Как, например, сейчас.

– Кстати, кто это «поговаривает»? – спросила Оливия.

– Поговаривает? – эхом повторила Энн.

– Да. Кто именно говорит, что мой новый сосед убил свою fiancée?

Энн замолчала и поглядела на Мэри.

– Ты помнишь?

Мэри помотала головой.

– В общем, нет. Может, Сара Форсайт?

– Нет, – уверенно покачала головой Филомена. – Это точно не Сара. Она только два дня назад вернулась из Бата. Может, Либби Локвуд?

– Это не Либби, – ответила Энн. – Я бы запомнила.

– Вот что я вам скажу, – вмешалась Оливия. – Вы не знаете, кто это сказал. Никто из нас не знает.

– Ну, я это не сама выдумала! – несколько вызывающе произнесла Энн.

– Я и не утверждаю, что это ты выдумала. Я бы никогда такого о тебе не подумала. – Это было правдой. Энн повторяла почти все, что говорилось в ее присутствии, но никогда ничего не придумывала. Оливия задумалась. – Вам не кажется, что подобные слухи нуждаются в проверке?

Ответом ей были три изумленных взгляда.

Оливия попыталась зайти с другой стороны.

– Просто для собственной безопасности. Если это правда…

– Так ты думаешь, что это правда? – спросила Энн тоном, каким говорят «ага, попалась!».

– Нет. – О Господи! – Я так не думаю. Но если бы это было правдой, то значит, его надо избегать.

Это заявление было встречено долгим молчанием, которое, наконец, нарушила Филомена:

– Моя мама уже велела мне его избегать.

– Именно поэтому, – продолжила Оливия, чувствуя себя так, словно продирается сквозь вязкую грязь, – мы обязаны установить, правда ли это. Поскольку если это неправда

– Он красивый, – неожиданно произнесла Мэри. И добавила: – Правда, красивый.

Оливия моргнула, пытаясь угнаться за ходом ее мысли.

– Я никогда его не видела, – заметила Филомена.

– Он носит только черное, – доверительно сообщила Мэри.

– Я видела его в синем, – возразила Энн.

– Он носит только темное, – исправилась Мэри, сердито поглядев на Энн. – А его глаза… ох, они прожигают насквозь.

– А какого они цвета? – спросила Оливия, воображая себе самые неожиданные оттенки: красный, желтый, оранжевый…

– Голубые.

– Серые, – сказала Энн.

– Серо–голубые. Но пронзительные.

Энн кивнула. Видимо, последняя фраза не требовала исправлений.

– А волосы у него какого цвета? – спросила Оливия. Уж эту–то деталь они без сомнения упустили.

– Темно–каштановые, – хором ответили обе девушки.

– Как у меня? – спросила Филомена, накручивая локон на палец.

– Темнее, – заявила Мэри.

– Но не черные, – добавила Энн. – Чуть светлее.

– И он высокий, – произнесла Мэри.

– Они все такие, – пробормотала Оливия.

– Но не слишком, – продолжила Мэри. – Мне лично не нравятся долговязые.

– Да ты без сомнения сама его видела, – сказала Оливии Энн. – Он же живет в соседнем доме.

– Не думаю, – пробормотала Оливия. – Он снял дом только в начале этого месяца, а я на той неделе как раз гостила в загородном доме у Макклсфилдов.

– А когда ты вернулась в Лондон? – спросила Энн.

– Шесть дней назад, – ответила Оливия, возвращаясь к изначальной теме разговора. – Я и не знала, что там живет холостяк, – произнесла она и подумала, что эта фраза подразумевает, что если бы она знала, то попыталась бы собрать о нем побольше информации.

Скорее всего, так бы и было, но она не собиралась это признавать.

– Знаете, что я слышала? – неожиданно спросила Филомена. – Он размазал по стенке Джулиана Прентиса.

Что?

– И ты говоришь об этом только сейчас? – недоверчиво воскликнула Энн.

Филомена только отмахнулась.

– Мне брат рассказал. Они с Джулианом большие друзья.

– Что случилось? – спросила Мэри.

– Эту часть его рассказа я не очень хорошо поняла, – призналась Филомена. – Роберт говорил довольно расплывчато.

– Мужчины никогда не помнят деталей, – констатировала Оливия, думая о собственном брате–близнеце Уинстоне. Как источник сплетен он был бесполезен. Совершенно бесполезен.

Филомена кивнула.

– Роберт вернулся домой, и состояние у него было то еще. Несколько… э–э–э… помятое.

Девушки понимающе кивнули. У всех были братья.

– Он еле стоял, – продолжила Филомена. – И воняло от него до небес. – Она помахала ладонью у себя перед носом. – Мне пришлось помочь ему пробраться мимо гостиной, чтобы мама не заметила.

– Теперь он у тебя в долгу, – сказала Оливия, все еще погруженная в свои мысли.

Филомена кивнула.

– Похоже, они слонялись по городу, развлекались как обычно, и Джулиан был слегка… э–э–э….

– Навеселе? – предположила Энн.

– Он часто такой, – добавила Оливия.

– Да. Похоже на правду, принимая во внимание, в каком состоянии мой братец вернулся домой. – Филомена сделала паузу и нахмурилась, будто обдумывала что–то, но очень быстро ее лицо разгладилось, и она продолжила: – Он сказал, что Джулиан не сделал ничего особенного, а сэр Гарри почти разорвал его на части, только что конечности не поотрывал.

– Было много крови? – спросила Оливия.

– Оливия! – укоризненно воскликнула Мэри.

– Вполне уместный вопрос.

– Я не знаю, была ли кровь, – несколько натянуто ответила Филомена.

– Думаю, была, – предположила Оливия, – раз уж ему отрывали конечности.

Список конечностей, с которыми мне жальче всего было бы расстаться (по нарастающей).

Автор: Оливия Бевелсток (все конечности на месте)

Нет, ну его, этот список. Она облегченно пошевелила пальцами в туфельках.

– У него синяк под глазом, – продолжила Филомена.

– У сэра Гарри? – Спросила Энн.

– У Джулиана Прентиса. Может, у сэра Гарри тоже, но я об этом не знаю. Я никогда его не видела.

– Я видела его два дня назад, – заявила Мэри. – Синяка под глазом у него не было.

– Вообще никаких увечий?

– Нет. Обворожителен, как всегда. Но весь в черном. Это очень любопытно.

– Весь? – с нажимом спросила Оливия.

– Почти. Рубашка и галстук – белые. И все же… – Мэри неопределенно махнула рукой, будто отметая это предположение. – Как будто он в трауре.

– Может, он действительно в трауре, – подхватила Энн, – По своей fiancée!

– Которую сам же и убил? – спросила Филомена.

– Да никого он не убивал! – воскликнула Оливия.

– А ты откуда знаешь? – хором спросили остальные трое.

Оливии было что ответить, но ей вдруг пришло в голову, что она действительно, не знает. Она никогда не видела этого человека, и даже имени его не слышала до сегодняшнего дня. Но здравый смысл все равно был на ее стороне. Убийство fiancée – это скорее сюжет для какого–нибудь мрачного готического(3) романа из тех, что постоянно читают Энн и Мэри.

– Оливия! – позвал кто–то.

Она моргнула, обнаружив, что молчит слишком долго.

– Нет, ничего, – сказала она, слегка мотнув головой. – Я просто задумалась.

– О сэре Гарри, – немного чопорно заявила Энн.

– У меня просто не было никакой возможности думать о чем–то еще, – пробормотала Оливия.

– А о чем ты предпочла бы думать? – спросила Филомена.

Оливия открыла было рот, но вдруг поняла, что совершенно не знает, как ответить.

– Да о чем угодно, – сказала она, наконец. – Практически, о чем угодно.

Но разговор разбудил ее любопытство. А любопытство Оливии Франс Бевелсток – это было нечто.

Девушка из соседнего дома снова за ним следила. Она занималась этим почти целую неделю. Сперва Гарри об этом не задумывался. Господи, да она была дочерью самого графа Ридланда, а если не дочерью, так родственницей. Любую служанку давно бы уволили, если бы она столько торчала у окна.

И она явно не гувернантка. У графа Ридланда была жена, так, во всяком случае, ему говорили. Ни одна жена не позволила бы принять на работу гувернантку с такой внешностью.

Итак, почти наверняка, это дочка графа. А значит нет никаких причин предполагать, что она чем–то отличается от остальных болтливых девушек из общества, из тех, что не находят в подглядывании из окна за новым соседом ничего дурного. Вот только она наблюдает за ним уже пять дней. Без сомнения, если бы ей просто было любопытно, каков покрой его костюма, или цвет волос, она бы давно удовлетворилась.

Его подмывало помахать ей рукой. Расплыться в широченной сияющей улыбке и помахать. Это живо положило бы конец ее подглядыванию. Вот только тогда он никогда не узнает, почему так заинтересовал ее.

А это было недопустимо. Гарри не выносил «почему», без ответов.

Не говоря уж о том, что он находился недостаточно близко к окну, чтобы разглядеть выражение ее лица. А это делало махание рукой бессмысленным. Он должен видеть ее смущение. Иначе, в чем прелесть?

Гарри снова сел за стол, делая вид, будто и понятия не имеет, что она наблюдает за ним из–за занавесок. У него полно работы, пора уже прекратить размышлять о блондинке за окном. Сегодня утром посыльный из военного министерства доставил довольно объемный документ, и его требовалось немедленно перевести с русского на английский. Гарри всегда работал одинаково. Сперва быстро проглядывал документ, чтобы понять основной смысл, потом читал внимательнее, изучая его дословно. И только потом брал ручку и чернила и принимался за перевод.

Это была нудная работа. Ему она нравилась, но он всегда любил головоломки. Он мог сидеть над документом часами и только на закате обнаружить, что весь день ничего не ел. Но даже он, влюбленный в свою работу, не мог себе представить, как можно часами сидеть и наблюдать, как кто–то переводит документы.

И все же она снова там, у окна. И, похоже, считает себя мастером маскировки, а его – абсолютным болваном.

Он хмыкнул. Она даже не подозревает. Гарри хоть и работал на скучное отделение военного министерства, где имели дело со словами на бумаге, а не с пистолетами, кинжалами и секретными заданиями, все же прошел хорошую подготовку. Десять лет в армии, большей частью на континенте, где внимательный глаз и способность улавливать движение часто означали разницу между жизнью и смертью.

Он, например, заметил, у нее привычку машинально заправлять за уши выбившиеся из прически пряди. И еще, поскольку иногда она следила за ним по ночам, Гарри знал, что когда она распускает волосы – всю невообразимо сияющую массу – концы их струятся до середины спины.

Он знал, что ночная рубашка у нее голубая. И, к сожалению, совершенно бесформенная.

К тому же, она совершенно не умеет стоять неподвижно. Хотя ей, возможно, кажется, что она не двигается. Она не суетлива, осанка у нее прямая и уверенная. Но ее постоянно что–то выдает. Легкая дрожь пальцев или слабое движение плеч при дыхании.

Гарри просто не мог ее не заметить.

Слежка его заинтриговала. Что в его скрюченной над кипой бумаг личности так ее притягивает? Ведь он всю неделю больше ничем не занимался.

Может, ему стоит как–нибудь оживить ей зрелище? Это будет милосердно. Она, должно быть, дико скучает.

Он может запрыгнуть на стол и спеть.

Откусить кусок и изобразить, что подавился. Что она тогда предпримет?

Кстати, это будет интересная нравственная дилемма. Он на мгновение отложил карандаш, размышляя о разнообразных великосветских леди, которых ему довелось встречать. Он не был законченным циником и верил, что, по крайней мере, некоторые из них сделали бы попытку его спасти. Но при этом сильно сомневался, что хоть одна из них обладала необходимыми физическими данными, чтобы поспеть вовремя.

Пожалуй, лучше жевать осторожно.

Гарри глубоко вздохнул и снова попытался сосредоточиться на работе. Он смотрел на документ все то время, пока думал о девушке в окне, но не прочел ни строчки. Он ничего не сделал за прошедшие пять дней. Конечно, можно было просто задернуть штору, но это было бы слишком демонстративно. Особенно сейчас, в полдень, при ярком солнечном свете.

Он уставился на слова перед глазами, но так и не смог сосредоточиться. Она все еще была там, все еще пялилась на него, воображая, что надежно скрыта занавеской

Какого черта она за ним наблюдает?

Гарри это не нравилось. Она никак не могла видеть, над чем он работает, а даже если бы и могла, он глубоко сомневался, что она читает по–русски. И все же документы на его столе часто были деликатного свойства, а иногда даже государственной важности. Если за ним кто–то следит…

Он помотал головой. Во имя всего святого, если бы за ним кто–то следил, то это уж точно была бы не дочка графа Ридланда!

И вдруг она исчезла. Сперва развернулась, чуть–чуть, не больше чем на дюйм, приподняв подбородок, а потом отошла от окна. Наверное, что–то услышала, возможно, ее позвали. Гарри это не заботило. Он просто радовался, что она испарилась. Ему надо работать.