— Я это уже поняла.

— И вообще ненавижу эту затею. — Внезапно ее лицо сморщилось и она стала похожа на испуганного ребенка. — Ненавижу все это…

Мое отношение к ней изменилось кардинальным образом. Как жаль ее… Бедное невинное дитя, доставшееся этому ужасному человеку!

— В этом причина вашей неучтивости сегодня утром?

— Неучтивости?

— Вы отправились на верховую прогулку, хотя было решено, что утром состоится первый сеанс.

— Я не усматриваю в этом никакой неучтивости. Мы не должны соблюдать этикет в отношении…

— Слуг, — закончила за нее я. — Или каких-то там художников… но, возможно, художники — это те же слуги.

— Они приезжают, чтобы работать на нас… и им за это платят.

— Знаете, что сказал по такому поводу один из самых великих ваших королей?

— А-а… история!

— Это высказывание имеет самое прямое отношение к данной ситуации. Он сказал: «Люди создают королей, но только Бог может создать художника».

— Что это значит? Я думала, что Бог создал нас всех.

— Это значит, что Бог наделяет даром творения лишь немногих избранных людей, а самые великие из них стоят выше королей.

— Что-то в этом роде провозглашалось во время революции.

— Напротив, это сказал один из самых больших деспотов в вашей истории — Франциск Первый.

— Вы, похоже, очень умны.

— Просто хорошо знаю свое дело.

— Барон сказал, что вы талантливы.

— Ему понравилась моя работа.

— Вы написали его портрет. Он вам позировал.

— Именно так и было, и я рада, что он оказался хорошей моделью.

— Наверное, мне тоже придется вам позировать.

— Именно для этого я здесь. Я бы хотела увидеть вас в синем. Пожалуй, этот цвет вам больше к лицу. Он подчеркнет красоту вашей кожи.

Кончиками пальцев она коснулась своего лица. Как же она юна! — подумала я и простила ей как вчерашний маскарад, так и сегодняшнюю грубость. Передо мной стоял всего лишь растерянный ребенок.

— Давайте вместе выберем для вас платье, — предложила я. — быть может, у вас есть какое-то любимое. Сама я выбрала бы синее, но, быть может, мы найдем что-то еще.

— У меня очень много платьев, — проговорила она. — Я была представлена императрице. Надеялась, что мне удастся повеселиться в Париже, но решение барона жениться на мне разрушило все планы.

— Когда состоится венчание?

— Очень скоро. В следующем месяце… в день моего рождения. Мне исполнится восемнадцать.

Внезапно принцесса взглянула на меня и умолкла. Должно быть, она охотно делится своими секретами. Бедная девочка! За короткое время я так много о ней узнала, и прежде всего то, что она одинока и ей страшно.

— Как вы смотрите на то, чтобы выбрать платье прямо сейчас? — предложила я. — Тогда можно было бы начать работу над портретом уже завтра утром. Хорошо бы пораньше… часов в девять. В это время самое лучшее освещение. Как я понимаю, миниатюра будет помещена в такую же оправу, как и та, на которой изображен барон. Золотую, инкрустированную бриллиантами и сапфирами. Это необыкновенно красиво, как вы сами уже убедились. Вот одна из причин того, что я предлагаю вам надеть синее платье.

— Хорошо. Пойдемте.

Она решительно направилась к лестнице. Я последовала за ней. Ее спальня была поистине грандиозна. Там преобладали белый и золотистый цвета, пол устилали пушистые ковры, а стены украшены изумительными гобеленами.

— Во время революции дом был наполовину разрушен, — рассказывала она. — Но император сделал все для того, чтобы вернуть столице ее былую красоту. Сейчас Париж сравнивают с фениксом, восставшим из пепла.

— Вам повезло жить в таком прекрасном доме.

— Многие люди счастливы и без прекрасных домов. На днях, катаясь верхом, я увидела в окне модной лавки девушку. Она примеряла шляпку. С ней был молодой человек. Он посмотрел на нее, а потом поцеловал. Девушка выглядела счастливой, и я подумала, что она гораздо счастливее меня. Мне захотелось узнать, выйдет ли она замуж за того молодого человека, который ее поцеловал. Наверняка она сама его выбрала…

— Мы ничего не знаем о жизни других людей, — заметила я. — Вот я, например, когда-то завидовала девушке из кондитерской. Она продавала пирожные и выглядела совершенно очаровательно среди буханок свежевыпеченного хлеба и причудливо украшенных тортов. У меня тогда была очень строгая гувернантка, а мне никак не давались арифметические примеры. Я ненавидела арифметику, и когда увидела девушку, продающую пирожные, то сказала себе: а вот ей не приходится решать эти отвратительные примеры. Как бы я хотела поменяться с ней местами! Но через несколько недель эта лавка сгорела дотла, красивая девушка оказалась внутри ее и тоже сгорела.

Принцесса смотрела на меня с явным недоверием.

— Так что, — продолжала я, — никогда и никому не следует завидовать. Или желать поменяться местами с кем-то, кого совсем не знаете. Если вам не нравится то, что происходит, найдите выход из этой ситуации или смиритесь с ней… в зависимости от того, что для вас предпочтительнее.

— Почему… та девушка сгорела? Почему возник пожар в кондитерской?

— Наверное, неисправные печи… Кто знает… Но я извлекла из этого урок, которым сейчас делюсь с вами. А теперь давайте выбирать платье.

Платьев оказалось великое множество. Я выбрала зеленовато-синее шелковое платье, которое, как мне показалось, должно было хорошо сочетаться с сапфирами, и предложила ей примерить его.

Она с готовностью исполнила мою просьбу. Платье оказалось именно тем, что требовалось.

— Так мы договорились? Девять — это не слишком рано?

— Девять тридцать.

Я поняла, что она придет.

* * *

Так началось мое знакомство с принцессой Мари-Клод де Креспиньи. Мы быстро подружились. Ей импонировало мое толерантное отношение к резким сменам ее настроения. Я не сетовала на них, но никогда не опускалась до подобострастия. Просто не обращала внимания. Я приехала писать портрет и стремилась к наилучшему результату. Мы сблизились уже во время первого сеанса. Она очень много говорила, а именно это мне и было нужно. В ее образе сквозило что-то необычайно притягательное и женственное. Я собиралась отразить это в своей миниатюре. Она будет дополнять неуступчивого и властолюбивого барона, которому предстояло стать ее мужем. Эти миниатюры будут подчеркивать контраст между сильным, мужественным мужчиной и необыкновенно женственной девушкой. Очаровательные миниатюры будут оправлены в золото, бриллианты и сапфиры. Как мужчина, так и девушка будут изображены в одежде синего цвета, того прелестного оттенка, который принято называть небесным.

Я начинала получать удовольствие от работы. Просто сидеть и писать портрет, не пытаясь делать это тайком от своей модели, как в Сентевилле. Ах, Сентевилль, такое больше никогда не повторится! Я рассмеялась, вспомнив обо всех наших ухищрениях, в то время как барону все было хорошо известно…

— Вы улыбаетесь, мадемуазель Коллисон. Мне известна причина этого. Вы думаете о Бертране де Мортимере.

— Бертране де Мортимере, — пробормотала я, краснея.

Увидев мое смущение, она пришла в восторг.

— О да, я слышала, что он вас сюда привез. И еще он сказал, что заедет к вам. Очень красивый молодой человек. Мне кажется, он вам должен очень нравиться.

— Он мне действительно нравится.

— Вы выйдете за него замуж, мадемуазель Коллисон?

Я заколебалась, а она воскликнула:

— Конечно, выйдете! Это будет замечательно. Вы станете француженкой. Женщины меняют свое подданство, когда выходят замуж, не так ли? Они принимают подданство мужа. Почему мужчины не принимают подданство своих жен?

— Очень серьезный вопрос, — ответила я. — Считается, что женщины во всем уступают мужчинам. Но мир меняется. Вот, например, я… полноправный художник, хотя и женщина.

— Я слышала, что вначале вы якобы помогали отцу и что это он считался автором портрета…

— Все изменилось благодаря барону. Он разбирается в искусстве, и ему нет дела до того, кто является автором, если перед ним действительно достойное произведение.

— Скажите, что вы думаете о бароне.

Ее настроение изменилось. Оно стало почти угрюмым. Я не хотела, чтобы такое выражение лица испортило миниатюру.

— Большой ценитель искусства.

— Я не об этом.

Она пристально посмотрела на меня, а затем заявила:

— Я не хочу выходить за него замуж. Не хочу ехать в замок. Не хочу. Иногда мне кажется, я готова на все… абсолютно на все, лишь бы только избежать этого.

— Вы хорошо его знаете?

— Я видела его трижды. Первый раз при дворе, когда нас представили друг другу. Тогда он не обратил на меня никакого внимания. Но моя кузина, графиня, сказала, что барон хочет на мне жениться. Еще она сказала, что он хорошая партия для меня, в особенности учитывая наши финансовые трудности. Деньги… все решают деньги. До революции о них никто не думал, во всяком случае, так говорят. А теперь почти у всех проблемы с деньгами… У людей вроде нас… Барон богат. Нашей семье нужны деньги. Я принцесса, и ему это импонирует. Моей бабушке удалось избежать гильотины. Она на некоторое время уехала в Англию и там родила ребенка. Это был мой отец. Принц. Так что при рождении я стала принцессой… Без денег, конечно. Зато у меня ужасно благородное происхождение. Видите ли, барон хвастает тем, что он — потомок викингов, но это не мешает ему стремиться к женитьбе на особе королевских кровей. И еще дети. Мне придется рожать много детей. Барон считает, что пришла пора жениться и завести детей. Поскольку я принцесса, то, по его мнению, достойна стать их матерью…

— Знакомая история, — заметила я. — Она повторяется из века в век и из поколения в поколение. При этом зачастую имеет счастливый конец. Браки по расчету бывают довольно удачными.

— А вы хотели бы выйти замуж за барона?

Я не успела совладать с эмоциями, и по моему лицу пробежало выражение отвращения, которое принцесса не преминула отметить.

— Вот-вот. Вы ответили… хотя не произнесли ни слова. Вы его видели, какое-то время работали над его портретом, знаете, каков он. Иногда меня посещает ужасный ночной кошмар. Я лежу посередине огромной кровати, а он приближается… И вот он совсем близко… наваливается на меня и… О, как я ненавижу его… ненавижу!

— Все будет происходить совсем не так, — успокаивающе проговорила я. — Несмотря на все недостатки, у барона наверняка хорошие манеры… э-э, я имею в виду в постели.

— Что вы знаете о его манерах в постели?

Я поспешно признала, что ничего.

— В таком случае как вы можете о них говорить? Я так боюсь этого брака. Даже если я привыкну, все будет так ужасно… мне придется терпеть эту боль… рожать этих детей, не говоря уже об их зачатии.

— Моя дорогая принцесса, мне кажется, вы стали жертвой каких-то жутких слухов.

— Я знаю, как зачинаются дети. Знаю, как они рождаются. Быть может, ничего страшного, если все это происходит в общении с человеком, которого любишь. Но когда ненавидишь… и знаешь, что ты ему даже не нравишься… а тебе приходится терпеть все это годами…

— Что за странный разговор!

— Я думала, вы хотите узнать меня поближе.

— Это так, и я хорошо понимаю, что вы чувствуете. Очень жаль, что я ничем не могу помочь.

Она улыбнулась мне, и эта улыбка была такой милой и жалобной, что я подумала: если бы мне удалось запечатлеть принцессу именно такой, она была бы прекрасна.

— Кто знает? — произнесла она. — По крайней мере, я могу беседовать с вами.

Такими вот были наши беседы, и это означало, что дружба крепнет и что я нравлюсь ей все больше.

Она была пунктуальна, исправно являлась на все сеансы и охотно беседовала со мной после их окончания.

Теперь я принимала пищу в обществе принцессы и графини. Как-то принцесса с важным видом сказала графине, что к художникам следует относиться с уважением. Их создает Господь, а королей — всего лишь люди.

Серьезная девушка. Мне казалось, что у нее было довольно грустное детство. Будучи сиротой, она переходила от одних родственников к другим, вынужденным считаться с нею лишь благодаря ее титулу…

После каждого сеанса она смотрела на портрет. Мне было приятно, что он ей нравится.

— Мой нос кажется на несколько дюймов укороченным, — комментировала она.

— Если бы это было так, его бы тут вовсе не было. На таком крошечном портрете ничтожная доля дюйма определяет, какой у вас будет нос — крючком, курносый или еще какой…

— Вы такая талантливая! Мое изображение гораздо привлекательнее, чем я есть на самом деле.

— Я так вижу. Вас очень украшает улыбка.