— Быть может, они устраивали вас и ваших расчетливых родителей. А как насчет Николь?

— Она ни разу не дала мне понять, что ее что-то не устраивает. Для Франции это обычное дело, особенно для таких семей, как моя. Родителям было ясно, что мне нужна любовница, и они подыскали мне подходящую женщину. А вот к супружеству отношение совсем иное.

— Так вот как заключаются идеальные браки. Однако в вашем случае что-то не сработало. Или я ошибаюсь?

— С возрастом мы становимся мудрее и начинаем понимать, что, имея дело с людьми, нужно быть готовым к любым неожиданностям.

— Значит, вы все-таки это поняли?

— Да, я все-таки это понял.

— Вы считали, что кровь принцев улучшит ваш род? — Я рассмеялась. — Однако совершенно очевидно, что вы не удовлетворены своим браком… несмотря на королевскую кровь.

— Меня никак не устраивает мой брак, Кейт. Я часто спрашиваю себя, каким образом разорвать его. Если удастся вырваться отсюда, я исправлю эту ошибку. Нельзя же провести всю свою жизнь… в кандалах. Надо быть последним глупцом, чтобы оставить все, как есть. Разве не так?

— У вас все равно нет выбора. Вы построили далеко идущие планы, но они потерпели неудачу. Вы считали, что принцесса — это кукла, которую можно запереть в замке и подчинить своей воле. В ее обязанности должно было входить вливание ручейка голубой крови в могучий поток багровой крови Сентевиллей. Хотя, наверное, вы думаете, что королевская кровь не идет ни в какое сравнение с кровью варваров-викингов. Тем не менее вы избрали принцессу, а затем посадили ее туда, куда хотели… и вдруг обнаружилось, что она вовсе не кукла, а живой человек, который не имеет ни малейшего желания посвящать свою жизнь вливанию королевской крови в ваших потомков. По этой самой причине она и обратилась за поддержкой к другому мужчине, который, в отличие от варвара-барона, стремился удовлетворить именно ее потребности. Теперь вы ничего не можете с этим сделать. В Англии есть поговорка: вы сами постелили свою постель, вам в ней и спать.

— Я живу по другим правилам. И тебе это должно быть хорошо известно.

— Если вас что-либо не устраивает, вы это отбрасываете. Таковы ваши правила?

— Да, Кейт.

— И что же вы собираетесь предпринять? Для аннулирования брака с особой королевской крови требуется специальное разрешение.

— Она мне изменила, а значит, такое разрешение получить нетрудно.

Я расхохоталась.

— Рад, что удалось тебя развеселить.

— Очень забавно. Она вам изменила. Согласитесь, это смешно. Говорите, измена… Но в чем же она заключается? У принцессы был любовник до замужества. До, а не после. Она сделала то, что вы делаете постоянно, только в ее случае все было гораздо более человечно и цивилизованно. И вы говорите о ее измене. Теперь понятно, почему я смеюсь?

Он немного помолчал, а затем заговорил снова:

— Кейт, если бы мы могли вернуться в то время, когда были вместе… знаешь, что бы я сделал? Я бы женился на тебе.

Я опять рассмеялась. Хотя и было приятно это слышать, я постаралась не подавать виду.

— Каким образом? — иронически поинтересовалась я. — Женщину невозможно повести к алтарю против ее воли. Это ведь гораздо сложнее, чем изнасиловать.

— Ты согласилась бы.

— Ни за что.

— Я иногда думаю об этом. Честно говоря, лежа здесь, я много думал об этом. Жениться на Кейт! Признать мальчика своим сыном! У нас родились бы и другие дети, Кейт. Теперь мне ясно, как нужно было поступить.

— В жилах этих детей не текла бы голубая кровь.

— Это была бы моя и твоя кровь. Вот о чем я мечтаю. Вот чего я хочу больше всего на свете.

Я встала, и он забеспокоился:

— Что ты на это скажешь? Куда ты идешь?

— За бинтами, — ответила я. — Пора делать перевязку.

Барон улыбнулся, склонив голову набок. Он подсмеивался надо мной, однако я не сомневалась в том, что он говорил правду.

Внезапно я почувствовала себя необычайно счастливой.

* * *

Приближалась зима, и она обещала быть особенно суровой. У нас было запасено много дров для камина, но мы расходовали их очень осторожно, никогда не превышая установленной нормы. Терпеть холод было гораздо легче, чем голод. Мы заворачивались в меховые накидки и одеяла и собирались в комнате, где лежал барон. Его ноге был необходим покой. Медицинское обслуживание стало недоступным. Врач больше не приходил к нам, и оставалось лишь гадать, что с ним случилось.

Временами на улицах вспыхивали беспорядки, и я перестала выходить из дома, к немалой радости барона.

Кендал был чрезвычайно смышленым ребенком и понимал, что мы попали в очень неблагоприятную ситуацию. Он часто сидел на кровати барона и слушал не только его рассуждения относительно войны и ее реалий, но также и саги о славных подвигах викингов-захватчиков. Он обожал эти истории и забрасывал барона вопросами. Некоторые из своих повествований барон по просьбе малыша повторял множество раз, и если какие-то их детали не совпадали, Кендал немедленно предъявлял претензии рассказчику. Эти люди получали явное удовольствие от общения друг с другом.

Позже, вникнув в подробности осадного бытия, я поняла, как нам повезло. Жанна оказалась настоящим сокровищем. Иногда она покидала дом, а возвращаясь, непременно приносила какую-нибудь еду. Это мог быть картофель… овощи… вино… У нас все еще оставалось достаточно муки. Как же я была благодарна Николь за ее запасливость! Она всегда интересовалась кухонными делами, потому что любила устраивать вечеринки и следила за тем, чтобы в кладовых всегда был изрядный запас продуктов, подлежащих хранению. Поэтому хотя наш дом и нельзя было назвать рогом изобилия, но мы и не голодали на протяжении хотя бы первых трех месяцев осады Парижа.

Все въезды в город были перекрыты, и никто не мог ни покинуть его, ни проникнуть извне. Как сообщила нам Жанна, единственным средством сообщения с внешним миром были почтовые голуби.

Жанна была очень смелой, и мне порой казалось, что она совершает вылазки в город в поисках приключений.

Так прошли осенние месяцы.

Наступил декабрь, но, по всей видимости, ближайшее будущее не сулило окончания осады. В истерзанном городе воцарилась зима. Дни были мрачными. За окнами шел снег, и все погрузилось в напряженную тишину.

Однажды Жанна вернулась из очередного своего похода с куском соленой свинины.

— Это с постоялого двора «Ананас», — пояснила она.

Я вспомнила здание, на вывеске которого красовался упомянутый плод. Оно находилось всего в нескольких кварталах от нашего дома.

Жанна сказала, что хозяин постоялого двора ее старый приятель. Иногда за хорошую цену он соглашался продать ей что-нибудь из продуктов. У барона было немало денег, но вся ирония происходящего заключалась в том, что люди теперь не нуждались в деньгах. Им вообще ничего не требовалось, кроме еды.

Мы приготовим свинину на Рождество, решила я. Устроим настоящую пирушку. После нескольких недель на хлебе и вине свинина покажется нам изысканным деликатесом.

Это Рождество мне не забыть никогда. День был холодный и темный. В честь праздника Жанна зажгла свечи, и мы все собрались в комнате барона.

Я точно знаю, что ни до, ни после этого Рождества не ела ничего вкуснее этой жесткой солонины. Голод и в самом деле лучшая в мире приправа.

Мы беседовали, и Кендал вспомнил прошлое Рождество, когда у нас было много гостей. Он тогда выбрался из постели и смотрел в замочную скважину. Дамы были одеты в нарядные платья, играла музыка, все танцевали и смеялись…

— Еще бы, — заметил барон. — Тогда Париж не был в осаде.

— Сколько она еще продлится? — спросил Кендал.

— Кто знает, кто знает… Но не думаю, что долго. Скоро будем праздновать ее окончание. На улицах запылают костры…

Мы посмотрели на слабенький огонек, мерцающий за каминной решеткой.

— В прошлом году мы дарили друг другу подарки, — вспомнил Кендал.

— Мы сделаем это и сейчас, — заявил барон.

— Правда?! — взволнованно воскликнул Кендал.

— Но только увидим их… внутренним зрением. Как ты находишь эту идею?

— Отличная идея! — закричал Кендал. — Что же вы подарите мне, барон?

— Угадай.

Мальчик задумался, и барон поспешил к нему на помощь:

— Хорошо, я скажу. Это пони… твой собственный. Белый пони.

— Где я буду на нем кататься?

— В полях.

— Но здесь нет никаких полей.

— Тогда мы поедем туда, где есть поля.

— И я буду сам сидеть на нем?

— На первых порах его будет вести грум.

— Кто это?

Барон объяснил ему.

— А как его будут звать? — не унимался Кендал. — Ведь у него должно быть имя.

— Ты сам выберешь ему имя.

Кендал задумался. Затем наклонился к барону, обхватил его руками за шею и что-то прошептал на ухо.

— Это подойдет? — спросил он.

— На мой взгляд, очень неплохое имя.

— В конце концов, ведь это же вы подарили мне пони, и это ваше собственное имя. Правда?

— Правда. А теперь так зовут еще и пони. Ха, Ролло! Самый лучший и самый красивый пони во Франции!

На лице Кендала играла торжествующая улыбка. Я знала, что сейчас он мысленно мчится по бескрайним полям верхом на пони.

Внезапно он перестал улыбаться и забеспокоился:

— Вы больше никому ничего не подарили.

— В самом деле. Мы так увлеклись твоим пони… Так, Жанна… что же ей подарить?

Кендал снова прошептал ему на ухо.

— Пожалуй, хорошая идея. Подойди сюда, Жанна. Я приколю это тебе на платье.

— Какая чудесная брошь! — воскликнул Кендал.

— Разумеется, — кивнул барон. — Она сделана из бриллиантов и изумрудов. К тому же очень идет нашей Жанне.

— Спасибо! Спасибо! — расчувствовалась Жанна, искусно подыгрывая барону. — Я и не мечтала о такой броши.

— А теперь мама, — сказал Кендал. — Что вы для нее приготовили? Это должно быть нечто очень красивое.

— Так и есть, — ответил барон, беря меня за руку и делая вид, что надевает мне на палец кольцо. — Вот! — воскликнул он. — Не правда ли, оно изумительно! Это фамильная ценность.

— Настоящее золото? — спросил мальчик.

— Настоящее не бывает. А синий камень… это сапфир. Самый чистый сапфир в мире. Остальные — бриллианты. Это кольцо хранится в моей семье уже много поколений. Его торжественно вручают каждому продолжателю рода.

— Это такое кольцо, которое дарят невесте?

— Именно! — воскликнул барон. — Как ты это узнал?

— Узнал, и все тут, — с важным видом ответил Кендал. — Так, значит, моя мама теперь…

Он умоляюще смотрел на барона. Несколько мгновений никто не произносил ни слова.

— В таком случае, — нерешительно произнес Кендал, — вы становитесь моим папой. Я очень рад. У меня никогда не было папы. У других мальчиков есть, и я всегда только мечтал о папе.

Я едва сдерживалась, чтобы не вскочить и не выбежать из комнаты, с трудом скрывая нахлынувшие на меня чувства.

Вместо этого я заставила себя произнести:

— Теперь моя очередь дарить подарки.

Мы принялись играть в «Угадайку». Это была старая игра, но Кендал ее очень любил. Один игрок загадывал какой-нибудь предмет, а остальные пытались отгадать, что он имел в виду.

Затем, в виде праздничного исключения, мы съели еще по кусочку солонины, хотя благоразумие говорило мне, что было бы лучше оставить ее на следующий день.

Но сегодня было Рождество, самое странное Рождество в моей жизни, и, несмотря ни на что, я отнюдь не чувствовала себя несчастной.

* * *

После Рождества обстановка опять изменилась, потому что возобновился обстрел. Было похоже на то, что вражеский огонь был сосредоточен на оборонных сооружениях, а не на центре города, потому что больше всего пострадали форты Ванв и Исси.

У нас больше не было ни солонины, ни других деликатесов. Барон признался мне, что хозяин «Ананаса» все эти месяцы хранил продукты специально для него. Предполагая наше пребывание в осажденном Париже, барон таким образом принял необходимые меры предосторожности.

— Я думал, что успею увезти тебя, — рассказывал он, — но решил на всякий случай подготовиться. Как оказалось, не напрасно. Я позволил трактирщику забрать себе половину всех продуктов. Просто хранить их, не имея возможности накормить голодающую семью, было бы слишком сильным соблазном. Я удивился, что он все не забрал себе. Даже при таких обстоятельствах он боялся «мсье барона»!

Последние слова были произнесены с гордостью, и я подумала: на самом деле он не изменился, его всего лишь смягчили обстоятельства, в которых мы сейчас оказались. Если жизнь вновь войдет в нормальное русло, он тут же станет прежним.