Здесь еле слышно пахло сандалом. Рядом с одним из многочисленных узких окошек висела «музыка ветра», сделанная из длинных тонких медных прямоугольников и синих овальных бусин. Как только через полуоткрытые жалюзи проникал ветерок, они сразу же отзывались нежным звоном. Возле двух стульев стоял низкий комод из тика, украшенный резными птицами и цветами. На комоде я заметила простую белую глиняную миску, которая до краев была наполнена серой отшлифованной галькой. Между гладкими камешками возвышались великолепные оранжевые нарциссы. Вход в другую комнату был завешен длинными прочными нитями из стеклянных бус цвета янтаря. Рядом стоял высокий буфет, тоже из тика, но почти без украшений, за исключением двух ручек, вырезанных из слоновой кости в форме крошечных длиннохвостых обезьянок.

Девочка прикрыла глаза от удовольствия, ей явно хотелось спать. Когда женщина посмотрела на меня, я заметила, что ее глаза были удивительного фиолетового цвета, с тем переливчатым оттенком, который встречается на гроздьях садовой персидской сирени. Я натянуто улыбнулась, все еще чувствуя головокружение, и уже хотела попросить стакан воды, когда бусы в дверном проеме закачались с мелодичным звоном. В комнату вошла высокая стройная женщина в ослепительно белом сари, вышитом по краю тонкой золотистой нитью. Женщина была немолода, однако держалась с королевским достоинством, выпрямив спину и высоко подняв подбородок. В ее черных волосах выделялась одна широкая, совершенно белая прядь, а карие глаза светились добротой.

Я встала, приветственно сложив руки перед грудью, и поклонилась. Женщина ответила на ритуальное приветствие, и я увидела, что ладони у нее окрашены хной.

— Я Линни Инграм, — сказала я на хинди. — А вы Нани Меера?

Женщина кивнула.

— Да, это я. — Она ответила по-английски, как и молодая женщина.

— Чарлз говорил мне о вас, — произнесла я.

Лицо Нани Меера словно осветилось изнутри.

— Ах. — Она печально улыбнулась. — Его счастье длилось так недолго. И Фейт, его бедная маленькая рыжеволосая пташка… Я видела, что ее дух болен. Я пыталась поговорить об этом с Чарлзом, но он не желал меня слушать.

Голос Нани Меера напоминал тихий шепот ветра, колышущего высокую траву.

На миг я закрыла глаза. Ее слова о том, что она тоже знала о болезни Фейт, странным образом меня успокоили.

Мы промолчали несколько секунд, словно почтив память Фейт. Затем я снова заговорила.

— Я видела Чарлза вчера.

— Он очень сильно страдает. Чарлз часто приходит сюда, однако я мало чем могу ему помочь.

Встретиться с Чарлзом без ведома Сомерса оказалось нелегкой задачей, но, тщательно продумав план и обменявшись множеством записок, мне это удалось. Чарлз ждал меня у практически безлюдной чайной комнаты, которую посещали внештатные сотрудники компании. Мы смотрели друг на друга, и слезы катились у нас по щекам.

Чарлз похудел, и его мятая одежда висела на нем, как на вешалке. Его волосы выглядели так, словно сегодня он забыл причесаться, а лицо казалось небритым. Когда мы смогли взять себя в руки, Чарлз провел меня к столику возле окна и нам удалось побеседовать. Однако у нас не было необходимости притворяться. Чарлз взял меня за руки и попросил рассказать ему о каждой минуте, проведенной с Фейт в Симле. Что она говорила и как выглядела. Я попыталась приободрить его счастливыми воспоминаниями, но знала, что мое присутствие причиняет ему боль. Я сказала ему, что Фейт целыми днями говорила только о нем, с огромной любовью, что она строила планы их дальнейшей жизни и предполагала, что они никогда не расстанутся. Мне пришлось солгать Чарлзу. Я знала, что не должна говорить ему о том, что Фейт держала от него в секрете, — о том, что она носила его ребенка, — так как это лишь усилит его страдания. Он заставил меня подробно описать последние минуты ее жизни, сказав, что не сможет успокоиться, пока не узнает об этом, и я придумала еще одну ложь о том, что гибель Фейт была легкой и безболезненной. Что падение длилось всего лишь долю секунды и смерть наступила мгновенно. И что Фейт пела, наслаждаясь прогулкой, буквально до самого несчастного случая.

Когда у Чарлза наконец иссякли вопросы, а у меня слова, я спросила у него, как можно найти Нани Меера. Он не спрашивал, каким образом я узнала о ней и по каким причинам мне необходимо с ней встретиться.

Затем мы расстались, и Чарлз посмотрел мне в лицо блестящими от слез глазами. Я знала — и понимала, что он тоже это знает, — что для нас обоих будет лучше, если эта встреча окажется последней.

Нани Меера повернулась к другой женщине.

— Йали, пожалуйста, принеси арбуз для миссис Инграм.

Женщина молча встала, переложила ребенка с колен и исчезла за янтарными бусами. Из другой комнаты тут же донеслись тихое пение и звон кухонной утвари.

— Расскажите мне, пожалуйста, о цели вашего визита, миссис Инграм, — попросила Нани Меера, опускаясь на другой стул и жестом предлагая мне снова сесть.

— Пожалуйста, называйте меня Линни, — сказала я, сев на край стула и теребя черную шелковую оборку подушки.

— Мне трудно говорить об этом, — созналась я наконец. — Я никому не рассказывала о…

Я замолчала, потому что в комнату вернулась Йали, неся белую тарелку с толстыми алыми ломтями арбуза и еще одну, с плоским, покрытым сахарной глазурью печеньем.

— Вы можете продолжать. Йали — моя помощница и дочь, — с улыбкой сказала Нани Меера. Молодая женщина улыбнулась в ответ, поставила поднос на комод и ушла. По другую сторону бус снова раздалось пение.

— Уверяю вас, Линни, я выслушаю любую историю и не стану вас осуждать. — Нани Меера окинула меня изучающим взглядом. — Вы что, желаете избавиться от ребенка, которого носите под сердцем?

От неожиданности у меня открылся рот, а руки непроизвольно потянулись к животу.

— Нет.

Я опустила взгляд, затем снова посмотрела на Нани Меера.

— Но ведь это еще неясно. Я не уверена, что беременна. Пока не уверена.

— Пожалуйста, успокойтесь. Это работа всей моей жизни. Я вижу то, что недоступно остальным. Так значит, этот ребенок желанный?

— Да. — Я инстинктивно почувствовала, что ей можно доверять. — Но он не от моего мужа.

— Вы в этом уверены?

— Да.

— Вашему мужу известно о ребенке?

— Нет. Он не должен знать. Пока.

— Тогда чем я могу вам помочь?

— Я хочу, чтобы мой муж подумал, что это его ребенок. У меня нет другого выхода.

— А что насчет его отца?

Я сделала глубокий вдох.

— Он… он принадлежит другому миру. Мы никогда больше не сможем быть вместе. Моему мужу неизвестно о его существовании.

— Если ваш муж не подозревает о настоящем отце ребенка, тогда в чем же трудность? Почему он должен решить, что ребенок не его?

Замолчав, я принялась разглядывать обезьянок из слоновой кости на дверцах буфета.

— Мой муж не прикасается ко мне. Он получает удовольствие с другими мужчинами. Наш брак никогда не был полноценным.

В этой женщине было нечто такое, отчего правду было говорить гораздо легче, чем я предполагала.

Нани Меера оглядела мои волосы, лицо, руки, неподвижно лежащие на коленях.

— Его лингам не имеет силы с тобой?

— Да. Кроме тех случаев…

Она ждала.

— …когда он причиняет мне боль — когда он меня избивает, то хочет взять меня, грубо, как животное, однако ему никогда не удается… преуспеть в этом.

Нани Меера покивала, постучав по подбородку указательным пальцем.

— Думаю, я смогу тебе кое-чем помочь, но остальное будет зависеть только от тебя.

Нани Меера подошла к высокому буфету, открыла дверцы и пробежалась пальцами по многочисленным маленьким ящичкам, помеченным неразборчивыми знаками.

— В Индии много известных и малоизвестных лекарственных растений. Некоторые из них можно использовать как во благо, так и во вред.

Она выбрала один из ящичков, выдвинула его и достала длинную плоскую жестянку, затем взяла белый квадратный лоскут льняной ткани. Нани Меера отодвинула крышку жестянки и положила в центр лоскута большую щепоть коричневого порошка.

— Что это?

— Это гашиш, легкий афродизиак, изготавливаемый из индийской конопли. Он обеспечивает продолжительность любовного акта.

Она открыла другой ящичек и повторила свои действия.

— Толченые семена баньяна[41] — это тоже афродизиак. И теперь… — Нани Меера добавила в снадобье еще один порошок. — Совсем чуть-чуть растертых листьев дурмана. Это очень сильный яд, с ярко выраженным успокоительным действием, поэтому его нужно использовать очень осторожно.

Нани Меера завязала ткань в маленький тугой узелок и отдала его мне.

Я глядела на мешочек.

— Убедись, что твой муж примет все это количество за один раз. Он англичанин, поэтому, я полагаю, он употребляет алкогольные напитки?

Я кивнула.

— Высыпь порошок ему в выпивку и тщательно размешай. Он ничего не заметит, а алкоголь усилит эффект. Как только он выпьет, ты должна сделать все, что необходимо, чтобы привести его в то состояние, о котором мы говорили. Он может немного удивиться, однако без труда справится со своей задачей, и, возможно, даже несколько раз.

Я снова кивнула.

— Ты сейчас на раннем сроке беременности? Шесть или семь недель?

— Да.

— Тебе придется тщательно следить за собой и не перенапрягаться, чтобы не родить преждевременно, как это часто случается с англичанками. Можно обмануть твоего мужа на месяц или чуть больше, однако, если ребенок родится здоровым слишком рано, даже у самого несведущего мужчины могут возникнуть вопросы. — Она посмотрела мне в глаза. — Ты сказала, что отец ребенка принадлежит другому миру. Если он индус, тогда ребенок может родиться…

— Он не индус, — перебила я ее, думая о темных глазах и волосах Дауда, о его светлой коже в тех местах, где она не была тронута солнцем.

Мне оставалось только молиться, чтобы несходство ребенка с Сомерсом не было слишком явным. К счастью, у моего мужа тоже были темные глаза и черные волосы.

— Хорошо. Как ты добралась до моего дома? — спросила Нани Меера.

— Я наняла рикшу. Это все, что мне удалось найти. Мой визит сюда должен оставаться тайной.

— Открытая повозка — это не самое лучшее средство передвижения в такую жару. Я попрошу Йали сходить за закрытым паланкином.

Нани Меера прошла сквозь зазвеневшие бусы, и я услышала, как они с дочерью перешептываются. Затем Нани снова появилась передо мной с большим стаканом водянисто-белой жидкости.

— Это кокосовое молоко.

Я пригубила приятный на вкус напиток.

— У вас очень красивая дочь. Я ни у кого не видела таких глаз.

— Ее отец был англичанином, владельцем чайной плантации недалеко от Дарджилинга, — сказала Нани Меера.

— Он ваш муж?

Нани Меера улыбнулась.

— Нет. Как и ты, Линни, я полюбила мужчину из другого мира.

Она снова села, и я последовала ее примеру.

— Я была айей у его детей, хотя уже тогда занималась врачеванием. Его жена умерла от болезни, как и многие другие англичанки в Индии, — совсем как Фейт. Спустя некоторое время мы с ним стали… любовниками.

Плач ребенка Йали в соседней комнате отвлек Нани Меера от воспоминаний. Она моргнула и посмотрела на мой стакан.

— Пей. Это тебя успокоит.

Ее руки по-прежнему неподвижно лежали на коленях.

— Я родила Йали. На плантации жил надсмотрщик, англичанин, вместе со своей женой-индианкой. Вскоре после рождения Йали у него родился сын, но мать умерла при родах. Я вырастила ребенка как молочного брата Йали и полюбила его, словно своего собственного сына.

Она улыбнулась мне.

— Конечно, это был Чарлз.

Снаружи раздался звон колокольчиков, и Нани Меера посмотрела в сторону двери.

— Пойдем, — сказала она, поднимаясь и протягивая мне руку. — Твой паланкин уже здесь.

Я поставила пустой стакан, взяла ее за руку и крепко пожала.

— Спасибо вам, Нани Меера, — произнесла я, открывая сумочку. — Скажите мне, сколько я вам должна.

Я положила в сумочку узелок со снадобьем и достала деньги.

Однако женщина покачала головой.

— Это мой подарок тебе как другу Чарлза. Я желаю, чтобы у тебя все прошло удачно с твоим мужем, — добавила она и отодвинула в сторону циновку, прикрывающую вход. — Надеюсь, у тебя все получится.

— От этого зависит мое будущее и будущее моего ребенка, — ответила я.