— Я не могу думать ни о чем, кроме того, что вы со мной только что сделали.

— М-да… Гордячкой Кейт овладели в состоянии пьяного беспамятства!

— В вино подсыпали снотворное. Эта женщина…

— Не обвиняй ее. Она всего лишь исполняла приказ.

— Сводница…

— Ты, как всегда, преувеличиваешь. Что сделано, то сделано, Кейт. Теперь ты женщина. Мы с тобой вместе достигли сияющих высот блаженства…

— Дна пропасти! — воскликнула я. — Вы циник. Вы смеетесь надо мной. Собственно, иного я от вас и не ожидала.

— Ты все еще меня ненавидишь?

— В тысячу раз сильнее, чем когда-либо.

— Быть может, за время, проведенное здесь, ты все-таки изменишь свое мнение.

— Чем больше времени я с вами проведу, тем сильнее возненавижу. А… что вы хотите этим сказать… «за время, проведенное здесь»?

— Ты моя узница… и будешь таковой, пока мне это будет угодно.

— Не хотите ли вы сказать, что собираетесь удерживать меня здесь?

— Хочу, — кивнул барон.

— С какой целью?

— Мне кажется, я это уже продемонстрировал.

— Вы сошли с ума.

— От желания.

Я попыталась подняться, но он продолжал меня удерживать.

— Каковы ваши намерения, господин барон?

— Для начала превратить высокомерную и сдержанную юную особу в нежную и страстную женщину.

— Я всегда буду относиться к вам с ненавистью и презрением. Но вы сказали… для начала…

— Есть и другие планы.

— Какие?

— Я думаю, мы обсудим это позднее, когда ты немного окрепнешь.

— Я хочу знать сейчас.

— Моя милая Кейт, правила здесь устанавливаю я.

— Кем я, в таком случае, являюсь? Рабыней?

— Да, но очень любимой.

Я умолкла и еще раз попыталась убедить себя в том, что не сплю.

Он продолжал ласково шептать мне на ухо:

— Попытайся успокоиться, Кейт. Прими это. Мы ведь с тобой всю ночь напролет занимались любовью.

— Любовью! Я не люблю вас и никогда не полюблю.

— Что ж, в таком случае скажем, что прошлой ночью ты стала моей женщиной. И это свершившийся факт.

Внезапно я почувствовала себя совершенно слабой, и мне стало страшно. Казалось, жизнь внезапно сделала крутой поворот и я попала в иной, незнакомый мир.

— Поспи, милая Кейт, — нежно проговорил барон. Он сгреб меня в охапку и начал укачивать, как младенца.

Наверное, я уснула, потому что, когда открыла глаза, было уже утро. Я одна и по-прежнему обнажена… на окнах кованые решетки… Воспоминания о чудовищных событиях минувшей ночи мутным потоком захлестнули мое сознание.

Я оглядела комнату. Она напоминала каземат. Сводчатый потолок. Мощные каменные колонны. Огромный камин. Тлеющие угли указывали на то, что ночью здесь горел огонь. Кровать была очень большой, с бархатным пологом. На полу пушистый ковер. Казалось, я попала в иную эпоху. Пожалуй, так оно и было, если вспомнить, что со мной произошло минувшей ночью.

Я казалась себе избитой и испачканной. Следовало взглянуть правде в глаза. Он принес меня сюда, раздел, уложил в постель и изнасиловал.

Здесь, во Франции, моя жизнь потекла совсем по другому руслу. Уютный мирок Фаррингдона стерся, как беглый карандашный набросок, а я угодила в мир интриг, лжи, коварства… изнасилований… всего того, что, как мне казалось, существовало в какой-то иной, не моей жизни.

И за все это нес ответственность один-единственный человек. Я не могла забыть его лицо. Оно стояло передо мной с того самого дня, когда я покинула замок. Оно проглядывало в химерах собора. Оно врывалось в мои сны. Что, если он обладает какими-то сверхъестественными способностями, унаследованными от прародителей-викингов?

Я должна сохранять спокойствие. Должна обдумать ситуацию, в которую угодила не по своей воле. Но если по правде, то не так уж сложно было и раньше догадаться о его истинных намерениях относительно меня. Достаточно оценить те откровенные взгляды, которые он бросал время от времени… Я должна была насторожиться, хорошо зная, что уж если барон хочет женщину, он будет идти напролом, причем независимо от ее согласия или отказа. Именно так поступали его отчаянные предки…

Я уже никогда не буду такой, как прежде. Никогда не почувствую себя чистой. Он замарал меня и ликует по этому поводу, считая, что теперь мне не остается ничего иного, кроме статуса его рабыни.

Нужно как можно скорее уходить отсюда. А потом подумать о мести. В наше время никому не позволено поступать подобным образом. Одно дело — заниматься любовью с женщиной, получив на то ее согласие. Но заманить в ловушку добродетельную девушку, подсыпать ей снотворного, а затем воспользоваться ситуацией — так действуют только трусы и демоны.

Ненависть достигла такой степени, что меня начало трясти. Выбраться. Любой ценой выбраться отсюда! Пойду к той женщине, которая угощала меня вином… скажу ей, что обращусь в полицию.

Но могу ли я и в самом деле так поступить? Ведь здесь все, абсолютно все находится под его контролем. Он скажет: «Она добровольно провела со мной ночь…» Этот человек вполне способен на такое. Ложь — его вторая натура.

Для начала нужно одеться.

Я выбралась из постели. Взглянув на подушку, все еще хранившую отпечаток его головы, яростно ударила по ней кулаком и тут же устыдилась своих детских эмоций.

Меня предали. Меня изнасиловали. И сделал это тот самый человек, которого я ненавидела всеми фибрами души. К тому же я теперь в его власти. Он подчинил себе мое тело. Но не душу, нет… И в этом демон очень скоро убедится.

Главное — уйти, и как можно скорее.

Я начала искать свою одежду. Ее нигде не было. Все исчезло… мои туфли… все…

На кровати лежало стеганое покрывало. Завернувшись в него, я отправилась на разведку. К моей радости, дверь оказалась незапертой. За ней открывалась небольшая площадка, откуда вели вниз узкие ступени винтовой лестницы, высеченной прямо в стене. На площадке была еще одна дверь, которая вела в комнату, видимо, предназначенную быть туалетной. Там стояли стол с зеркалом, умывальник и кувшин с водой. Вдоль стен расположились изящные шкафчики. Я подумала, что, возможно, там хранится моя одежда, и осмотрела их все, один за другим, но не нашла ничего, кроме полотенец и прочих туалетных принадлежностей. Моей одежды нигде не было…

Я обнаружила еще одну комнату, смежную со спальней. Ее обстановка ограничивалась столом и двумя стульями. По всей видимости — столовая. Одежда, конечно же, отсутствовала и здесь.

Осторожно спустившись по лестнице, я остановилась перед массивной дверью, утыканной железными шипами и, разумеется, запертой.

Внезапно меня охватило отчаяние.

Как долго он намерен держать меня здесь? Придет ли он еще? Я ни за что не соглашусь пить вино. Впрочем, он и не станет заставлять. Прошлой ночью я имела возможность убедиться в его необычайной силе.

Запертая в этих каменных стенах, я лишена каких бы то ни было шансов выйти на свободу.

И тогда, отчаявшись, начала колотить кулаками в дверь.

— Сейчас, сейчас, уже иду! — донесся женский голос.

Я насторожилась, впившись взглядом в дверь. Если это та самая женщина, Марта, которая угощала меня вином вчера вечером, то, быть может, удастся мимо нее проскочить. А затем разыскать свою одежду. Мой багаж тоже должен быть где-то здесь. Возница, Жак Пети, должен был забрать его вчера вечером из экипажа. Если удастся одеться, я смогу убежать. Это место находится на дороге, примерно в пяти милях от Сентевилля. Я знала, в какую сторону следует бежать, и не могла думать ни о чем, кроме побега…

В замке со скрежетом повернулся ключ. Тяжелая дверь медленно, ужасно медленно приотворилась. Я напряглась в ожидании решительного рывка.

Да, это была она. Марта внесла медный кувшин с горячей водой. Пока она ставила его на пол, я решила воспользоваться случаем и бросилась к двери. Но за ней стоял высокий мужчина, скрестив на груди руки. Он покачал головой. Я попыталась было проскочить мимо него, но он поймал меня и поднял в воздух, будто маленького ребенка, после чего внес в помещение и закрыл дверь.

— Бесполезно, — ровным голосом произнесла Марта. Вид у нее оставался такой же безмятежный и домашний, как и накануне вечером. — Тут везде охрана.

— Что же это?! — воскликнула я. — Какая-то глупая игра в средневековье?

— Приказ барона.

Она подняла кувшин и по лестнице направилась в комнату, где я видела умывальник и зеркало.

— Я первым делом принесла воду, — оживленно заговорила Марта, — потому что вы похожи на одну из тех дамочек, которые любят вначале мыться. А теперь я принесу ваш petit dejeuner[16]. И еще что-нибудь из одежды. Это покрывало не совсем удобно, вы согласны? А ваши бедные ножки? Эти каменные полы совершенно ледяные, мне ли об этом не знать!

Я последовала за ней и, когда она поставила кувшин на стол, схватила ее за руку.

— Вчера вы напоили меня каким-то зельем…

Марта пожала плечами.

— Обманули… подло и жестоко.

— Приказ, — произнесла она.

— Приказ барона, — уточнила я.

Она молчала.

— Для него это обычное дело?

— Он непредсказуем. А дамы… они всегда были… Как правило, они приходят добровольно… Вы меня понимаете?

— А тех, кто отказывается, приходится опаивать снотворным?

— Да нет… нет… Правда, иногда попадаются такие, которые любят, чтобы их уговаривали.

— Мне кажется, я перенеслась лет на пятьсот назад. Принесите одежду… мою одежду.

Она пожала плечами и ушла.

А я направилась в туалетную комнату. По крайней мере, смогу помыться. Тогда наверняка почувствую себя лучше. Увидев свое отражение в зеркале, я чуть не расплакалась. Однако, вымывшись, заметно повеселела. К этому времени Марта вернулась с горячим кофе, булочками и вареньем.

Я подавила желание броситься к лестнице, зная, что это абсолютно бесполезно.

Она внесла поднос в ту комнату, которую я назвала столовой, и поставила его на стол. Затем исчезла, но вскоре вернулась с длинным, к тому же отороченным мехом, халатом. Он был зеленоватого цвета и поблескивал золотыми нитями. Оторочен был не только подол, но и широкие рукава.

Марта поставила передо мной три пары атласных туфель.

— Выберите. Я ведь не знаю, какой требуется размер, — будто извиняясь, пояснила она.

— О господи, у него что, на всякий случай припасена обувь всех размеров?

— Выберите туфли, мадемуазель.

Я выбрала туфли подходящего размера и взяла из ее рук халат.

Когда она ушла, я надела его. Он оказался мягким, шелковистым и очень удобным. Нельзя было не признать, что теперь, помывшись и одевшись, я стала чувствовать себя гораздо лучше и все происходящее уже не представлялось таким безысходно трагическим.

Я даже смогла что-то съесть. Кофе оказался очень вкусным. Правда, едва лишь выпив его, тут же подумала, что напрасно это сделала. Кто знает, подсыпали в него что-то или нет…

Но зачем теперь подсыпать, когда он уже сделал свое черное дело?

Я почувствовала, как душу вновь наполняет горечь унижения. Сначала пожалела о том, что практически ничего не помню, но потом решила, что так даже лучше. Ведь вполне достаточно было и того, что зафиксировали той ночью редкие проблески сознания. Да и позже, когда я уже начала приходить в себя… Он взял меня как… наложницу. Вернее, как вещь.

Я ненавидела его. О, как же я его ненавидела! Мой отец всегда говорил: «Зависть — это негативная эмоция. Того, кто ее испытывает, она разрушает гораздо сильнее, чем того, против кого направлена». Так же обстояло дело и с ненавистью.

Думай спокойно, приказала я себе. Как отсюда выбраться? Нужно составить план…

Я вошла в туалетную комнату, чтобы взглянуть на себя в зеркало. Да, я преобразилась. Распущенные длинные волосы заметно изменили мой привычный образ, а зелень и золото отороченного мехом халата сделали что-то с моими глазами. Они сейчас казались гораздо больше и ярче. Преображение налицо…

В той комнате, которую я прозвала столовой, на подоконнике лежало несколько карандашей и альбом.

Он положил это для меня.

Открыв альбом, резкими штрихами набросала его лицо на фоне той части собора Нотр-Дам, где я видела самую жуткую химеру. Ту, которая, прислонившись к перилам у входа, устремила свой злобный взгляд в сторону Дома инвалидов.

Рисование чудесным образом утешило меня.

Марта вернулась и принялась за уборку. Она застелила постель и выгребла золу из камина, приготовив новую порцию дров.

Мне хотелось закричать, потому что все это выглядело так же обыденно, как если бы я гостила у друзей.

— Если угодно, я принесу ваш dejeuner[17] в половине первого, — обратилась она ко мне.