Мари-Бернадетт Дюпюи - Лики ревности

– Есть новости, инспектор? – спросил он, первым начиная диалог.

– Возможно, только мне понадобится ваше содействие, мсье Амброжи, – ответил полицейский.

– Не старайтесь быть вежливым. Мне плевать на все эти ваши «мсье». Они меня из тюрьмы не вытащат.

– Вместо того чтобы упрекать, послушайте лучше, что я хочу сказать! Я собираюсь устроить вам очную ставку с Шарлем Мартино и…

– Что? С Тап-Дюром? За что вы его арестовали?

– Проклятье, дайте же мне сказать! – сурово оборвал его Девер. – Для начала ответьте честно: Альфред Букар ухаживал за некой Марией Бланшар, вдовой из поселка Ливерньер, к которой наведывались и вы?

Углекоп переменился в лице. Покраснев, как рак, он вперил в инспектора негодующий взгляд:

– Кто вам сказал о Марии? – набычился он.

– Тап-Дюр. Его назначили главным в бригаду Гюстава и Тома Маро. Он сообщил им, что вы посещаете эту даму небезупречного поведения, и представил Букара вашим соперником.

Станислас вскочил на ноги, прижав кулаки к широкой груди. Жюстен инстинктивно отодвинулся: силы у подследственного хватило бы на двоих.

– Тап-Дюр свихнулся, если несет такую чушь! Инспектор, я уверен, что он не может знать Марию. Она не из Феморо, и мы старались не выставлять наши отношения напоказ, из-за детей. Я никак не осмеливался им сказать, что хочу снова жениться.

Жюстен кивнул. Показания поляка совпадали с тем, что говорила Мария Бланшар.

– Мсье Амброжи, знаете, что не дает мне покоя? Тап-Дюр придумывает невесть что, пытаясь объяснить свое вранье относительно Букара, но в одном он прав: вы действительно встречались с женщиной из Ливерньера. Откуда он мог узнать? Может, вы поделились матримониальными планами с кем-то из коллег? Прошу вас, хорошенько подумайте! Быть может, вы упускаете какую-то важную деталь. Сигарету?

– Что? А, это с удовольствием, – пробормотал Амброжи.

– Я купил пачку на площади Наполеона. Шарль Мартино все уши мне прожужжал своими просьбами о куреве.

– Альфред Букар не стал бы ухаживать за такой серьезной женщиной, как Мария, – после паузы заговорил поляк. – Он был бабником, и все это знали, кроме его жены. А может, она просто не хотела ничего замечать.

– Я видел его только мертвым и в ужасном состоянии – лоб разбит, лицо в грязи, – сказал Жюстен. – А еще – на фотографии, какие обычно делают для документов.

– Погодите-ка, инспектор! – воскликнул Станислас. – Кажется, я вспомнил! Это было в воскресенье. Я как раз ехал к Марии – на велосипеде, как обычно. Практически прибыл на место, уже даже видел Марию, которая ждала меня на пороге. И тут навстречу промчался Альфред Букар, тоже на велосипеде. У него были рыболовные снасти, и меня удивило, что они чистые, как новенькие, несмотря на то что он возвращался с рыбалки. По крайней мере, я так подумал, потому что он направлялся в Феморо. Мы помахали друг другу, но ни он, ни я останавливаться не стали. Я тогда еще подумал, что, вероятно, он был с утра в своей хижине на берегу пруда – около речушки Орель, в лесу Буа-дю-Куто.

– Какие подробности, оказывается, можно вспомнить, если постараться! – заметил полицейский. – Откуда вы знаете, что у Букара там хижина?

– Слышал разговор других углекопов в «зале висельников». Букар долго ходил в бригадирах. По субботам он часто приглашал к себе, особенно Жана Розо, нашего славного Пас-Труя.

– Разумеется, никто из углекопов не счел нужным сообщить мне о существовании этой хижины, – рассердился Жюстен.

– А зачем им рассказывать? У многих есть либо хижина, либо мостки на пруду в Феморо. Они проводят там выходные вместе с семьями. Но иностранцы – такие, как я и остальные поляки – остаются для них чужаками. Некоторые привилегии – не для нас.

– Я понимаю. Это прискорбно.

– Глядите-ка, я уже начал жаловаться! Сидение за решеткой не идет мне на пользу. Я все время думаю о сыне, ему без меня плохо. На самом деле у меня есть кое-какие сбережения, и компания предлагала выкупить участок на пруду, и даже не очень дорого, но я сам не захотел.

– Подведем итоги. В тот день Альфред Букар мог сделать выводы насчет вас и Марии, потому что она вас поджидала. Он мог потом поделиться новостью с приятелями, в том числе и с Тап-Дюром, о чем тот впоследствии вспомнил. Нужно будет допросить его перед очной ставкой. Поедете со мной в комиссариат. В фургоне. Капрал с жандармом будут нас сопровождать – таковы правила.

– Инспектор, я бы не хотел встречаться с Мартино. Боюсь, что наброшусь на него с кулаками. Говорить гадости о Марии! Посмотрим, кто крепче бьет, когда я выйду на свободу… или даже раньше.

Жюстен Девер встал.

– Ведите себя как следует, – спокойно сказал он. – Иначе по своей же вине лишитесь шанса на освобождение. Ваш сын держится молодцом, дочка тоже. Подумайте о них!

Через четверть часа полицейский входил в кабинет, который закрепили за ним год назад. Здесь он чувствовал себя, как дома. На столе – небольшая рамка с фотографией матери, на ближайшей к столу стене – присланные ею почтовые открытки с видами Парижа. Таким своеобразным способом она предлагала сыну поскорее вернуться в столицу, как только провинциальная жизнь ему наскучит.

Единственное окно выходило во двор, где росло фиговое дерево. Два металлических шкафчика-картотеки образовывали угол, в котором находился второй стол, поуже, – на нем стояла печатная машинка. Перед ней на табурете сидел Антуан Сарден.

– Привести Шарля Мартино, инспектор? – спросил он. – Он здорово струсил, это видно.

– Нервничает?

– Можно и так сказать.

– Приведите! – распорядился Девер, надеясь, что еще немного – и расследование будет закончено.

– Слушаюсь, шеф… простите, инспектор!

Едва переступив порог, углекоп мрачно посмотрел на полицейского и поднял перед собой руки, скованные наручниками.

– Развлекаетесь? Нравится издеваться над невиновными? – сердито поинтересовался он. – За такое в поселке и пришибить могут…

– Угрожаете? – насмешливо отозвался Жюстен. – Увы, мсье Мартино, развлекаться у меня нет желания. Я бы даже сказал, шутка слишком затянулась. Для вас же будет лучше, если сразу признаетесь в содеянном.

– Вот незадача! Сам-то я ничего не сделал! Меня не было в забое, когда застрелили Букара!

– Только что в Отель-де-Мин вы сказали, что, судя по слухам, у Амброжи имелся пистолет. Я спросил, откуда у вас информация, поскольку мы держали ее в строгом секрете. Однако вы так и не ответили, ну, или по меньшей мере ответ прозвучал неубедительно. Думаю, вы со мной согласитесь. Букара застрелили из Люгера калибра девять на девятнадцать, и он действительно мог принадлежать Амброжи. Мы это узнаем, когда найдем пистолет. Ну, что теперь скажете?

Полицейский сознательно пошел на риск, поскольку Гюстав и Тома Маро могли поделиться сведениями со своим новым бригадиром еще накануне, во время рабочей смены. «Нет, они – люди честные, и после вчерашней беседы обещали молчать», – подбадривал он себя.

– Повторяю: откуда вы узнали, что у Амброжи есть пистолет, именно вы? – спросил он жестко. – Снова из рассказа одной из жертв? От Букара, Пас-Труя или старика Шов-Сури?

– Не помню, – буркнул углекоп, окончательно растерявшись. – Оставьте меня в покое, мне нечего рассказывать. Я вообще тут ни при чем, и ваш базар мне неинтересен!

– Осторожнее, Мартино! Не самая большая радость – несколько лет провести за решеткой за пособничество убийце! – отпустил язвительную ремарку Антуан Сарден.

– Вы кого-то покрываете, – продолжал Жюстен. – И я быстро выясню, о ком идет речь. Говорите, это в ваших интересах, я учту чистосердечное признание. В противном случае отправлю в камеру предварительного заключения за лжесвидетельство. И это – не единственный повод. Я уверен, что вы сыграли определенную роль в нашем прискорбном деле, и намереваюсь выяснить, какую именно.

– Чушь! – огрызнулся углекоп, бледнея. – Я ничего не могу рассказать, потому что не знаю.

– А я знаю, что Амброжи рассказал о пистолете Букару – поступок порядочного человека, тем более что Букар был бригадиром долгое время. Букар же, в свою очередь, мог рассказать кому-то еще.

Жюстен умолк, не сводя глаз с углекопа. Шарль Мартино волновался: об этом свидетельствовало нервное подергивание левой ноги, крошечные жемчужинки пота на лбу и бегающий взгляд.

– Я сожалею, что приходится прибегать к крайним мерам, – сказал полицейский со вздохом. – В камере у вас будет время подумать.

– Проклятье! Вы не засадите меня за решетку! – разошелся бригадир углекопов. – А как же моя жена, дети? Они будут волноваться.

– Считайте, что это мера предосторожности с моей стороны, Тап-Дюр. Было бы прискорбно лишиться свидетеля, для разнообразия – живого, – иронично ответил Девер, на губах которого играла едва заметная улыбка. – Те, кто слишком много знает, часто получают пулю в голову. Осторожность прежде всего, ведь пистолет так и не нашелся. Что ж, Сарден, приведите Станисласа Амброжи. Ему есть что сказать о Марии Бланшар.

Шарль Мартно вытаращил глаза и будто даже съежился на своем стуле. Однако когда ввели поляка, тоже закованного в наручники, неожиданно начал вопить:

– Убийца! Хочешь и меня втянуть в свое грязное дело? Это он – убийца, слышите? Он, Амброжи!

Станислас смотрел на него с презрением. Не сделав и шага, он с устрашающим видом подался вперед.

– Меня можешь обзывать, как хочешь – мне плевать, Мартино. Но попробуй сказать хоть одно кривое слово о Марии, и мало тебе не покажется – хоть в тюрьме, хоть за ее стенами!

Сарден усадил подследственного подальше от Тап-Дюра. Жюстен разместился между двумя углекопами.

– Мсье Амброжи, как вам кажется, присутствующий здесь гражданин мог проникнуть в ваш дом и украсть пистолет, если бы знал о его наличии?

– Может быть. Мы работаем в разные смены, а в последнее время по воскресеньям меня часто не было дома.

– Очень хорошо. Мы быстро с этим разберемся благодаря отпечаткам пальцев, снятым с картонной коробки, в которой вы прятали оружие. Шарль Мартино, если украли вы, лучше признайтесь сразу. Мы все равно вычислим по отпечаткам.

– Если только он не надел перчатки, шеф, – вставил Антуан Сарден, чем заслужил разъяренный взгляд начальника.

Мысленно пообещав себе, что отошлет молодого заместителя как можно дальше от Вандеи, Жюстен попытался загладить его оплошность:

– Возможно, вы правы, Сарден. Но у меня хорошие новости. Эксперты сняли много отпечатков. Часть принадлежит мсье Амброжи, часть – его сыну Пьеру, но есть и те, которые еще предстоит идентифицировать, – блефовал инспектор.

– Сволочь! – выругался поляк. – Какая же ты сволочь, Мартино! Точно, это ты украл пистолет, так где гарантия, что убийца – не ты?

– Ничего не знаю, ничего не скажу, – повесив голову, твердил Тап-Дюр. – Я в вашей истории не замешан.

– Вы – крепкий орешек, Мартино, – с досадой протянул полицейский. – Сарден, оформите документы на временное взятие под стражу. Мсье Амброжи, а вас я попрошу еще немного потерпеть. Уверен, Рождество вы встретите с семьей.

Изора устроилась в кресле возле печки, распространявшей приятное тепло. Ноги она положила на стул, предусмотрительно накрыв его подушкой. День девушке показался длинным – она почти не присела, если не считать поездки в автомобиле на рынок и обратно. Садовник Бернар ближе к полудню сменил колпак с фартуком на черную фуражку и пиджак – свою шоферскую ливрею, как он сам их называл. Энергичный мужчина лет шестидесяти с седыми усами был очень вежлив и любезен с новой экономкой.

«Бернар – обаятельный мужчина, – счастливо вздыхала Изора. – Мог бы стать замечательным дедушкой, если бы в свое время женился. Помог донести корзины. Даже слушать не хотел, чтобы я тащила их сама!»

В голове вихрем кружились яркие оживленные картинки сегодняшней приятной поездки в Фонтенэ-ле-Конт. Впервые в жизни она покупала продукты, не задумываясь о цене, и очень удивлялась, когда ее принимали за обеспеченную даму. Она вспомнила прилавок с рыбой и снова буквально почувствовала характерный запах моря.

«На завтрашний вечер я купила устриц и моллюсков Сен-Жак[54]. Как, должно быть, просто и приятно жить, когда у тебя столько денег!»

По возвращении выяснилось, что Вивиан Обиньяк до сих пор не встала и пребывает в чуть ли не коматозном состоянии. Ее супруг, который прогуливался по коридору второго этажа, поприветствовал экономку кивком, не проронив ни слова и даже не подумав извиниться за свое поведение прошлой ночью.

– Эта женщина отчаялась, – произнес он вполголоса. – И все золото мира ничего не изменит…

Изора закрыла глаза, чтобы полной мерой насладиться комфортом и спокойствием своего жилища и вспомнить вчерашний вечер, когда она отдалась Жюстену Деверу – сознательно, потому что так хотела. «Честно говоря, он мне нравился с самого начала. Он не похож ни на кого из местных, и его манера иронизировать, насмехаться над всем мне импонирует, хотя я и корю его за это…»