— Извини, детка, я знаю, какой я сукин сын.

— Наверное, Макс. Я думала, не поговорить ли мне с моим бывшим мужем. Фонд Вандергриффов поддерживает многие…

— Нет! И так уж нелегко брать этот чек от Ритко. никакой благотворительности. Пусть даже от тех, кто захочет порадовать свою маленькую Жени. Поговоришь со своим бывшим — и глазом не успеешь моргнуть, как это все превратится в клинику Вандергриффа. Налоги платить не надо, и прихлебатели Вандергриффа понесутся сюда сломя голову. Превратят все в дерьмовую клинику красоты. Нет, актер — это все! Я не косметолог, а врач.

— Пел не такой, — возразила Жени. — И сам Фонд не такой. Основал его мой свекр — добрый, великодушный, порядочный человек.

Макс искоса поглядел на Жени, когда она назвала Филлипа своим свекром. Но она настаивала:

— Они пожертвуют деньги без каких-либо условий.

— Может быть, может быть. Оставим это на самый крайний случай, хоть мне это и не нравится. Совершенно не нравится.

— И что же ты собираешься предпринять?

— Не знаю, — он откинулся на диване и закрыл глаза. — Наверное, продолжать клянчить — там кровь, здесь сканер, где-то еще — несколько драгоценных часов занятого хирурга. Все как раньше, — он открыл глаза, и в них не было никакой надежды. — Таскаться повсюду, как старый нищий слепец. Выставляться перед людьми. Слава Богу, характер позволяет снести. Вот я какой дерьмовый герой, — он презрительно хмыкнул. — Военачальник. Только не говорите войскам, что склады пусты. Пусть надеются, черт побери, и пошло все к дьяволу. Так все и было, а потом появилась ты и я подумал…

— Да?

— Нелепые мечты, детка.

— Но ведь я с тобой заодно, Макс. Ты же знаешь.

— Н-да, коллега.

— Не только коллега.

Он выжидательно посмотрел на Жени.

— Мы — одна команда. Мы — друзья.

— Для меня, Жени еще больше. Я старый дурак, но когда-нибудь это должно было выйти наружу. Никогда не чувствовал ничего подобного. Когда ты здесь появилась, то не казалась мне настоящей. Лучший хирург. Внешность, как из книжки. Шли недели, месяцы, и я никак не мог в тебя поверить. К тому же ты жила с этим мерзавцем.

— А что произошло потом? — спросила Жени.

Макс тяжело дышал.

— Думаю, ты догадываешься. Когда я поверил, что ты настоящая, я… я… нет, никак не могу это выговорить. Мне нечего тебе дать, Жени.

— Ты дал мне уже почти что все, — она встала, подошла и села рядом.

Удивленным взглядом Макс проследил за ней.

— Ты лучшая женщина из всех, каких я только знал.

Она взяла Макса за руку. Он опустил глаза и взглянул на их соединенные руки:

— Ты хочешь сказать, что тебе нужен такой обормот, как я?

— Ты не обормот, — Жени наклонилась вперед и поцеловала его. — Ты лучший и добрейший из всех людей. И мы вместе потащим эту клинику.

— Ты и я?

— Да.

— Боже, — вздох облегчения вырвался у Макса. Он притянул к себе Жени и поцеловал в волосы. — Любимая, — поцеловал в глаза. — Что за чертово чудо.


Когда на следующий день позвонила Чарли, то бормотала, как Т.Дж.

— Мы дома. Здесь все так здорово. У меня все прекрасно. Он меня любит. Он нас любит. Кошмар рассеялся без следа, превратился в сон, в пустоту, — она перевела дыхание и рассмеялась… — Я несу чепуху, но, Жени, дорогая, я чувствую себя девчонкой. Порадуйся со мной.

— Я радуюсь, — Жени рассмеялась в ответ. — За нас обеих.

— Это Макс! Ты прислушалась к своим чувствам!

Как Чарли хорошо ее знала. Жени рассмеялась еще веселее.

— Это ты помогла мне их понять. Рассказывала, какой он хороший человек.

— Самый лучший, — подтвердила Чарли, но тут же поправилась. — Почти самый лучший. Но не его ведь вина, что он не родился в Японии.

— Я счастлива, — повторила Жени. — Наконец я нашла человека, которого могу любить и с кем могу работать.

— Держись за него, — посоветовала Чарли. — Всю свою жизнь.

— Буду держаться, — пообещала подруга. — Передай привет Тору и поцелуй Т.Дж. Скажи, я по ней скучаю. Я скучаю по вас по всем.

— Ну, за работу, — распорядилась Чарли.

Жени повесила трубку и вернулась в палату. В клинике все было нормально. В отдельной комнате Элиот Хантер бил все рекорды сроков выздоровления.

Уже через десять дней актера выписали и он смог вернуться в труппу. Перед отъездом он назвал Жени настоящей колдуньей, а через несколько дней она получила письмо от Дэнни, в котором он называл ее мастерство сверхъестественным. Жени выбросила листок в корзину: подобная лесть ей была ни к чему — дело сделали удача и гены.

Но через несколько дней после того, как выписался Элиот, ей стали звонить. Сначала она решила, что это ошибки или совпадения.

Звонившие представлялись актерами или людьми из шоу-бизнеса, но не называли своих фамилий. Все они ссылались на Элиота Хантера и просили проконсультировать «по незначительным проблемам». После полдюжины таких звонков Жени поняла, что решение финансовых вопросов клиники найдено. Решение пришло к ним само.

Она завела папку, куда стала заносить звонящих под теми фамилиями, которые они ей называли, указывала номера телефонов и адреса, а в особой графе — характер операции, о которой они просили. Она отвечала всем, что клиника сейчас переполнена, и обещала дать знать, когда появится просвет.

Просвет означал согласие Макса, а Жени знала, насколько ему претила «косметическая или тщеславная» хирургия. Сначала она намекала, но намеки он пропускал мимо ушей. Когда она стала предлагать открыто, он тут же все отмел:

— В моей клинике операции для избранных? У нас что, лавочка для тех, кто хочет удержать свои многомиллионные контракты?

— Иногда людям нужно выглядеть лучше. Вспомни Чарли. Крупным чиновникам это тоже часто необходимо.

— Ну и пусть идут в храмы тщеславия. Их полно в Калифорнии. И там только и жаждут, чтобы заработать денег.

— Но мы умрем, если не станем зарабатывать, — настаивала Жени.

Ответом был лишь сердитый взгляд.

Жени не оставляла попыток убедить Макса. Каждый вечер, когда они были вместе, она снова и снова заговаривала об этом. В воскресенье, за разогретым ужином, он хмуро произнес:

— Я понимаю так: либо смерть, либо хирургия тщеславия. Нам не добиться постоянного притока средств, пока у нас не будет постоянно платных пациентов. Мне этого вовсе не хочется. А спаржа что-то потемнела.

— Долго лежала под открытым небом. Я знаю, Макс, тебе не хочется принимать в клинике пациентов для пластических операций. И поначалу это будет трудно. Труднее, чем когда бы то ни было. Придется работать по двадцать четыре часа в сутки, как будто вновь оказались в интернатуре. Но ты выносливый, Макс. Мы оба это знаем. И скоро наступит облегчение. Мы сможем платить большему числу персонала и купим все необходимое оборудование.

— Нечего давить на меня логикой. Она сбивает меня с толку.

Жени рассмеялась и, потянувшись через стол, поцеловала в губы.

— И это тоже, — проворчал Макс. — Еще сильнее, чем логика.

Съев в доме все, что можно было переварить, и выбросив остальное, они отправились спать. Жени больше не упоминала о косметической хирургии. Это время она не использовала для убеждений: слишком он в такие моменты был раним — боялся, что не будет на высоте.

Они любили друг друга всего несколько раз и никогда не говорили о его опасениях. Макс все еще не раздевался перед ней: гасил свет, забирался под одеяло и только тогда стягивал трусы. Жени чувствовала напряжение его тела, скованность мышц, как будто его сдерживала крепкая узда. В миг любви он не говорил ни слова, но Жени чувствовала приближение развязки по тому, как он замедлял движения, останавливая себя. Тогда она крепче прижималась к нему, раскрываясь навстречу и как бы давая на все разрешение. Когда все кончалось, она ощущала в тишине вопрос, но Макс никогда не задавал его вслух. Жени удивлялась, кто же смог так разрушить его уверенность в себе, но не заговаривала об этом, опасаясь, что любое упоминание о сексе заставит его нервничать еще сильнее.

Со временем придет доверие и излечит рану. Жени была в этом убеждена. А пока наслаждалась физической близостью, лежа рядом с мужчиной, который любил ее и обнимал, понимая, что скованность пройдет и они научатся любить друг друга, как научились быть коллегами, друзьями, людьми, привязанными к общему делу и друг к другу.

В четыре утра Жени почувствовала, что Макс осторожно, чтобы не разбудить ее, вылезает из кровати. В сумерках она смотрела, как он одевается, а потом позвала. Макс вернулся, поцеловал ее, пригладил волосы ладонью.

— Увидимся в клинике, — проговорил он. — И принеси мне тот список.

— Список?

— Клиентов в лавочку подтяжек.

— Слушаюсь, сержант, — она поцеловала Макса в лоб. — Самое позднее в семь.

Он ушел, а Жени еще час пролежала в кровати без сна, лихорадочно обдумывая, что предпринять.


Первым прибывшим для пластической операции пациентам Макс представился как «старший механик». Но через несколько недель, к удивлению и облегчению Жени, он уже наслаждался новым видом деятельности и, кажется, с нетерпением ожидал очередную косметическую операцию.

— Не так уж и плохо, — признал он как-то в пять утра, в ожидании пока закипит кофеварка. — Не то, чтобы я стремился посвятить этой пластической лепке жизнь. Но результаты иногда получаются больно симпатичные.

Жени кивнула. Такое разнообразие ей тоже казалось приятным. Вместо того чтобы устранять увечье, теперь они добивались красоты. Большинство их платных пациентов были изначально привлекательны и четко себе представляли, чего хотят от операции — устранить признаки возраста, чтобы еще немного посоревноваться за ведущие роли и повременить с переходом на второстепенные. Такая просьба была самой распространенной. Или требовали чего-то конкретного: убрать двойной подбородок и мешки под глазами, выпрямить нос, нарастить подбородок. Макс и Жени работали и как хирурги, и как скульпторы, изучая под всеми углами медицинские фотографии и вынашивая в голове идеал. Иногда они предлагали нечто, о чем пациент и не подумал — например, вместе с операцией на подбородке изменить форму носа, чтобы добиться совершенной симметрии лица.

Жени сидя за столом потягивала апельсиновый сок, пока Макс готовил кружку для своего кофе и чашку для чая Жени.

— Да, — отозвалась Жени, внося, как обычно, скупую лепту в их разговор. Несмотря на то, что, открывая по утрам глаза, она уже привыкла прежде всего видеть Макса, понять его страсть к разговорам до завтрака она не могла.

Макс все понял и, ставя перед ней чашку с чаем, тихонечко обнял. Пока она принимала душ и одевалась, он выжимал сок из апельсинов, ставил на стол джем и мед, готовил кофе и чай.

Они уже привыкли друг к другу. В те дни, когда Жени не нужно было появляться в клинике раньше семи, она бегала по утрам, а потом до завтрака принимала душ. И в другие дни выходила на кухню тоже из душевой.

Макс просыпался с сильным желанием тут же проявить красноречие, утихающее в нем к концу утра. Жени же, наоборот, спозаранку никогда не была склонна к беседам. Но они приспосабливались друг к другу, когда-то подстраиваясь под другого, когда-то действуя в унисон, пока второе, третье и даже четвертое дыхание держало их на ногах. Как и предсказывала Жени, с новыми пациентами заметно прибавилась и нагрузка.

Оба, когда вечером ложились в постель, были уже вконец измотаны. И свернувшись друг подле друга, как дети, которым нужны объятия, предавались неспешным ласкам. Даже если Жени ложилась в постель безмерно напряженной, с где-то еще витающими мыслями, Макс клал ей на грудь широкую ладонь и свежий запах его тела (он никогда не приближался к кровати, не приняв душ) тут же ее успокаивал.

Ручеек платных пациентов превратился в поток, когда между Кармелем и Монтереем разнеслась весть о бесподобных результатах, которых добиваются в чудо-клинике.

Хирургов Боннера и Сарееву стали называть «секретным оружием» развлекательной индустрии. Их считали даже лучше тех, кто работал с Мерлин Монро, Ракелом Велчем и Джоном Вейном. Хотя кое-кто из избранных с подозрением относился к «примитивной клинике», большинство были заинтригованы жестким сержантом и прекрасной русской. Клиника превратилась в желанное место знаменитостей.