При виде Жюстена Девера, державшего под локоть Вивиан, ей стало спокойнее.

– Можно мне поговорить с Изорой? – Мадам Обиньяк умоляюще посмотрела на полицейского. – Это важно!

– Хорошо. Но я останусь с вами, и мой заместитель тоже.

– О, можете слушать сколько угодно! Изора, сожалею, что втянула вас в грязную историю и угрожала пистолетом. Я бы в вас все равно не выстрелила: у меня была всего одна пуля, и она предназначалась Марселю. Могу я попросить вас об услуге?

– Да, мадам.

– Не знаю, что со мной будет дальше, но обязательства, которые мы с мужем на себя взяли, нужно выполнить. Я прошу вас выплатить жалованье Жермен, Надин и Бернару. Пойдете в кабинет Марселя – не здесь, а у нас дома. Он – человек очень организованный и методичный. Ключ от большого ящика секретера из красного дерева спрятан за статуэткой богини Дианы, которая стоит на нем же. В ящике лежат конверты с деньгами для кухарки, садовника и горничной. Еще там есть конверт синего цвета для Дени, каждый месяц я выделяю ему небольшую сумму. И, конечно же, возьмите свой пакет – там ваше декабрьское жалованье.

– Но, мадам, я работала всего один день, я не могу принять эти деньги!

– Прошу вас, возьмите, мне будет приятно. Во флигеле можете оставаться сколько угодно. Никто вас не прогонит. Марсель выкупил усадьбу через год после того, как его назначили директором. Когда мы переехали, то какое-то время жили здесь, в Отель-де-Мин. Думаю, сюда скоро явится моя свекровь, поэтому будет лучше, если вы ее предупредите. Номер найдете в записной книжке на комоде с инкрустацией, который стоит в вестибюле. Она меня терпеть не может, а теперь и вовсе возненавидит. Зато очень обрадуется, что детей передадут под ее опеку.

Вивиан протянула Изоре свою холодную руку. Тронутая таким вниманием, девушка сжала ее пальцы, словно желая их согреть.

– Вы очень добры, мадам, спасибо! Я не знала, куда мне деваться после случившегося – теперь я спокойна. Не тревожьтесь, за домом я присмотрю. Мне вас очень жаль, правда! Сердце переворачивается, честное слово!

– Я вижу, вы – добрая девушка. Возьмите мои духи и украшения. Не стесняйтесь, в тюрьме они мне не понадобятся.

– Нет, с моей стороны это было бы низко, – категорически отказалась Изора. – Крепитесь, мадам! До свидания!

– Думаю, пора заканчивать, – сказал полицейский. – Сарден, сопроводите мадам Обиньяк! Жандармы из Фонтенэ уже приехали, я только что видел капрала в конце коридора. Возьмите еще одного человека и вместе с ним охраняйте палату. Я провожу мадемуазель Мийе.

– Слушаюсь, шеф! – пробормотал заместитель, пряча насмешливую улыбку.

Флигель Обиньяков, некоторое время спустя

– Удобно устроилась? – спросил Жюстен, подоткнув одеяло ей под спину. – Я так на себя зол! Нельзя было оставлять тебя одну, отправлять прямиком в пасть к волку!

– Но кто же мог знать, что волк отменит званый ужин и отпустит всех слуг, кроме меня? – вздохнула Изора.

– Кстати, хотелось бы прояснить этот момент, – согласился полицейский. – Почему забыли предупредить тебя? Проклятье! Слуги Обиньяков молчали, как рыбы, когда я их опрашивал. Теперь я уверен, что кухарка и горничная знали об аборте – ведь хозяйка днями лила слезы и глотала успокоительные… Шофер-садовник тоже хорош: подрабатывал таксистом у жены-изменщицы, но когда мы беседовали, заверял меня, что ничего странного не заметил. Каждый боялся лишиться своего места, потому и не распускал язык. Мадам и мсье это точно не понравилось бы.

Изора ненадолго сомкнула веки, чтобы лучше ощутить тепло одеяла и мягкость подушки.

– Жюстен, признай, в начале расследования ты ни на минуту не допускал, что виновного следует искать в особняке мсье Обиньяка – директора компании и друга прокурора!

Инспектор кивнул и погладил ее по волосам. Девушка расчесала их щеткой, и теперь они блестящими черными волнами струились по белой подушке.

– Знала бы ты, как я испугался, когда увидел на тебе кровь, – хриплым голосом признался он. – Если бы эта сумасбродка тебя ранила, не знаю, что бы я с ней сделал! Я едва удержался, чтобы ее не ударить.

– Тише, – пыталась урезонить его Изора. – Она не сумасшедшая, и мне ее жаль. Теперь все разрешилось, ты получишь подробные показания Шарля Мартино. Если мсье Обиньяк выживет, возможно, что-то добавит. Правда, что Станисласа Амброжи в понедельник уже освободят? Ты уверен?

– Если есть шанс добиться его освобождения в воскресенье, оформив все бумаги, я это сделаю. А теперь отдыхай, мне еще нужно поработать.

Он не мог оторвать от нее глаз. В ночной рубашке с высоким воротником, завязанным на синюю ленту, девушка всем своим видом вызывала умиление. Она хорошенько вымылась, пока он растапливал печь и подогревал для нее молоко с медом. Потом с глубочайшей нежностью и едва ли не отцовской заботливостью он заставил ее лечь в постель.

– Ты не будешь бояться, зная, что поблизости никого нет? – спросил он, огорчаясь, что вынужден ее покинуть. – Я бы с удовольствием смотрел, как ты засыпаешь, и всю ночь сидел бы рядом… Изора, я хочу задать тебе вопрос. До конца месяца ты останешься здесь, но куда потом?

– Я могу снять домик на улице Пти-Маре в Сен-Жиль-сюр-Ви. Мне так нравится на побережье! Я бы несколько раз в день ходила любоваться океаном и, возможно, смогла бы найти себе там работу до октября – пока в школе не начнутся занятия. Я буду очень экономить и беречь каждый су из тех денег, что получила от Вивиан Обиньяк.

Жюстен тихонько вздохнул. Он не осмелился предложить другие варианты, которые крутились у него в голове.

– Спи спокойно, ночью я вернусь и устроюсь спать на кресле. Так что опасаться тебе больше нечего, правда?

Он наклонился поцеловать ее в лоб и в губы, не настаивая больше ни на чем и не демонстрируя своих мужских желаний. Но Изора удержала его, обхватив руками за шею. Сегодня она пережила много страшных минут, но теперь, когда тело и душа обрели покой, ее переполняла нежность к мужчине, который так о ней заботился. Поцелуи Жюстена из целомудренных стали дерзкими, они все длились и длились… Наконец, тяжело дыша, они отодвинулись друг от друга.

– Дурно с вашей стороны, мадемуазель, разжигать желание в мужчине, который от вас без ума, – зная, что большего ему не получить, – в шутку пожаловался он.

– Я соврала, – вполголоса призналась Изора. – Прости меня.

– Что значит соврала?

– Ну попытайся понять, мне неудобно говорить! Это было не «до», а наоборот, сразу «после»! А значит, ты можешь ненадолго задержаться и забыть о работе.

Радуюсь такому сюрпризу, Жюстен не захотел прислушаться к внутреннему голосу, который настойчиво нашептывал: «Она не захотела тебя, потому что Тома только что ушел, потому что принес ей цветы…» Он снял туфли, пиджак, галстук и откинул одеяло. Изора засмеялась тихим, чувственным и возбуждающим смехом, потом привстала и стянула с себя ночную рубашку.

– Иди ко мне, – прошептала она, открываясь в своей наготе.

– Я иду, сокровище, и буду с тобой каждый раз, когда захочешь.

Феморо, Отель-де-Мин, понедельник 13 декабря 1920 г., полдень

Жюстен Девер решил еще раз внимательно перечитать показания Шарля Мартино, который накануне во всем признался. Документ, отпечатанный на машинке Сарденом, в тот же вечер должен был оказаться на столе у прокурора в Ла-Рош-сюр-Йоне. В ближайшее время инспектор рассчитывал добавить сведения, полученные от Марселя Обиньяка, который до сих пор был слишком слаб, чтобы его допрашивать.

Инспектор намеревался выехать из шахтерского поселка после обеда. Дорожную сумку он уже собрал. Однако помимо чувства выполненного долга он испытывал странную грусть, которая была ему в новинку. «Наверное, я никогда по-настоящему не влюблялся, – думал он. – Мысль, что не увижу Изору ни завтра, ни следующие несколько дней, уже делает меня несчастным!»

Девер прекрасно понимал, что вскоре ему предстоит с головой погрузиться в новое расследование, вдали от Феморо с его жилыми кварталами и маленьким флигелем, где живет избранница его сердца – любимая бабочка, как он называл ее про себя. «Она пообещала, что поедет со мной в Париж, к моей добрейшей матери, праздновать Новый год. Изора в Париже! Долгая поездка на поезде, мы вдвоем… Жизнь прекрасна, и жаловаться мне не на что».

Кое-как успокоившись, Жюстен взял бумаги с показаниями Тап-Дюра и пробежался по ним глазами. Что ж, сколько бы углекоп ни играл в молчанку, толку вышло мало.

– Лысая голова, а мозги в ней – куриные, – пробормотал он, снова складывая листы в папку.

Все началось, когда Альфред Букар на рыбалке рассказал Тап-Дюру о своей связи с Вивиан Обиньяк. До этого Букару удавалось держать все в секрете, но когда любовница забеременела, захотелось поделиться радостью с тем, кого он считал лучшим другом. Они обсудили, что в такой сложной ситуации можно предпринять, и в конце концов Букар остановился на разводе – другого выхода он не видел.

– Меня это не пугает, – заявил он. – Мы с Вивиан любим друг друга и готовы потерять все, что имеем. Первое, что надо сделать, – сбежать из Феморо.

Тап-Дюр решил, что план – глупый, но ничего не сказал другу, решив, что просто обязан уведомить о затее парочки директора компании. На допросе бригадир долго отпирался, но в итоге признал, что гнусный поступок был продиктован корыстью. Он сразу смекнул, что за ценные сведения можно потребовать кругленькую сумму и повышение по службе.

Марсель Обиньяк выслушал его не моргнув глазом. «Я давно подозревал!» – закричал он (если, конечно, верить показаниям Мартино).

Скоро директор согласился выполнить требования углекопа, но при условии, что они станут сообщниками. Обиньяку нужна была помощь: он хотел избавиться от Букара, стереть его с лица земли. Они с Тап-Дюром встретились и вместе выбрали человека, на которого можно повесить убийство. Еще до описываемых событий бригадир Букар счел нужным сообщить своему патрону и то, что у Станисласа Амброжи есть пистолет, и то, зачем он ему понадобился. Обиньяку этого показалось достаточно: поляк отлично подходил на роль козла отпущения.

Воспользовавшись выходным, предоставленным ему высокопоставленным сообщником, Тап-Дюр проник в дом Амброжи днем, зная наверняка, что Станислас с дочкой и сыном на смене, равно как и их ближайшие соседи – мужчины, у которых еще не было семьи. Никто не видел, как он входил в дом и искал пистолет, место хранения для которого Станислас выбрал довольно-таки банальное.

Получив предупреждение о возможном взрыве рудничного газа от Букара и еще одного бригадира, Обиньяк решил действовать. Натянув робу углекопа и испачкав лицо сажей и грязью, он приблизился к бригаде, работавшей под присмотром любовника жены. Великолепный стрелок, он попал точно в цель, а после выстрела моментально упал на землю и на четвереньках добрался до ствола шахты, пока рушилась галерея. Удалившись на некоторое расстояние, он встал и в атмосфере всеобщей паники добрался до подъемника. Оказавшись в «зале висельников», он уединился в кабинке туалета, располагавшегося тут же, и снял робу, под которой у него были рубашка, полосатый жилет и галстук. Пистолет марки Люгер прекрасно уместился в кармане брюк.

Оставалось только сунуть грязную робу в сумку, которую Тап-Дюр заранее оставил в своем шкафчике. Уже через несколько минут директор компании метался по площади среди привлеченной взрывом толпы. Женщины, дети и старики слышали, как он кричит:

– Взрыв газа! Я спускаюсь в шахту! Сообщите пожарным в Фонтенэ, быстро!

Однако еще до приезда инспектора Девера Вивиан Обиньяк расстроила хорошо продуманный план супруга. Смерть Альфреда Букара стала для нее тяжелым ударом. Узнав, что он убит выстрелом в спину, она стала искать в доме орудие убийства – и нашла пистолет.

– Патрону было плевать, что он тоже может умереть вместе с Букаром, – сказал Тап-Дюр. – Я предупреждал, что рискованно стрелять в забое – взрыва может и не произойти. В шахте все непредсказуемо – заранее никто сказать не может. Когда я услышал грохот, то перекрестился, не зная, увижу ли еще мсье Обиньяка живым. Он спасся. Потом мы оба думали, что полиция ничего не заподозрит, тем более что трупы останутся под завалом, но получилось по-другому. Тогда, как и было условлено, вину свалили на Амброжи. И тут у патрона пропал пистолет. Проклятье, он места себе не находил! Бесился, да что толку?

Жюстен раскурил сигариллу, задумчиво глядя перед собой.

Разумеется, Обиньяк испытал чувство облегчения, узнав об аресте Амброжи, хотя мотивы инспектора на тот момент были ему непонятны. Получив разъяснения – в тот вечер, когда Вивиан спряталась от него во флигеле Изоры, – он подумал, что спасен. Так бы и случилось, если бы не глупая выходка Тап-Дюра, который решил окончательно «утопить» поляка и приплел к истории вдову, за которой ухаживал Амброжи. Тап-Дюр позвонил сообщнику, чтобы похвастаться своей предприимчивостью, но в ответ Обиньяк осыпал его язвительными упреками и оскорблениями. «Получается, если бы не оплошность Изоры, которая под действием алкоголя сболтнула о пистолете, до правды я бы не докопался. Местные не спешат делиться подозрениями, даже если таковые имеются, и не хотят помогать полиции. Перешептываться межу собой – сколько угодно, но стоит полицейскому сунуть свой нос, и тишина! Прямо закон молчания[56] какой-то!» – досадовал Жюстен.