Я вздохнула и выпрямилась на грозящей занозами скамье. Мы начали раскачиваться, когда мужчины положили ручки паланкина на плечи и рысью тронулись в путь. Я прислушивалась к царящему за раскачивающимися занавесками бедламу, жалея, что не могу видеть, что там происходит.

— Патан из Афганистана, — повторила я еле слышно.

— Что ты говоришь? — спросила Фейт.

— Ничего, — ответила я ей. — Просто вспомнила кое-что.


Глава семнадцатая


Когда мы вышли из паланкина, я поняла, что нас доставили к одной из тех белых вилл в классическом стиле, которые я видела с корабля. Дом стоял на широкой улице, которая, как я позже выяснила, называлась Гарден-Рич. Вход в дом и портик перед ним были переоборудованы в подобие навеса. Под этой конструкцией мы сейчас и стояли, защищаемые от солнца ее крышей.

Фейт восторженно сжала мою руку.

— Ну разве это не самый чудесный дом на свете, Линни?

Я же была разочарована. Не знаю, чего я ожидала, но этот большой и элегантный одноэтажный дом ничем не отличался от многих зданий, виденных мною в Ливерпуле. Я обернулась и заметила, что мистер Уотертоун что-то ищет в кучке монет у себя на ладони. Между ним и одним из носильщиков паланкина возникли разногласия. Мужчина в обтрепанной набедренной повязке показывал пять пальцев, мистер Уотертоун качал головой и выставлял вперед три пальца. Носильщик говорил все громче и громче, под конец к нему присоединились пронзительные голоса остальных, подняв настоящий гвалт. Наконец мистер Уотертоун бросил несколько монет на землю и повернулся к шарящим в красной пыли людям спиной. Прошло всего двенадцать месяцев с тех пор, как мне самой приходилось ползать на коленях, подбирая свою плату с грязной мостовой.

— Нужно показывать им, кто здесь хозяин, — с самодовольным видом заявил мистер Уотертоун, вытирая руки большим платком, вынутым из внутреннего кармана жилета.

Затем он снял свой головной убор, почесал блестящий от пота лоб и взъерошил скудные остатки прямых каштановых волос.

— Вам, леди, тоже придется их носить, — сказал он, держа шлем в руках. — Нужно оберегать мозги — а не то они поджарятся на солнце и совсем размягчатся. Солнце здесь адское. У нас слишком тонкая кожа, она не приспособлена для жизни в этой стране.

Прибыл второй паланкин, с нашим багажом, и к тому времени, когда его разгрузили, из виллы показалась миссис Уотертоун с зонтиком в руках и с приветливой улыбкой пригласила нас, по ее словам, в «наш английский дом вдали от дома». Мы вошли внутрь, и она второпях показала нам, каким это здание было изнутри. У меня кружилась голова: я была в Индии, однако обстановка дома заставляла в этом усомниться. Он ничем не отличался от роскошно обставленных домов в Англии. Исключением являлись только коричневые слуги, в большом количестве слонявшиеся в коридорах и в каждой комнате, — одни из них неподвижно ожидали приказов, другие сновали вдоль стен, опустив глаза. Весь дом напоминал огромный, жужжащий, занятый своей работой улей. Судя по расширившимся глазам Фейт, она тоже была потрясена.

— Мои бедные девочки, — сказала миссис Уотертоун, — вы, должно быть, совсем выбились из сил. Уверена, шум и грязь доков вас расстроили. Я уже почти забыла, каково там. Я так давно нигде не была.

Она снова улыбнулась, но на этот раз улыбка вышла неприятная.

— Слишком давно нигде не была.

Скоро я поняла, что эта утомительная страсть к повторениям была особенностью ее речи.

— Уверена, что сегодняшний день лишил вас сил и напугал. Но не волнуйтесь. Вам больше не придется наблюдать подобные ужасные зрелища. Теперь вы в безопасности и вам ничто не угрожает. Пойдемте, я отведу вас в ваши комнаты. Там вы сможете помыться и отдохнуть с дороги, чтобы к обеду прийти в себя. У нас живет еще одна юная леди, она совсем недавно вышла замуж — миссис Листон. Ее пригласили на званый обед, поэтому вы познакомитесь с ней завтра утром, за завтраком. Теперь идите. Я пошлю за вами, когда обед будет готов.

Мы с Фейт кивнули.

После того как миссис Уотертоун оставила меня в моей комнате, расположенной рядом с комнатой Фейт, я, стоя спиной к закрытой двери, принялась разглядывать огромную двуспальную кровать с пологом на четырех столбиках, которая стояла в центре просторной комнаты с балками на потолке. На тонкую деревянную раму, прикрепленную к столбикам полога со всех сторон кровати, была натянута москитная сетка, сверху свешивалась ткань балдахина. У меня перед глазами промелькнули все те кровати, на которых я спала, — убогая постель на Бэк-Фиби-Анн-стрит, ложе, которое мне приходилось делить с двумя другими девушками на Джек-стрит, и набивной матрас в комнате на Уайтфилд-лейн. Я никогда не видела таких просторных мягких кроватей, даже в номерах лучших отелей Ливерпуля, в которых мне довелось побывать.

Кроме кровати в комнате стояли секретер розового дерева, большое трюмо, маленький туалетный столик, уставленный бутылочками с лосьонами и духами, умывальник с большим кувшином и тазиком, помещенный в стенную нишу платяной шкаф, комод и два мягких стула с цветастой обивкой. Открытое окно загораживали плетенные из травы циновки, спускающиеся на подоконник, за которыми невозможно было что-либо разглядеть.

Вверху, взбалтывая неподвижный воздух, качалась вверх и вниз большая прямоугольная рама из легкого дерева, обтянутая белой тканью.

Вздрогнув от неожиданности, я поняла, что эту конструкцию приводит в движение мальчишка, сидящий, скрестив ноги, в углу. Веревка от опахала была привязана к большому пальцу его ноги. В другом углу сидела на корточках маленькая женщина, одетая во все белое. Я посмотрела на них, открыла рот, но не нашлась, что сказать.

Женщина встала и молча подошла ко мне. Она расстегнула у меня на спине ряд пуговиц моего все еще влажного от пота платья. Затем сказала что-то мальчику, который отвязал веревку от пальца, раздвинул циновки на окне и выскользнул из комнаты. Женщина сняла с меня платье, корсет и нижние юбки. Когда я оказалась в одной сорочке, женщина взяла с умывальника губку, намочила ее в прохладной, пахнущей розовым маслом воде и принялась медленно, почти нежно обмывать мне лицо, шею, грудь и руки. Ко мне никогда так не прикасалась другая женщина, да и вообще никто, кроме того мужчины, которого я называла Средой. От неожиданности светлые волосы у меня на руках встали дыбом. В комнате было тепло и тихо, и я почувствовала, как меня одолевает сонливость. Затем женщина осторожно подтолкнула меня к кровати. Я послушно легла. Женщина укрыла меня тонкой муслиновой простынью, опустила москитную сетку, снова что-то сказала, и мальчик вернулся.

Я лежала на огромной кровати, слушая скрип опахала — я вспомнила, что здесь его называют панкха, — и тихий голос женщины, напевавшей что-то под нос.

Ни в одной из книг, прочитанных мною на корабле, не говорилось ни о роскоши, царившей на виллах англичан, ни о нищете, увиденной мною на пристани. У меня болела голова, и я закрыла глаза.

Обед оказался слишком долгим и утомительным. Направляясь в столовую вместе с Фейт — мы следовали за слугой, ранее осторожно постучавшим в наши двери, — я воспользовалась возможностью получше рассмотреть дом. Хотя обстановка в нем была английская, многое указывало на то, что мы не в Англии, — потолки не были закрытыми, на них виднелись балки. В каждой комнате находились панкха, а пол в основном был вымощен прохладным камнем. Я заметила маленький столик, ножки которого были сделаны из закрученных рогов какого-то большого животного. Везде стояли вазы с незнакомыми цветами. На полу лежали звериные шкуры, а на стенах висели охотничьи трофеи. Зонтики стояли в забавной подставке, оказавшейся на поверку ногой слона. Мы с Фейт вошли в мрачную столовую, заставленную тяжелой темной мебелью. Стол был накрыт плотной белой скатертью, посредине в качестве украшения были разложены листья папоротника и виноградная лоза. Вся еда, предназначенная для обеда, была подана на стол сразу же, высоким импозантным мужчиной в высоком тюрбане и с крашеной хной бородкой.

Увидев все то, что, как предполагалось, мы должны были съесть, я пала духом — там были баранья лопатка, мясо какой-то птицы, тонко нарезанное и плавающее в клейкой подливке, огромная миска чего-то, по консистенции напоминающего картофельное пюре, но отличающегося от него по цвету, три миски с не поддающимися определению овощами и толстые ломти темного, плотного хлеба. Я ощущала тяжесть в желудке, вызванную жарой и переменой климата, а головная боль так и не прошла. Услышав слабый шум, я украдкой посмотрела вверх и увидела, что под потолком натянута белая ткань. Сквозь тонкую материю вверху угадывалось какое-то движение, словно там что-то ползало.

— Вам удалось отдохнуть? — спросила миссис Уотертоун.

Ей ответила Фейт:

— Мне было непривычно лежать неподвижно после многих месяцев корабельной качки. Сейчас я испытываю такие же неудобства на земле, как когда-то на море.

— Как же вам, должно быть, трудно пришлось, — посочувствовала ей миссис Уотертоун, похлопав Фейт по руке. — Вам понадобится некоторое время, чтобы восстановить силы.

Она взглянула на меня.

— Вы кажетесь не такой измученной, мисс Смолпис.

— Путешествие далось мне легче, чем мисс Веспри, — сказала я, не зная, гордиться мне моей выносливостью или стыдиться ее.

— Я распорядилась устроить барра канэ — большой банкет — в честь вашего прибытия, мои юные гостьи, — улыбнулась миссис Уотертоун.

Затем ее улыбка исчезла.

— Должна предупредить вас, что эти бедные необразованные люди никогда не научатся хорошо готовить. У них чаще всего получается какая-то бурда. Сколько бы времени я ни тратила, чтобы растолковать нашему бобажи самые простые рецепты, его мозг просто не способен их понять. А у него, между прочим, были лучшие рекомендации. Это проклятие, с которым мы вынуждены смириться, — закончила миссис Уотертоун. — Это проклятие.

Она вздохнула.

Когда мы уселись, миссис Уотертоун кивнула величавому мужчине.

— Кит, — сказала она. — Суп.

Мужчина, которого она назвала «кит» — позже я поняла, что это было сокращенное название его должности — китматгар, — подошел к столу с большой серебряной супницей и наполнил наши миски жидким пряным супом. Как только мы покончили с супом, он убрал миски и положил нам в тарелки понемногу от каждого блюда. Затем китматгар порезал мясо и птицу для мистера Уотертоуна, но, пока я размышляла, следует ли нам также воспользоваться его помощью или можно сделать все самим, миссис Уотертоун взяла вилку и нож, и мы с Фейт последовали ее примеру. Во время еды сверху до меня все время доносились шорохи и царапанье, словно там за белой тканью копошились огромные насекомые или мелкие зверюшки, но ни мистер Уотертоун, ни его жена не придавали этому значения. Я догадалась, что ткань здесь натянули, чтобы вся ползающая по балкам живность не падала на стол. Хозяева дома также не обращали внимания на хлопья штукатурки, слетающие на стол с рамы качающейся панкха. Я поглядела на мальчика, сидевшего в углу и дергавшего за веревку, и мне стало интересно, был ли это тот же мальчик, которого я видела у себя в комнате.

Я съела сколько смогла (мне, конечно, не хотелось обижать Уотертоунов), но, когда я отложила в сторону прибор, гора еды на тарелке почти не уменьшилась. Моему желудку требовалось время, чтобы прийти в себя после нескольких месяцев скудного питания на корабле.

— Мои милые! — воскликнула миссис Уотертоун, глядя на меня и на Фейт, чья тарелка тоже выглядела так, словно к ней не притрагивались. — Вы должны хорошо питаться. Вы обе такие худенькие после путешествия. Давайте же, в этом деле нельзя лениться. Вы согласны со мной, мистер Уотертоун?

Мистер Уотертоун оторвался от тарелки, его губы блестели от бараньего жира. Он щелкнул пальцами. Китматгар подошел к нему, промокнул его губы белой салфеткой, налил мистеру Уотертоуну второй бокал вина и снова отошел.

Мистер Уотертоун пригубил вино.

— Думаю, они скоро привыкнут к обильному столу, — сказал он, отвечая на вопрос своей жены, но при этом глядя на нас с Фейт. — Полагаю, мисс Смолпис и мисс Веспри с нетерпением ждут начала светских развлечений.

— О да, мистер Уотертоун, с огромным нетерпением, — ответила Фейт.

Ее голос был тихим и надтреснутым, и я поняла, что она совсем выбилась из сил.

— Ну конечно.

Мистер Уотертоун не заметил или не придал значения отсутствию энтузиазма в ее голосе.

— Мы дадим вам несколько дней, чтобы освоиться. Да, два-три дня, пока вы отдохнете и к вам снова вернется аппетит. Торопиться некуда. Боже мой, вас ожидают по меньшей мере четыре месяца развлечений, пока не закончится сез…