– Уже бегу! – покраснела от смущения миниатюрная горничная.

– Мсье рассчитывает, что я ее вышколю. За девчонкой все время приходится присматривать, – вздыхая, пояснила толстуха.

– Вышколите? – с надрывом переспросила Изора.

– Научу ее работать как следует. В доме золотое правило – держать язык за зубами: ничего не слышать, ничего не видеть и не болтать понапрасну. Хозяин на этот счет очень придирчив.

– Мсье Обиньяк?

– Ну конечно! Кто же еще в доме хозяин, если не наш мсье? Но что-то я разболталась… Сейчас дам вам поднос, а уж расставлять, мадемуазель, будете сами.

– Как это?

– Вот напасть! Выходит, Женевьева ничему вас не научила. Берем чистую салфетку, обязательно белоснежную, и хрустальный стакан для апельсинового сока. Кстати, купите на рынке апельсинов и проследите, чтобы были самые лучшие. Тонкие ломтики ржаного хлеба должны лежать на тарелочке вот такого размера, но цвет тарелки надо менять почаще. Только обязательно, чтобы с золотым ободком, – мадам такие нравятся. От пшеничного хлеба у нее колики, она ест только ржаной. Булочник в Фонтенэ выпекает специально для нас. Вот две чашечки: одна для сливочного масла, другая – для конфитюра. Зимой кладем конфитюр из инжира, летом – малиновый.

Изора только молча кивала, поражаясь требовательности Вивиан Обиньяк, Когда же пришло время поднять расписной деревянный поднос, у нее затряслись руки.

– Не уроните? Не уроните все это на полпути? – закудахтала Жермен.

– Нет, справлюсь. Правда, в чайничке почти литр, и в молочнике тоже. Только бы не перевернулся стакан с соком!

– Ну ничего! Сегодня – ваш первый день, со временем привыкнете. Сейчас открою дверь!

Изоре повезло: как только она оказалась в вестибюле, из шкафа под лестницей выглянула Надин.

– Я провожу вас на второй этаж, мадемуазель. Комната мадам находится примерно посередине коридора. Мсье уже уехал.

Ступени мраморной лестницы покрывал красный ковер, удерживаемый медными рейками. Если бы Изора осмелилась оторвать взгляд от подноса, она полюбовалась бы люстрами, картинами и комнатными растениями, но об этом не могло быть и речи.

Улыбающаяся горничная повернула позолоченную ручку белой двери.

– Остается только толкнуть створку ногой, – прошептала она. – Удачи!

– Спасибо, вы очень добры.

Вивиан встретила экономку с глазами, полными слез. Она лежала на кровати среди разбросанных в беспорядке подушек и смятых розовых шелковых одеял и простыней. Ее красивые ножки были обнажены до середины бедер, а вырез открывал остроконечную грудь, едва прикрытую тончайшей тканью ночной рубашки.

– Доброе утро, мадам! Ваш завтрак! – объявила Изора, борясь с искушением получше рассмотреть некоторые детали ее нижнего белья – еще более красивого, чем у Женевьевы.

– Доброе утро, Изора. У меня болит спина и живот. Помогите мне сесть! Совсем нет аппетита, но приходится себя заставлять – таковы предписания доктора!

Как и полагается расторопной прислуге, Изора исполнила приказ, слегка смущаясь при виде небрежного утреннего наряда хозяйки. «Если муж с утра до вечера видит ее полуголой, неудивительно, что он настаивает на своих правах!» – подумала она. Раньше подобная мысль даже не пришла бы ей в голову, но и тот небольшой опыт, который Изора приобрела в сфере физической любви между мужчиной и женщиной, сделал многое понятным. Некоторые вещи схватываешь быстро…

– Вы не умеете подбирать одежду, – вдруг обратилась к ней Вивиан. – Носить коричневый, бежевый, серый при том, что у вас синие, как ультрамарин, глаза, белая кожа и черные волосы, – неправильно.

– Какие же мне следует выбирать цвета, мадам? – спросила девушка, не подав вида, что уязвлена.

– Можно белый, только не белоснежный, а оттенка сливок. Подойдет вся гамма синего и ткани в цветочек, желательно мелкий. Черный тоже будет к лицу.

– Я последую вашему совету, мадам. Вы хорошо спали после событий вчерашней ночи?

Вивиан сердито воззрилась на нее и резко отставила чашку с чаем, в который уже добавила немного молока, – даже пролила немного жидкости на салфетку.

– Не представляю, о чем вы говорите, Изора! Это бестактно и нескромно с вашей стороны. Боже мой, ну почему Женевьева меня покинула?

Разволновавшись, Изора не нашлась с извинениями. Себя она утешила предположением, что Вивиан Обиньяк – сумасшедшая или же подвержена приступам деменции.

– Где мои лекарства? – воскликнула хозяйка, хватая стакан с апельсиновым соком. – Доктор требует, чтобы каждое утро я принимала две облатки[52]. Бога ради, Изора, помогите мне или я швырну поднос вам в лицо!

– Уж лучше я его уберу, мадам. Тому, кто голодал, больно смотреть, как разбрасывают еду!

Хозяйка опустила голову и, пожав плечами, взяла кусочек хлеба и стала его жевать.

– Держу пари, вы говорили о себе, – нарушила молчание она. – Расскажите о своих несчастьях, мадемуазель, это поможет мне забыть свои проблемы. Я взяла вас на службу из-за тех отметин на смазливой мордашке – вы напомнили мне мученицу. Мне нужно видеть рядом с собой людей с разбитым сердцем, тогда я не чувствую себя такой одинокой!

– Кажется, я вас понимаю, мадам, – отозвалась Изора. – Мне можно присесть, пока вы завтракаете?

– Садитесь на табурет перед туалетным столиком.

Трюмо было великолепно – из лакированного дерева и с тремя зеркалами, снабженными поворотным механизмом из позолоченного металла. Изора окинула взглядом баночки из цветного стекла, серебряные пудреницы, флаконы духов и набор расчесок из резной слоновой кости.

– Муж меня балует, не правда ли? – иронично прокомментировала Вивиан. – У меня есть все, чего только может желать женщина, и даже больше. И все, что от меня требуется, – быть красивой женушкой директора горнорудной компании, которой по рангу полагается принимать гостей, болтать о пустяках, жаловаться на собственных детей, – словом, делать все, что в богатых семьях считается хорошим тоном. Но мне скучно, Изора. Знали бы вы, как мне тоскливо! Марсель предложил мне тысячу развлечений на выбор, но меня ничто не увлекает. Я ненавижу бридж, верховую езду, лошадей, фортепиано, шитье. Он даже презентовал мне холсты и краски, чтобы я могла писать картины акварелью, но я швырнула подарки в огонь. Он ужасно разозлился. Вы сейчас скажете своим низким серьезным голосом: «Тому, кто не имел игрушек, музыкального инструмента и коробки красок, больно это слушать!»

– Нет, мадам, потому что мне позволяли пользоваться упомянутыми предметами в доме графини де Ренье. Что касается лошадей, то я иногда вскарабкивалась на оградку и уже оттуда – на спину лошади. Но каталась я недолго – боялась, отец увидит.

– Ах, вы меня удивляете! Но почему вдруг Клотильде де Ренье вздумалось примерить на себя роль крестной-феи, склонившейся над вашей колыбелью? Мне кажется, тут кроется какая-то тайна. Может быть, ее муж Теофиль изнасиловал вашу мать, и вы – дочь графа?

– Вам нужно писать романы, – улыбнулась Изора. – Вы заблуждаетесь. Если бы я была дочкой графа, да еще рожденной во грехе, графиня не стала бы заботиться обо мне, прививать тягу к знаниям, требовать, чтобы я получила хотя бы минимальное образование. Это, кстати, доставляло немало хлопот моим родителям. Я выросла в постоянном страхе перед госпожой графиней. «Изора, что скажет хозяйка, если ты испачкаешь платье? Нас прогонят с фермы, если ты не получишь сертификат об окончании школы!» и так далее… Я была неким подобием игрушки, но на самом деле графиня ко мне равнодушна. Она ни разу не обеспокоилась тем, что меня обижают, морят голодом и унижают.

– Вот-вот! Она вам мстила, я права! Ее муж, ужасный Теофиль, принудил ее о вас заботиться, а она тайком платила вашему отцу, чтобы он над вами издевался! – заключила Вивиан с горящими от возбуждения глазами. – Все мужчины – монстры, Изора!

– Нет, мадам, это неправда. Среди них много настоящих героев, взять хотя бы наших храбрых солдат. И не только. Не нужно судить обо всех по отдельным недостойным представителям мужского пола.

– Какие изысканные выражения! Изора, мне нравится с вами беседовать. Я так рада, что вы со мной!

Девушка в очередной раз усомнилась в душевном здоровье очаровательной Вивиан, наделенной, ко всему прочему, еще и живым воображением.

– Мадам, что касается моего рождения, – продолжала она, – я действительно дочь Бастьена Мийе, хотя этот факт меня огорчает.

– Как вы можете быть уверены? По поводу матери сомнений не возникает, но знать в точности, кто отец – никому не дано. Ваша матушка могла утаить от всех, что пережила насилие. Подумайте сами. Ведь это же граф! Кто осмелится на него пожаловаться?

– Я знаю своих родителей, они любят друг друга. Я на шесть лет младше своего брата Армана, жениха Женевьевы. В детстве у меня была отвратительная привычка подслушивать под дверью перед тем, как войти – чтобы понимать, не грозит ли мне новое поручение по хозяйству. Так вот, однажды я услышала, как отец упрекает мать за то, что она меня родила. Будучи пьяным, он кричал, что она его охмурила в один погожий весенний вечер, пообещав, что родит третьего сына. Я передаю вам мельчайшие детали… В то время я мало что поняла из их разговора, кроме одного: я не должна была появиться на свет.

– Господи, это ужасно! – всхлипнула Вивиан и тут же разразилась слезами.

Она плакала долго, откинувшись спиной на подушки. Изора решила убрать поднос, который все еще стоял на сервировочном столике.

– Где ваши лекарства, мадам? Полагаю, они лечат ваши больные нервы?

– В ящичке прикроватного столика, вон там! Извините, я вспомнила о своем нерожденном ребенке. Я бы очень любила его! Я не имела возможности воспитывать двоих своих детей, как мне бы того хотелось. Разве только, когда они были совсем крошками… О, малыши – такая прелесть! Жизнь обретает смысл, ты чувствуешь себя сильной, хочешь их оберегать… Но моя свекровь, эта ужасная гарпия, отняла у меня детей! Я видела их только изредка, и то недолго. Потом их отправили в религиозный пансион – так решил Марсель. По его мнению, я никудышная мать, а так – получаю массу свободного времени на развлечения и поездки. Что ж, я нашла применение своей свободе. Часто ездила в Париж к родителям и в Ньор, где живут мои кузены. Лишь бы только сбежать от него, Изора, потому что он хочет одного – чтобы я ему подчинялась. А я его ненавижу, презираю!

– Зачем же было выходить за него замуж?

– Поначалу думаешь, что, если страстной любви нет, это можно пережить. Дружеские отношения, деньги, дети – и достаточно. В средствах я нуждаюсь, поскольку они дают возможность окружить себя приятными вещами. И потом, сестра меня все время предупреждает: если покину Марселя, то потеряю завидное положение в обществе и солидное состояние. Но мне просто хотелось сохранить ребенка…

Вивиан заплакала еще горше, всем своим видом вызывая жалость и умиление. Изора подала ей две облатки и апельсиновый сок, чтобы запить.

– Ну-ну, не нужно плакать. Вы не виноваты, что случился выкидыш. Иногда я встречала вашего мужа в поселке. Знаю, что вы намного моложе, чем он, и можете еще родить ребенка.

– Нет! Я хотела этого малыша! А Марселю больше не позволю ко мне прикасаться, я ему поклялась! Господи, я так устала, Изора, мне так все надоело… Я немного посплю. Откройте мой гардероб! Я дарю вам редингот[53] с воротником-стойкой из темно-синей шерсти. К нему есть фетровая шляпка-клош. Вы будете выглядеть шикарно, когда поедете на рынок в Фонтенэ. Очень красивая и шикарная… Возвращайтесь к трем пополудни. Нужно будет выбрать мне одежду на ужин.

Открыв дверцу шкафа, Изора едва сдержала восхищенный возглас. На плечиках были развешены моднейшие шелковые платья прямого силуэта, юбки, блузки, жакеты.

– Мадам, я предпочла бы остаться в своем костюме, – отказалась она от подарка. – Женевьева оставила мне прекрасную одежду!

– Как хотите, Изора. Хорошо, что не лебезите передо мной, ведете себя достойно, – сонно прошептала Вивиан. – Эти облатки – чудо. Такое ощущение, будто я взлетаю… Открою вам секрет, крошка Изора: я ненавижу мужа потому, что он принудил меня избавиться от ребенка. Никто не должен знать, иначе наш дорогой друг доктор попадет за решетку. Женевьева была в Люсоне, она ничего не знает, и я этому рада. Если бы она осталась на службе, возможно, я рассказала бы ей. Но мне не хватило времени – она меня покинула. А Жермен, кухарка, как мне кажется, догадалась. Я так плакала! Только никому не рассказывайте, никогда!

– Хорошо, мадам, – тихо пообещала Изора.

Взбалмошная Вивиан наконец уснула. Экономка бесшумно вышла из комнаты, позабыв захватить с собой поднос. В голове крутилась популярная в народе поговорка: «Счастья за деньги не купишь».

Ла-Рош-сюр-Йон, в тот же день, через час после описанных событий

Жюстен Девер и Станислас Амброжи сидели друг напротив друга в маленькой, плохо освещенной, жуткого вида комнате, куда заключенных приводили для бесед с полицейскими. На поляке были наручники. Бледный, с растрепанными седыми волосами, он выглядел подавленным, но ни в коей мере не возмущенным.