– Что бы ни случилось, мне всегда везет. И как доказательство… Там, наверху, прислушиваются к молитвам моей матушки!

Тома широко улыбнулся, и нежность этой улыбки сделала ее неотразимой. Но тотчас же к нему вернулась серьезность.

– Мне еще не время умирать, не сейчас. А Пьеру Амброжи отняли ногу. Я все время находился рядом. Доктору пришлось отрезать ее чуть ниже колена. Представь себе весь ужас! Часть ноги, изувеченная валуном, так и осталась в забое. Даже не знаю…

– Чего ты не знаешь? – Она была уверена, что он думает о своей свадьбе.

– Не знаю, когда он выйдет из больницы. Изора, мы с Йолантой скоро поженимся. Я хотел тебе написать, но все как-то не получалось. В поселке уже объявлено о нашей свадьбе. Только я сомневаюсь, что через две недели мой славный Пьер сможет быть моим шафером!

– Твоя мать мне все рассказала.

– И ты меня не поздравишь?

– Конечно, поздравляю!

Тома свято верил, что их с Изорой связывает крепкая дружба. Когда девушка уезжала в Ла-Рош-сюр-Йон, он и представить не мог, насколько тяжела для нее разлука.

– Что-то я не вижу радости! – шутливо возмутился он. – Только не говори, что ревнуешь!

Выдавив из себя улыбку, Изора ответила в том же тоне:

– Ты так часто рассказывал, какая Йоланта замечательная, что этого следовало ожидать. А почему бы и нет? Она – красивая, добрая и порядочная девушка.

Слова давались Изоре с трудом, однако она заставила себя говорить. Что угодно, только бы он не заподозрил правды!

– Она действительно хорошая, и я рад, что ты оценила ее по достоинству. Если бы Изолина не одобрила мой выбор, для меня это было бы большое горе!

В дверь постучали. Послышался голос Жюстена Девера:

– Десять минут прошло!

– Кто там? – удивился Тома.

– Полицейский инспектор. По-моему, он хочет с тобой поговорить. Он дал мне всего десять минут. Я пока выйду и вернусь, когда он уйдет!

Девушка произнесла это мягким, ласковым тоном – никто, кроме Тома, не знал ее такой. С ним Изора становилась иной – восторженной, послушной. Она пребывала наверху блаженства и не желала ничего большего, чем быть здесь, рядом с ним.

Онорина Маро и ее младший сын Жером давно это подметили и сделали свои выводы. Однако ни мать, ни брат не стали вмешиваться в их дружеские отношения, какими бы необычными они ни казались. «Как брат может быть настолько слеп, ведь у него есть глаза?» – тихо удивлялся увечный Жером. Один-единственный раз он попытался поговорить о своих наблюдениях с матерью, но Онорина не поддержала его:

– Мой мальчик, ты ошибаешься! Изора любит Тома, но как брата, особенно с тех пор, как ее собственные погибли. Ничего другого между ними и быть не может! Изора, бедное дитя, не знает, к кому приткнуться! Но если хочешь мое мнение, она все-таки какая-то малахольная. И удивляться тут нечему: родители с детства держат ее в ежовых рукавицах, в ином дворе собаке лучше живется…

Такие разговоры были неприятны Жерому Маро; даже живя в полнейшем мраке, он бережно хранил воспоминания о красоте Изоры.

* * *

Жюстен Девер вошел в палату лазарета при Отель-де-Мин и остановился у изножья кровати Тома.

– Здравствуйте, мсье Маро! – начал он. – Я – инспектор Жюстен Девер. Сожалею, что приходится беспокоить. Мне сказали, что вас только сегодня на рассвете подняли из шахты.

– Это правда, и, честно говоря, мсье, я не понимаю, зачем сюда приезжать полиции. Вы проводите расследование по просьбе компании?

– Прошу меня извинить, мсье Маро, но вопросы здесь задаю я. Несчастный случай, который произошел в шахте в четверг вечером, повлек за собой три смерти: погибли бригадир Альфред Букар, а также Жан Розо по прозвищу Пас-Труй и Филипп Мийе, который претендовал на пенсию по старости[17].

– Филипп Мийе, говорите? У меня не было товарища с таким именем. Наверное, это ошибка.

– Простите… В таком случае, быть может, прозвище Шов-Сури[18] вам о чем-то говорит?

Тома кивнул. Он привстал на локте: неудобно лежать перед незнакомцем, как бы находясь в позиции более слабого.

– Я понял, о ком вы говорите. Только я не знал фамилию. Он не из нашей бригады. И, по-хорошему, не должен был находиться в забое – там, где рвануло.

– Вы выбрали отличное определение, мсье Маро, – «по-хорошему». Так вот, у меня есть причина вам надоедать. Серьезная причина, в которой, как раз наоборот, нет ничего хорошего. Смерть вашего бригадира Альфреда Букара не является следствием взрыва рудничного газа. Его убили.

Инспектор сунул руки в карманы, при этом пристально, с кошачьим вниманием вглядываясь в лицо молодого углекопа. Озадаченный Тома только и смог, что недоверчиво усмехнуться.

– Убили? Что за бредни! Если бы вы побывали под землей, в забое, вы бы поняли, что у нас, «чернолицых», такая работа, что тут не до убийств! И почему Букар? Его все уважали…

– Директор компании уведомил полицию, как только тело Альфреда Букара подняли наверх, то бишь в пятницу после полудня. Вчера, в субботу, я имел возможность осмотреть тело. То же самое сделал судмедэксперт, которого я пригласил. Вскрытие, проведенное в больнице в Ла-Рош-сюр-Йоне, подтвердило, что смерть была насильственной.

Тома сел на постели, не в силах поверить в услышанное. Он с недоверием смотрел на собеседника, чья саркастическая ухмылка начала его раздражать.

– Очевидно, вы знаете, о чем говорите… – заметил он. – Но зачем допрашивать меня?

– Потому что вы в данной ситуации, возможно, единственный свидетель убийства. Я должен знать, что именно там произошло.

– Хотел бы и я это знать! От чего умер Букар?

– Юноша, позвольте напомнить: вопросы здесь задает полицейский! Расскажите, как все было, и как можно подробнее!

Жюстен Девер присел на стул, а руку положил на изножье кровати. Он бы охотно закурил сигариллу, но пришлось отложить маленькое удовольствие на потом. Пытаясь справиться с нервами, Тома рассказал инспектору все, что знал.

– Огонек в моей лампе вдруг ослабел, и почти сразу случился страшный взрыв. Деревянная обшивка потолка и стен не выдержала, и потолок обвалился. Я оказался в полной темноте. Уронил и обушок, и лампу. Повезло еще, что каска новая, – голова осталась цела. Каски у нас крепкие, из вываренной кожи. Я стал звать товарищей. Отозвался Пьер Амброжи. Он оказался заблокированным в расщелине, совсем близко. Я стал ощупью искать обушок, а нашел труп. По фигуре определил, что это Пас-Труй. А еще я знал, что он идет в забое следом за мной. Обычно бригадир шел четвертым – за мной, Пьером и Пас-Труем. Вокруг была одна чернота, тишина и чертова пыль. Я вдохнул ее, наверное, с мешок!

– Я осведомился у медсестры о вашем состоянии здоровья! – отрезал инспектор. – Доктор, которого оплачивает компания, рекомендовал отправить вас в больницу, но вы отказались.

– Мне не настолько плохо. Просто очень устал. На фронте легким доставалось и покруче.

– Я тоже там был, – сдержанно отозвался Девер. – Сочувствую. Послушайте, мсье Маро, я вас не подозреваю, но неужели вы не заметили ничего странного? К примеру, вспышку. И ничего не слышали? Никаких звуков борьбы…

– Нет, я же уже сказал! К чему вы вообще ведете?

– Альфреда Букара убили. На голове у него рана – след от удара о камень, но не травма стала причиной смерти. Выстрел в спину – вот от чего он умер. Это – обоснованное заявление, у нас есть доказательства.

– Не может быть! – пробормотал Тома, качая головой. – Кому понадобилось его убивать?

– Я приехал в Феморо, чтобы найти убийцу. Директор компании выделил мне комнату в этом здании. Первое, что предстоит выяснить, – кому было выгодно убийство Букара. Бригадиры больше получают… Не хочу вас обидеть, но, судя по всему, должность Букара теперь получит ваш отец, Гюстав Маро. Он уже назначен бригадиром, ввиду срочности – так мне объяснил мсье Обиньяк. Ну и, конечно, потому, что он – человек ответственный и давно работает на компанию.

Тома непроизвольно сжал пальцы в кулаки, он буквально задрожал от сдерживаемого гнева. Нагловатый горожанин смеет подозревать самого честного, самого бескорыстного человека во всем шахтерском поселке!

– Как вы можете обвинять моего отца? – кипятился он. – Попробуйте сказать это вслух при людях, и вам рассмеются в лицо! И еще, чтобы вы знали, – бригадир получает не намного больше простого рабочего, зато у него невпроворот забот и обязанностей, порой очень неприятных!

Жюстен Девер с задумчивым видом встал, подошел к входной двери и взялся за ручку.

– Я это учту. Но с вами, мсье Маро, мы еще увидимся, и очень скоро, – негромко предупредил он. – Набирайтесь сил. Прислать к вам ту очаровательную девушку, которая была здесь до меня?

Изора… Удрученный и рассерженный тем, что ему пришлось выслушать, Тома напрочь забыл о ней.

– Да, конечно. Нам надо попрощаться, – согласился Тома.

– Хорошо, – сказал инспектор и вышел.

Изора, впрочем, не слишком торопилась. Когда же она наконец вошла и приблизилась к кровати больного, то была бледна, как смерть, а на лице застыло выражение неподдельного изумления.

– А я так радовалась, что смогу немножко побыть с тобой! – жалобно посетовала она.

– Полицейский сказал тебе какую-то гадость?

– Я назвала ему свою фамилию, а он спросил, не родственница ли я Филиппу Мийе, который погиб в шахте.

– Шов-Сури? Представь, я сам удивился, когда узнал, что его фамилия Мийе. В компании всегда было много работников, а после войны стало еще больше, появились новые люди. Шов-Сури, правда, уже собирался на пенсию. Я часто встречал его, когда работал на шахте Сен-Лоран. Спроси у родителей, Изора, может, они его знают.

– У родителей? Ты хочешь, чтобы я расспрашивала их о «чернолицых»? Я даже пробовать не стану. Они презирают вас так же, как презирают меня. Знал бы ты, Тома, какой прием они мне вчера устроили! Я проголодалась, но мне дали поесть только после того, как я помогла отцу сажать свеклу. Я водила лошадь. Земля на поле мокрая, вязкая, еле ноги переставляешь…

Тома как мог попытался ее утешить: усадил на край кровати, привлек к себе.

– Бедная моя маленькая Изолина! Тебе нельзя возвращаться на ферму! Ты, как и все, заслуживаешь, чтобы тебя любили и уважали. Кстати, а как ты оказалась в Феморо?

Закрыв глаза, девушка наслаждалась моментом. Оказавшись в объятиях самого дорогого на свете человека, она больше не испытывала ни страха, ни тоски. Только с ним она могла вздохнуть с облегчением, забыть о душевных метаниях, терзавших ее многие месяцы и грозивших в конце концов уничтожить.

– Я отказалась от места в школе Понтонье, – шепотом призналась она. – Я должна была вернуться, потому что прочитала твое имя в газете! Тебе грозила опасность, и я чуть с ума не сошла. Графиня сначала меня отругала, но потом согласилась взять временно к себе на службу. Буду читать ей вслух.

– Изора, не позволяй этой женщине вонзить когти! Если она к тебе привыкнет, то уже не отпустит! Что я тебе всегда говорил? Улетай, Изолина, взмахни крыльями – и улетай из наших краев! У тебя есть образование и ум. Ты заслуживаешь лучшего!

– Если я улечу, то не смогу быть рядом с тобой, – с отчаянием прошептала она.

Неужели все время после возвращения с фронта он был глух и слеп? Тома охватило такое чувство, будто он только что проснулся. Все стало ясно в одно мгновение. И от осознания простого факта, от этого запоздалого открытия голова у него пошла кругом. Ему стало жаль подругу.

– Изора! Святые небеса, неужели ты так меня любишь? Какой же я идиот! Я и не заметил, как ты выросла! Но если у тебя и вправду ко мне чувства, тебе было очень больно узнать, что я… ну, о нас с Йолантой!

Прижимаясь к нему все крепче, она задала вопрос, который его обескуражил:

– А если я скажу, что люблю тебя больше всего на свете, ты все равно на ней женишься?

– Да, это ничего не поменяет. Я ее люблю, и давно. И потом, теперь я обязан. Тебе я могу сказать – знаю, что ты нас не выдашь. Она ждет малыша, моего малыша.

Если слово «нас» огорчило Изору, то следующее признание жестоко ранило. То была не ревность, поскольку она еще ничего не знала о плотской любви и налагаемых ею узах, но беременность Йоланты становилась смертельным ударом по их с Тома отношениям. «Они будут вместе растить и любить ребенка! Это укрепит их супружество; они будут неразлучны!» – с ужасом рассуждала она.

– Выходит, нам всем повезло, что я люблю тебя не так, как ты подумал! – объявила она насмешливо. – Я отношусь к тебе по-другому. Для меня ты – друг, брат… Нет, даже лучше, чем брат, потому что Эрнест и Арман не всегда были добры ко мне.

Необъяснимая стыдливость мешала Изоре признаться, как сильно она любит Тома. Она как могла старалась скрыть свое чувство от близких, и в особенности – от него самого. На самом же деле она жила и дышала этой любовью, сама себе в том не признаваясь и не осознавая силу своих порывов.