо. Она никогда не говорила мужу ничего подобного. Поэтому я решил обратиться за помощью к вам!

– Ничего плохого о Мартино сказать не могу, – заявил Гюстав. – Мы проработали вместе десять лет. Он – серьезный парень, не пьет по субботам, не изменяет жене. А теперь, инспектор, с вашего позволения я пойду домой!

– Ступайте!

– Ты ужинаешь у нас, пап! – напомнил Тома отцу, который успел отойти на несколько шагов. – И не вздумай не прийти: Йоланта печет кофейный пирог с заварным кремом!

– А мать вы не приглашаете? – пошутил Жюстен.

– Мама на время перебралась в Сен-Жиль-сюр-Ви, поближе к нашей младшей сестренке Анне. У нее туберкулез, и она живет в местном санатории. Изора подала идею встретить Рождество всем вместе в Сен-Жиль-сюр-Ви. Сегодня она тоже туда поехала.

Голос молодого углекопа дрогнул от волнения, и полицейский это заметил.

– Анна скоро умрет, – прошептал Тома, не отдавая себе отчет, что рассказывает о наболевшем инспектору, который до недавних пор казался ему весьма неприятным типом.

– Сочувствую вашим родителям и вам. Туберкулез – страшная болезнь, быть может, даже господне проклятие – как испанский грипп, который унес столько жизней. Будто мало тех, кто погиб во время последней ужасной войны… Но вернемся к Шарлю Мартино. Интуиция подсказывает мне, что он что-то знает или даже замешан в убийстве Букара. И если я прав, пистолет очень скоро будет найден, поскольку всплыло обстоятельство, объясняющее арест Амброжи.

Тома, которому объяснения Девера казались непонятными, тем не менее, поймал себя на мысли, что старательно анализирует услышанное, почти не замечая самого инспектора. А еще он осознал, что полицейский, чьи методы работы казались как минимум оригинальными, ему доверяет. И это было приятно.

– Почему? – тихо спросил он.

– Очень просто. Если кто-то хочет свалить вину на Амброжи, он предоставит доказательства против него – такой ход продиктован логикой. При этом убийца и его предполагаемый сообщник пока не знают, что Изора рассказала мне о пистолете, в результате чего я и упек горемыку Станисласа за решетку.

– А если узнают, то сделают так, чтобы вы нашли пистолет, да?

– Правильно! И спрячут не где попало, а в месте, которое недвусмысленно укажет на нашего подозреваемого, чтобы стало ясно, что убийца – Амброжи, и никто другой. Но я не могу так рисковать, потому что прокурор моментально ухватится за улику – вашего тестя осудят и отправят на каторгу. За всем этим делом стоит чей-то изобретательный ум… Не следовало бы делиться с вами своими умозаключениями, но я рассчитываю на вашу сдержанность. Обычно эту роль я отвожу заместителю.

Жюстен нервно раскурил сигариллу. Было отчего разозлиться: он оказался в шаге от правды, но не имел возможности действовать по собственному усмотрению.

– Самое простое, что можно сделать, – арестовать Шарля Мартино, – продолжал он. – Отвезти его в комиссариат в Ла-Рош-сюр-Йон, блефовать, давить – словом, заставить расколоться. Но это, увы, незаконно – арестовывать человека только потому, что он пересказал чужую ложь. Однако я вас задерживаю…

Тома пожал плечами. Манера Девера строить версии казалась ему интересной. К тому же его не очень тянуло домой. Йоланта даже не попытается скрыть раздражение и будет разговаривать по-польски с Пьером, которого они тоже позвали на ужин.

– Признаться, у меня тоже настроение отвратительное, – сказал он. – Жена настаивает, чтобы я ушел из шахты, а я себе плохо это представляю. Опасность, тяжелая работа – да, но под землей я чувствую себя на своем месте.