Барон церемонно приветствовал нас. На нем был темно-синий бархатный смокинг и белоснежная рубашка. Он тоже выглядел очень элегантно. Зеленое бархатное платье показалось мне давно уже вышедшим из моды. Я не ощущала той уверенности, которую оно придавало мне в особняке Фаррингдонов.

— О, — произнес барон, — а вот и наш художник! Вы поистине знамениты, сэр, и для нас большая честь принимать вас. Николь, это мсье Кендал Коллисон и его дочь мадемуазель Коллисон. С мадемуазель Коллисон мы уже познакомились… бегло… можно сказать, совсем на бегу. Мои дорогие мсье и мадемуазель Коллисон, позвольте представить вам мадам де Сент-Жиль.

Я взглянула на ее холеное лицо. Маленькие темные глаза смотрели вполне дружелюбно. Если я рядом с ней почувствовала себя неуклюжей и непривлекательной, в том не было ее вины. Я не испытала к ней той антипатии, которой уже успела проникнуться в отношении барона.

— Бертран, думаю, нам пора садиться за стол, — произнес хозяин замка.

— Да, — ответил Бертран и подал руку мадам де Сент-Жиль. Барон взял под руку меня.

Я была изумлена, потому что никак не ожидала подобной церемонности. К тому же меня отталкивала непосредственная близость барона.

Мне показалось, он понимает, что мне неприятно даже просто касаться рукой его рукава.

Через плечо он оглянулся на моего отца.

— Увы, мсье Коллисон, — вздохнул он, — для вас нет дамы. Зато вы — наш почетный гость.

Отец ответил, что счастлив быть гостем господина барона и что господин барон слишком добр.

Что ж, подождем и посмотрим, так ли это, угрюмо подумала я.

Обед состоял из множества изысканных блюд, еще более изысканных, чем накануне. Однако настроение за столом было очень напряженным, что объяснялось присутствием барона.

Из уважения к отцу разговор в основном касался искусства.

— Мой отец был коллекционером, — сообщил барон. — И я пошел тем же путем. Меня всегда влекло к искусству, будь то литература, скульптура, музыка или живопись… И при этом я всегда исповедовал абсолютную независимость суждений. Не сомневаюсь, что вы со мной согласитесь, мсье Коллисон. Как и любой великий мастер, пожалуй. Мне нравится какое-либо произведение вовсе не потому, что в обществе так принято на него реагировать. Это произведение должно затронуть меня лично, затронуть струны моей души. Отказаться от этой независимости во имя моды означало бы сослужить искусству весьма дурную службу. Произведение мне нравится только в том случае, если оно что-то значит для меня, а не из почтения к имени его создателя в углу, если это картина, или на обложке, если это книга.

Я мысленно поаплодировала и подумала, что надо будет не забыть напомнить ему об этом, если обнаружится, что именно я, женщина, написала его портрет. Разумеется, только после того, как он выразит свое одобрение.

— Вы совершенно правы, барон, — произнесла мадам де Сент-Жиль. — Я полностью с вами согласна.

Он озорно на нее посмотрел.

— На твоем месте, Николь, я бы все-таки запоминал имена художников… потому что, моя дорогая, ты недостаточно разбираешься в искусстве, чтобы высказывать свое независимое мнение.

Николь рассмеялась.

— Знаете ли, а ведь барон прав, — сказала она. — Вы сочтете меня абсолютной невеждой. Зато у меня есть немаловажное достоинство: я осознаю свое невежество. А ведь большинство людей никак не способно к такой самооценке. Вы согласны с тем, что это достоинство?

— Еще какое! — воскликнул барон. — Ах, если бы все люди были наделены твоим здравым смыслом!

— Но кто в итоге решает, чье мнение истинно? — спросила я. — Одна английская поговорка гласит: «У меня хороший вкус. А у всех, кто со мной не согласен, вкус плохой».

— Я вижу, за нашим столом сидит философ, — произнес барон, пронзая меня своим ледяным серым взглядом. — Что ты на это ответишь, Николь? Лично мне возразить нечего.

Затем он заговорил с отцом. Нам предстояло начать портрет уже следующим утром. Барону не терпелось поскорее покончить с этим делом, поскольку он не мог надолго задерживаться в замке. Его ожидали нерешенные проблемы в Париже.

— Творческий процесс нельзя торопить, — возмутилась я.

— Теперь я понимаю, почему вы взяли с собой дочь, — язвительно произнес барон. — Она будет следить за порядком.

— Я не могу обойтись без помощи Кейт, — ответил отец, — так как всецело на нее полагаюсь.

— У каждого человека обязательно должен быть кто-нибудь, на кого он или она могли бы положиться. Ты согласна, Николь? Мадемуазель Коллисон? Бертран?

Бертран ответил, что это было бы весьма приятно осознавать.

Мадам де Сент-Жиль сказала, что это абсолютно необходимо.

Я заметила, что, по моему мнению, каждый человек, насколько это возможно, должен все же полагаться только на себя.

— Я вижу, вы именно так и поступаете, мадемуазель, — кивнул барон. — Между прочим, меня просто потрясла миниатюра, которую вы, мсье Коллисон, написали с графа фон Энхайма. Я видел ее, когда ездил в Баварию. Честно говоря, именно она склонила чашу весов в вашу пользу, когда я размышлял, к кому мне обратиться с этим заказом.

— Граф — очень милый человек, — кивнул отец. — Мое пребывание в его владениях было чрезвычайно приятным. Просто сказочное место. Я его никогда не забуду.

— Миниатюра графини мне тоже понравилась. Она там похожа на принцессу из сказки.

— Красивая женщина…

— Мне ее черты кажутся неправильными.

— Внутренняя красота, — задумчиво проговорил отец. — Ее трудно передать словами.

— Но вам удалось запечатлеть ее с помощью красок. Эфемерное качество… согласен. Чувствуется ее доброта. Прелестная работа. Могу заверить, граф в восторге от вашей работы. Он с гордостью показывал мне обе миниатюры.

Отец просиял от удовольствия.

— Надеюсь, вы также останетесь довольны, господин барон.

— Так и будет. Я хочу, чтобы вы написали с меня свою лучшую работу. Мой Коллисон должен превзойти все, что было создано ранее. Между прочим, в моей коллекции уже есть один Коллисон. Эта миниатюра была написана, судя по костюму, в середине семнадцатого века. Полагаю, она была создана сразу после того, как приверженцы Кромвеля опустошили вашу страну. Наша чернь совсем недавно устроила то же самое… Эта миниатюра — одна из самых ценных в моей коллекции.

— И вы знаете, кто был моделью?

— Нет. Она так и называется: «Незнакомка». Но в углу стоят совершенно отчетливые инициалы К. К. Я их не сразу заметил, но по стилю определил, что это, конечно же, Коллисон. Увидев вашу дочь, я пришел к заключению, что это портрет кого-то из членов вашей семьи. Сходство налицо. Цвет волос и определенное… — он замолчал, затем продолжил, покачав головой: … je ne sais quoi…[12]

— Мне не терпится на нее взглянуть! — воскликнул отец.

— Увидите. Непременно увидите.

Я была взволнована разговорами об искусстве и обширными познаниями барона в этой области. Мне хотелось как можно больше узнать об этом человеке, и казалось, я уже несколько преуспела в этом. Он высокомерен, богат, влиятелен и всегда добивается желаемого. Знаток искусства и по-настоящему любит его. Я поняла, что его почти невозможно обмануть. Мне не терпелось обсудить с отцом план наших действий в этой непростой ситуации. Мысль, что уже на следующее утро нам предстоит начать работу, переполняла меня тревогой.

Встав из-за обеденного стола, мы вернулись в комнату с расписным потолком. Там подали ликер. Напиток оказался сладким и весьма приятным на вкус.

Спустя некоторое время барон произнес:

— Я вижу, мсье Коллисон устал. Бертран, проводи мсье Коллисона в его комнату. А вы, мадемуазель Коллисон, насколько я могу судить, совсем не устали. Думаю, вы с удовольствием задержитесь и еще немного поболтаете с нами.

Я ответила утвердительно, и Бертран с моим отцом вышли, оставив меня в обществе барона и мадам де Сент-Жиль.

— Завтра, — заговорил барон, пристально глядя мне в глаза, — я покажу вам свои сокровища. Вы уже осмотрели замок?

— Мсье де Мортимер был очень любезен и кое-что мне показал.

Барон щелкнул пальцами.

— Бертран… как бы это сказать… не чувствует этот замок… его дух… ты согласна со мной, Николь?

— Это ведь ваш замок, не так ли? Он здесь, как и все мы, лишь гость, не более того.

Барон ласково похлопал Николь по колену. Судя по всему, он с ней в довольно близких отношениях.

— Да, мадемуазель Коллисон, — произнес он. — Этот замок — мой дом. Его возводили мои предки. Более того, это одно из первых укреплений, построенных норманнами во Франции. Сентевилли живут здесь уже много веков, с того далекого времени, когда Великий Ролло опустошал побережье Франции, причем настолько успешно, что французский король понял: единственным способом положить этому конец является передача захватчикам определенной части Франции, что он и сделал. Вот эта часть и является Нормандией. Только не вздумайте считать нас французами. Это распространенная ошибка. Мы — потомки древних скандинавов, покинувших свои сказочные фиорды и явившихся сюда, во Францию…

— Франция была уже достаточно цивилизованной страной, когда викинги приплыли сюда на своих челнах и начали грабить ее, — напомнила я ему.

— Зато викинги были завоевателями, мадемуазель Коллисон. Непобедимыми завоевателями. И в ту пору, когда наш великий герцог Вильгельм покорил вас, англичан, замок Сентевилль уже стоял на этом месте.

— В тот раз скандинавы победили, потому что король Гарольд едва успел вернуться со своей армией с севера, одержав там убедительную победу, — возразила я. — Если бы армия не была утомлена сражениями и переходами, победа могла оказаться вовсе не на вашей стороне. Более того, вы говорите, что победили англичан. Но англичане — это весьма неоднородная нация. Англы, саксы, юты, потомки римлян… и, разумеется, блистательных викингов. Поэтому столь бурное ликование по поводу побед, одержанных Вильгельмом так много лет назад, представляется мне несколько неуместным.

— Ты видишь, Николь, как мадемуазель Коллисон ставит меня на место?

— Убедительность ее аргументов приводит меня в восторг, Ролло.

Ролло! — подумала я. Так вот как его зовут! Должно быть, на моем лице отразилось удивление, потому что он продолжал:

— Да, я — Ролло. Меня назвали в честь первого викинга, превратившего эту часть Франции в Нормандию. Его боевой клич звучал так: «Ха! Ролло!» И он оставался кличем викингов еще много веков спустя.

— Нынче, я полагаю, он уже вышел из употребления.

Я сама не понимала своего стремления перечить ему по каждому поводу. Это было в высшей степени неразумно, поскольку мы задались целью угодить ему, а вместо этого я делала все, чтобы восстановить его против себя.

Однако было не похоже, чтобы мое поведение вызывало его неудовольствие. Более того, он улыбался, и мне пришло в голову, что, возможно, ему нравится эта беседа. Мое поведение граничило с грубостью, и мне казалось странным, что его, окруженного со всех сторон льстецами и подхалимами, это нисколько не задевает. Видимо, ему очень редко приходилось сталкиваться с противодействием любого рода.

Но Николь была менее всего похожа на человека, склонного к лести. Наверное, именно это его и привлекало в ней, ведь она ему, несомненно, нравилась.

Вернулся Бертран.

— Возможно, вам хочется немного прогуляться перед сном? — обратился он ко мне.

Я с готовностью вскочила на ноги.

— Это было бы просто чудесно!

— Вам нужно что-то накинуть на плечи. Принести шаль?

— Возьмите мою, — предложила Николь. — Мне она сейчас не нужна, а вас избавит от необходимости возвращаться в свою комнату.

Она протянула мне почти невесомый, украшенный блестками шарф из шифона.

— О! Спасибо! — воскликнула я. — Он такой… красивый. Я боюсь его испортить.

— Вздор! — заявила Николь, подходя и набрасывая шарф мне на плечи. Я подумала, что она очень милая.

Мы с Бертраном вышли во двор и спустились ко рву.

— Ну, что вы можете сказать о бароне? — поинтересовался он.

— Слишком серьезный вопрос, чтобы можно было однозначно ответить на него, — сказала я. — Все равно что показать кому-то Ниагарский водопад и потребовать тут же описать его во всех подробностях.

— Такое сравнение его бы позабавило.

— Могу отметить, что он отлично осознает свою силу и требует безусловной покорности всех окружающих.

— Да, — согласился Бертран. — Он действительно осознает свое превосходство и уверен в абсолютной законности собственных притязаний.

— Что ж, это, возможно, и хорошо, но только если совпадает с истинными желаниями окружающих его людей.

— Вы наблюдательны, мадемуазель. В случае со мной именно так и было до сего времени.