— Только благодаря тебе самой, Клэр, — заверила я ее. — Иви была для нас надежной опорой, но она не воспринимала живопись всерьез. Она признавала наши картины «красивыми», но я уверена, она считала то, чем мы занимаемся, приемлемым лишь потому, что оно служило источником дохода. Отец хорошо знает, что ты и в самом деле понимаешь его.

— О, я надеюсь…

— Это так, — кивнула я.

— Должно быть, твое путешествие было необычайно увлекательным. Ты выглядишь… — она замолчала, а я вся сжалась в тревоге, — …по-другому, — закончила она.

— По-другому?

— Ну, наверное… более опытной. Но это естественно. Путешествия, признание. Ты изменилась. Выглядишь очень… уравновешенной, что ли? — Она рассмеялась. — Не заставляй меня объяснять. Я этого никогда не умела делать. Когда ты приведешь себя в порядок, обязательно поговори с отцом. Ему не терпится поскорее получить тебя в свое полное распоряжение.

Вымывшись и переодевшись с дороги, я поспешила к нему. Он был в своем кабинете. На стенах висели две миниатюры. На одной была изображена моя мать, на другой — я в детстве. Это были изысканные вещицы. Я всегда считала их его лучшими работами. Он наотрез отказывался расстаться с ними.

— Кейт, — воскликнул он, — как хорошо, что ты наконец дома! А теперь расскажи мне… все.

Все? Этого я сделать, разумеется, не могла. Лишь на короткое мгновение представила себе, как бы мой любимый, добрый и довольно-таки неискушенный отец отреагировал на известие об изнасиловании своей дочери.

— Миниатюра принцессы… — продолжал он.

— Тоже всем понравилась.

— Барон приезжал на нее посмотреть?

— Нет. Мне пришлось самой отвезти ее. Он заплатил.

— Моя дорогая Кейт, ты будешь богата. Принцессу было легко писать?

— В каком-то смысле, да. Она просто юная девушка.

— Но она принцесса!

— Она оказалась довольно приятной и добросердечной.

— А барон… — последовала длинная пауза, — …миниатюра ему действительно понравилась? Он реагировал с таким же энтузиазмом, как и на свой собственный портрет?

— Не знаю. Хотя, думаю, она ему понравилась.

— Чудесно. Этому человеку непросто угодить.

Мне хотелось закричать: «Пожалуйста, перестань говорить о нем! Я смогу обрести спокойствие, только забыв его!»

— А как ты поживаешь? — сменила я тему. — Ты уже смирился с… неизбежным?

— Твой успех все изменил, Кейт. Я всегда считал тебя необычайно талантливой, но опасался, что будет очень непросто заставить других признать это. Но теперь, благодаря барону…

— Как твои глаза? — перебила его я.

— Мне кажется, я вижу хуже, чем когда мы отправлялись в наше путешествие. Будто смотрю в туман… пока он в отдалении… но постепенно приближается. Это была сумасшедшая затея, Кейт, но самое удивительное — то, что она сработала. Если бы барон не оказался истинным ценителем искусства, этого бы никогда не произошло.

Неужели он не может говорить о чем-то еще, не упоминая постоянно этого человека? Похоже, барон завладел всеми его мыслями.

— Теперь меня ожидают другие заказы, — быстро проговорила я.

— Да. Это чудесно.

— Через три недели мне предстоит вернуться в Париж, в дом Дюпонов. Ты ведь помнишь, что мне заказали портреты их дочерей?

— Прекрасно! А когда я думаю, что всем этим ты обязана барону…

— Кажется, пора обедать, — перебила его я. — Клэр будет недовольна, если мы задержимся.

Так мы и пообедали в этот вечер — отец, Клэр и я. Я терзала мясной пирог (к великой радости Клэр) и отвечала на бесчисленные вопросы своих сотрапезников.

Клэр смотрела на меня своими большими глазами олененка и буквально лучилась счастьем, потому что я наконец-то была дома, а отец примирился с подкрадывающейся слепотой.

Я была изумлена тем, сколько раз отец упомянул барона. Этот человек преследовал меня даже здесь, и мне казалось, он сидит рядом с нами за обеденным столом.

Этой ночью он мне приснился. Я лежала на кровати в башне, а он медленно приближался… Я закричала и проснулась, с облегчением обнаружив, что нахожусь дома, в своей собственной постели.

И задумалась над тем, удастся ли мне когда-нибудь изгнать этого человека из своей жизни.

* * *

Несколько дней спустя я получила письмо от мадам Дюпон. Она выражала надежду, что я не стану откладывать свой приезд надолго. Ее невестка также хотела обратиться ко мне, горя желанием увидеть изображение своей дочери на коллисоновской миниатюре.

«Разумеется, — писала она, — я знаю, что вы пообещали написать портрет супруги мсье Виллефранша. Но, пожалуйста, не позволяйте ему навязать вам другого заказчика, поработайте вначале с дочкой моей невестки».

Я и в самом деле пользовалась популярностью. И этим была обязана ему. Однако мне не удавалось проникнуться чувством благодарности, не чувствуя ничего, кроме ненависти и отвращения.

Я, видимо, поеду в Париж раньше назначенного времени. Было невыразимо тяжко оставаться в атмосфере постоянных расспросов относительно моего пребывания во Франции и постоянных упоминаний о бароне, который стал главным героем рассказов отца о нашем с ним знаменательном путешествии.

Более того, жизнь в Фаррингдоне была совсем не такой, какой я ее помнила. Семья викария казалась мне откровенно скучной, а с Кэмборнами я никогда не была особенно близка.

Клэр, напротив, успела подружиться со многими в деревне. Она уже считала себя чуть ли не уроженкой Фаррингдона. Все свободное время Клэр проводила в церкви, украшая ее, обсуждая планы сбора денег на колокола, и вообще, активно участвуя во всех делах прихода. Ее любили все, но ближе других она была с сестрами Кэмборн. Из ее рассказов я узнала, что у Хоуп уже был воздыхатель, и Клэр очень беспокоилась относительно Фейт.

— Что она будет делать, — вздыхала она, — если ее сестра выйдет замуж? Она ведь не сможет остаться с ними, как ты считаешь? Мне кажется, бедняжка мучается тяжкими предчувствиями. Как жестоко распорядилась природа, создав двух людей настолько близкими друг другу… что их невозможно разделить…

Я ее почти не слушала. Проблемы деревни казались мне невероятно тусклыми.

И была по-настоящему счастлива, когда пришло время прощаться.

— Тебе предстоит выполнить целую серию работ, — сказал отец. — К двум предыдущим добавился заказ этой… невестки. Постарайся развить свой успех.

— Это может надолго задержать меня в Париже, — заметила я.

— Чем дольше, тем лучше… пока. Тебе необходимо приобрести известность. Позже ты сможешь сама выбирать заказчиков, но пока нельзя отказываться ни от какой работы и нужно приложить все усилия для того, чтобы зарекомендовать себя.

— Мне кажется, о тебе есть кому позаботиться.

— Клэр просто чудесна. Я хочу сказать по секрету, что с ней намного легче, чем с Иви.

— Я тоже так думаю. Иви замечательно вела хозяйство, но Клэр… как бы сказать… она как-то мягче… человечнее…

— Ты права. Я и мечтать не мог о такой женщине, как Клэр. Так что… не беспокойся, со мной все будет в порядке. Сосредоточься на работе. Тебе предстоит стать самым знаменитым художником, носящим фамилию Коллисон.

Когда пришло время отправляться в путь, я вздохнула с облегчением.

* * *

Несмотря ни на что, возвращение в Париж наполнило мою душу радостью. Ранним вечером я сошла с поезда на Северном вокзале и сразу же испытала то самое волнение, которое этот город вызвал во мне еще в первый приезд. Меня захватила парижская суета, и я с удовольствием погрузилась в неумолчный шум. Французы разговаривали намного громче, чем это было принято в Англии, а их руки были столь же выразительны, как и голоса. Откуда-то доносилась музыка, и я с наслаждением вдохнула смешанный запах поездов и духов. И тут же подумала: с прошлым покончено, у меня начинается новая жизнь.

Но когда носильщик поднес мои сумки к выходу в город и подозвал экипаж, при виде кучера в синем сюртуке и белой шляпе меня опять охватила нервная дрожь. Я поняла, что никогда не смогу забыть о прошлом. Даже когда вошла в фиакр и услышала дружелюбный голос, спрашивавший, куда меня следует доставить, я с подозрением уставилась в улыбающееся лицо и увидела перед собой совсем другого человека.

Взяв себя в руки, я назвала адрес мадам Дюпон. Когда экипаж покатился по такому знакомому бульвару Гусман, я погрузилась в сладкие грезы. Улица Фобур Сент-Оноре пролегала совсем рядом.

Особняк Дюпонов располагался на бульваре Курселль, уютно устроившись в ряду высоких белых домов, принадлежавших, как я уже знала, в основном владельцам загородных поместий.

Видимо, Дюпоны тоже относятся к их числу, поскольку они были гостями барона, а, по моему мнению, барон водится либо с очень богатыми людьми, либо с людьми очень высокого происхождения.

Но вот экипаж остановился, и кучер галантно поднес мои сумки к парадному входу роскошного особняка.

Дверь открыл слуга в темно-синей ливрее с серебряными галунами. Он почтительно поклонился. Было ясно, что меня здесь ожидали.

— Мадам попросила, чтобы вас проводили к ней сразу же по приезде, — сообщил он. — Сюда, пожалуйста.

Он подал знак юноше в такой же темно-синей ливрее, но с меньшим количеством серебра, что, судя по всему, указывало на более низкое служебное положение. Юноша подхватил мои сумки, и я прошла следом за ним в просторную комнату с темно-синими стенами и фигурными белыми портьерами. Нечто вроде приемной. Слуга постучал в какую-то дверь и отработанным изящным жестом распахнул ее, одновременно объявив о прибытии мадемуазель Коллисон.

Ко мне подошла улыбающаяся мадам Дюпон.

— Добро пожаловать, мадемуазель Коллисон! — воскликнула она. — Ваш приезд — большая честь для нас. Нам не терпится поскорее взглянуть на миниатюры, которые вы для нас напишете. Я хочу, чтобы ваше пребывание здесь было приятным… и, надеюсь, вы согласитесь выполнить заказ моей невестки. Ей хочется обрести портрет дочери, и, кроме того, чтобы она на нем выглядела хорошенькой. — Мадам Дюпон приложила палец к губам, как будто пытаясь скрыть улыбку. — Я не думаю, что это будет легко, не то что с моими девочками. Но уверена, что вам удастся ее порадовать. Возможно, вы вначале захотите пройти в свою комнату, а затем… быть может… познакомитесь с девочками? Насколько я знаю, вам необходимо вначале поговорить с ними… заставить раскрыться… Во всяком случае, так сказал барон.

— Спасибо, мадам Дюпон, — ответила я, — вы очень добры.

— Полагаю, ваше путешествие было чрезвычайно утомительным.

— Оно было долгим, а, кроме того, пересекать Ла-Манш всегда нелегко.

— Разумеется. Не хотите ли подкрепиться прямо сейчас или подождете до обеда?

Я сказала, что буду ждать обеда. Мадам Дюпон вызвала служанку, которая повела меня на второй этаж, в очаровательную комнату с огромными окнами от пола до потолка, темными стенами и белыми шторами. Видимо, это было отличительной чертой дома Дюпонов, что казалось мне весьма привлекательным.

У моей кровати было прелестное изголовье, украшенное гобеленом, на котором я узнала мотивы Фонтенбло — белые завитки цветов на темно-синем фоне. Белое свежее покрывало являло собой изящный образчик broderie anglais[19]. Туалетный столик был задрапирован темно-синим бархатом, и на нем стояло трюмо в белой раме.

Мое настроение значительно улучшилось.

Приезд в Париж был, несомненно, лучшим вариантом из всех возможных. Теперь я в этом не сомневалась. А после всех испытаний, которые выпали на мою долю, после всех страданий и тревог я наслаждалась уважением и предупредительностью, окружившими меня в этом доме. Мое настроение становилось все лучше и лучше. Я была признанным художником. Мои работы ценились очень высоко. Нужно оставить в прошлом весь пережитый ужас и начать жить с чистого листа. Какое счастье, что я получила такую возможность…

Я переоделась в платье из зеленой парчи. Зная, что мне предстоит вращаться в изысканном обществе, я привезла с собой немного платьев, но таких, что отвечали самым высоким требованиям. За свое кратковременное пребывание во Франции я усвоила понятие, которое французы называют «chic», кроме того, вероятно, меня изначально что-то роднило с жителями этой страны. Мне нравилось, как они сочетают цвета, мне была близка и понятна элегантность, благодаря которой самые некрасивые женщины становились весьма и весьма привлекательными. Так или иначе, но я сделала первый шаг к новой жизни. За ним последуют и другие шаги, так что со временем я напрочь забуду о бароне.

Мне не терпелось познакомиться с людьми, которых предстояло изобразить на своих миниатюрах. Мысли уже были заняты тем, где я буду работать и как писать портреты юных сестер Дюпон.