Она направилась к двери.

После сытного обеда мне снова захотелось спать. Я прилегла на кровать, но сон пропал. Теперь, когда мозг освободился от навязчивых мыслей о еде, я смогла трезво оценить ситуацию, в которой оказалась.

Здесь оставаться нельзя. Даже переселившись в Хижину, я все равно буду зависеть от барона, и долго мне этого не вынести. Нужно вернуться в Париж. Но как? Пройдет еще не один месяц, быть может, даже год, прежде чем можно будет надеяться на то, что у меня там будет работа.

Я вспоминала слова барона: «Ты должна думать о сыне».

Да, я должна думать о Кендале. Его интересы, конечно, прежде всего. Никакие личные соображения не имеют никакого значения. Главное — чтобы ему было хорошо. В конце концов, барон — его отец. Это совсем не то же самое, что принимать милости от чужих людей.

Служанка принесла три платья, несколько нижних юбок и кое-что из белья.

— Ее высочество просит вас примерить это, мадам.

Я поблагодарила ее и примерила платья. Они сидели не идеально, но все же это был выход из создавшегося положения. По крайней мере, до тех пор, пока мне не сошьют что-то новое.

Я испытала огромное облегчение, освободившись от одежды, которую не снимала уже несколько дней.

Переодеваясь, подумала: выбора нет, потому нужно покорно и безропотно принять то, что предлагает судьба. Я нуждаюсь как в отдыхе, так и в пище, мой мозг тоже переутомлен. Невозможно пройти через такие суровые испытания, утратить близкого друга и отца, четыре месяца голодать, находясь в осажденном городе, где за каждым углом подстерегала смерть, и не нуждаться в восстановлении сил.

А пока мы с Кендалом не пришли в себя, все остальные проблемы не стоят особого внимания.

* * *

Мы прожили в замке целую неделю, пока для нас готовили Хижину. Барон сказал, что мы должны отдыхать.

Его слово было законом, и никому даже не приходило в голову ставить его под сомнение. То, что он прибыл из Парижа в сопровождении двух женщин и ребенка, воспринималось как нечто вполне естественное, так как он захотел, чтобы это было воспринято именно так.

Впрочем, наше появление в замке можно было вполне вразумительно объяснить с позиций формальной логики. Барон находился в Париже по делам. Проходя по улице, он увидел, что падающая стена вот-вот раздавит лежащего на тротуаре ребенка. Заслонив мальчика собственным телом, он принял на себя удар обрушившихся кирпичей. Спасенный ребенок оказался сыном художницы, когда-то написавшей его миниатюру. Барон был тяжело ранен. Из-за хаоса, царящего на улицах Парижа, и отсутствия медицинского обслуживания художнице пришлось забрать его к себе и выхаживать на протяжении долгих месяцев осады.

Да, все это было вполне логично, но за исключением одной детали. Барон не мог, да и не хотел скрывать свою привязанность к Кендалу. Учитывая то, как он обращался с Вильгельмом, которого все считали его сыном, это выглядело очень странно. Более того, Вильгельм был маленьким и чернявым, с унаследованным от матери широким носом династии Валуа, что делало его совершенно непохожим на барона. Вначале он показался мне необычайно нервным ребенком, но вскоре я поняла, что эта его нервность во многом объясняется тем, как с ним обращаются. Мужчина, которого он считал своим отцом, вообще не замечал его, мать тоже была к нему равнодушна. Бедный ребенок, ему всеми возможными способами давали понять, что в его присутствии на этом свете никто особо не нуждается.

Поэтому, разумеется, не было ничего удивительного в том, что наше пребывание в замке вызывало всяческие пересуды. Кроме того, принцесса называла меня не иначе как мадемуазель Коллисон. Впрочем, когда я посетила этот замок шесть лет назад, меня именно так и звали, и многие слуги это помнили. Однако сходство между бароном и Кендалом с каждым днем становилось все более очевидным.

Так что, естественно, прислуга перемывала нам кости.

Это были очень странные дни. Думаю, если бы я была прежней Кейт Коллисон, то ни за что не осталась бы в замке. Но осада измотала меня гораздо сильнее, чем можно было предположить. И я все еще не оправилась после гибели Николь. Все, что произошло вслед за этим, на какое-то время притупило боль утраты, но теперь, когда нам все-таки удалось бежать из Парижа, мои мысли постоянно возвращались к ней. В тот же период времени умер и мой отец. Лишь теперь я начинала осознавать то, что больше никогда его не увижу. И оплакивала их обоих.

То, что Николь заботилась обо мне, выполняя поручение барона, теперь уже не имело никакого значения и никак не влияло на глубину моих чувств к ней. Она навсегда останется в моей памяти преданным, надежным и любимым другом. Только теперь я в полной мере осознала, какая пустота образовалась в моей душе после ухода этих двух близких людей.

Что же касается барона, то я старалась о нем не думать. Не скажу, что мне это действительно удавалось. Следовало признать то, что мои чувства к нему в значительной мере изменились. Я вспоминала, как он лежал в постели, мучаясь от боли и мужественно скрывая это. Я вспоминала нежность, озарявшую его лицо, когда я входила в комнату, его любовь к Кендалу. Он действительно любил мальчика, хотя к его любви и примешивалась изрядная доля гордости собственника. «Это мой сын!» Вот что он думал, глядя на Кендала. А внешнее сходство лишь подогревало эту гордость.

В глубине души я понимала, что он никогда не отпустит Кендала. Что это будет означать для меня?

Мое положение было безвыходным. Я со всей отчетливостью осознала это, лишь приехав сюда…

Барон хотел, чтобы его сын, его собственный сын был с ним. Мне казалось, что, будучи свободным, он попытался бы убедить меня выйти за него замуж. Я бы, разумеется, отказалась, но он все равно стремился бы к этому. Барон всегда азартно добывал все, что ему требовалось, и теперь ему требовался Кендал.

В замок прибыли два врача. Их пригласили взглянуть на искалеченную ногу барона. При этом он настоял, чтобы медики осмотрели также Кендала, Жанну и меня. Он хотел убедиться в том, что тяжкие лишения не отразились на нашем здоровье. Его заверили, что голод не причинил нам особого вреда, но для скорейшего восстановления мы нуждаемся в усиленном питании.

Да, это действительно так, и для меня не было большей радости, чем наблюдать за тем, как Кендал с каждым днем набирается сил.

Я совершала пешие прогулки, сначала в окрестностях замка, а потом постоянно увеличивая пройденное расстояние. И часто спускалась на берег рва, чтобы посидеть там в одиночестве, вспоминая тот день, когда барон подкрался сзади и увидел, что я рисую его…

И он вновь нашел меня там. Это случилось вскоре после нашего приезда.

Мы сидели, молча глядя на воду. Затем он заговорил:

— Мы спаслись, Кейт. Иногда у меня возникали опасения, что мы никогда не покинем тот дом…

— Я думала, вы все время верили в спасение.

— Это были мимолетные сомнения… Малыш быстро приходит в норму… быстрее, чем любой из нас.

— Он так молод.

— Он — де Сентевилль.

— Он также и Коллисон.

— Божественное сочетание.

— Мы не сможем надолго задержаться здесь, — проговорила я.

— Вы переедете в Хижину. Ты ее уже видела? Я покажу.

— Сейчас?

— Чуть позже. Давай вначале поговорим. Кейт, как же нам с тобой быть?

— Я переберусь в Хижину, а как только жизнь войдет в свое прежнее русло, мы вернемся в Париж.

Он рассмеялся.

— Как ты думаешь, сколько пройдет времени, прежде чем Париж оклемается после случившегося? Там хаос, уличные беспорядки и все такое прочее. Чернь поджигает дома. Когда, по-твоему, жизнь во Франции войдет в нормальное русло?

— Возможно, мне стоит вернуться в Англию… Открыть мастерскую в Лондоне.

— Я хочу, чтобы вы остались здесь.

— Здесь?!

— Ну… где-нибудь неподалеку. Я подыщу укромное место. И буду с тобой… большую часть времени.

— Вы хотите сказать, что я должна стать вашей любовницей?

— Можно и так сказать.

— А как можно сказать по-другому? Мой ответ — нет.

— Почему? Я хочу воспитывать мальчика. И думал о том, как узаконить… сделать его своим наследником.

— Но у вас уже есть наследник. Вильгельм.

— Ты же знаешь, что он не мой сын.

— Но ваш сын перед законом.

— Я не признаю такого закона.

— Увы, это делает весь остальной мир.

— Ты же знаешь, что представляет собой мой брак.

— Вы должны попытаться понять принцессу. И могли бы полюбить ее, если бы приложили к этому хоть какие-то усилия. Я ведь писала ее портрет. Это просто удивительно, как близко можно узнать человека, работая над его портретом…

— А я знаю только то, что не хочу быть с ней… даже видеть ее… Она навязала мне своего ублюдка. Самое худшее, что она могла сделать.

— Взгляните на все происшедшее ее глазами. Вам ведь должны быть хорошо понятны внезапные порывы души. Почему все считают, что мужчина имеет полное право поддаваться им, а вот для женщины это страшный грех?

— Потому что женские порывы подчас имеют весьма нежелательные последствия.

— Иногда мужчинам тоже приходится страдать от последствий.

— Что я и делаю.

— О да! Вы послали Николь на разведку, а затем, узнав, что я жду ребенка, разработали свой хитроумный план…

— Вот видишь, мне было не все равно. Я позаботился о том, чтобы у тебя не было недостатка в заказчиках, чтобы ты была в хороших руках… Делал все, что было в моих силах.

— Если не считать того, чего вы изначально не должны были делать.

— Ты мне когда-нибудь это простишь?

— Нет, — ответила я.

— Однако тебе все равно придется быть со мной, иначе кому еще ты будешь демонстрировать свое благородное негодование?

— Я знаю, что кажусь неблагодарной, но, учитывая все обстоятельства, вы должны меня понять. Если бы не малыш, меня бы здесь, конечно же, не было.

— Ты всегда ссылаешься на малыша.

— Если бы не малыш, я бы вам не была нужна.

— А вот тут ты ошибаешься. Даже если бы у тебя не было ребенка… Кейт, будь благоразумна. Ты ведь знаешь, что я хочу тебя… тебя одну. Ты мне нужна больше, чем ребенок. Мы могли бы родить и других детей, таких же чудесных, как Кендал. Ты что-то со мной сделала…

— Я рада, что вас настигло возмездие.

— Моя жизнь обретает смысл, только когда я рядом с тобой.

— Я полагала, что жизнь такого великого человека, как вы… величайшего деятеля в истории человечества, всегда наполнена каким-то особым смыслом.

— Тебе нравится обличать меня. Что ж, я не против… Но знай: когда ты рядом, моя жизнь становится совсем иной. Ты нужна мне… и сын тоже. Я молю Бога о том, чтобы она однажды легла спать и не проснулась. Тогда мы смогли бы пожениться, Кейт. Тогда я смог бы уговорить тебя.

— Не смейте произносить подобные вещи… в моем присутствии! — воскликнула я. — Никогда! Другие люди тоже имеют право на жизнь, знаете ли. Они приходят в этот мир не только для того, чтобы обеспечивать ваши потребности. Вы ведь использовали меня в качестве орудия мести… низкой и мелочной мести. Вы хотели использовать принцессу для того, чтобы в жилах ваших детей текла кровь французских королей. Когда-то это казалось вам очень важным обстоятельством. Теперь уже не кажется. Теперь Франция республика, так что нужно избавиться от принцессы. Потрясающая логика!

— Я не говорил, что собираюсь избавиться от нее. Просто я ее не люблю. И никогда не любил. Она меня раздражает, и мне противно находиться рядом с ней. Да, я хотел бы, чтобы она умерла во сне… Вечно жалуется на слабое здоровье. Непохоже, чтобы жизнь доставляла ей хоть какое-то удовольствие, так что почему бы ей не расстаться с этой постылой жизнью и не убраться с моей дороги? По крайней мере, я честен. Сомневаюсь, что я первый в истории человечества муж, который не любит свою жену и хочет, чтобы она тихо ушла из его жизни. Только не все отваживаются произнести вслух подобное пожелание. Другие варианты? Поскольку она католичка, да к тому же еще и королевских кровей, для расторжения брака потребуется разрешение папы, да и она ни за что на это не пойдет, по крайней мере, добровольно. Потому вполне естественно, что я страстно мечтаю о ее тихой и безболезненной кончине. Видишь, я честен с тобой.

— Мне не нравятся подобные разговоры.

Он взял мою руку и поцеловал. Я продолжала:

— Похоже, вы всегда получаете то, что хотите.

— Да, Кейт, именно так. И когда-нибудь я получу тебя и малыша… и других детей, которые у нас родятся. Мы созданы друг для друга. Твой характер… твоя независимость… твои очаровательные темно-рыжие волосы… Я думаю о них постоянно. И не успокоюсь, пока мы не будем вместе… как в те ночи, что мы провели с тобой… Запомни, мы снова будем вместе. Не искушай меня, Кейт.