В ресторане звучала музыка. Обычно это был певец, который напоминал Тома Джонса, но только пел на итальянском. В «Маринелле» всегда царило оживление и не переводились посетители. Там было светло и восхитительно пахло. Там смеялись и разговаривали. Взрослые подходили к нам, заговаривали и трепали по щекам. Это место было полной противоположностью нашему молчаливому холодному дому с его темными углами и устоявшимся запахом моющих средств. Даже наша мать была совсем другой в «Маринелле». У нее появлялся румянец. Она улыбалась. Я часто пыталась представить себе, каково это — быть членом семьи Феликоне. Я воображала, как Маурицио подходит к моей кровати, чтобы подоткнуть одеяло и пожелать спокойной ночи, и возникающая картина была настолько восхитительной, что я начинала ерзать на своем месте, постанывая от удовольствия. А как, должно быть, весело сидеть за обеденным столом вместе со всеми этими мальчишками! Я представляла, как мы с Анжелой ходим за покупками. Почти вся моя одежда переходила ко мне после Линетт, но я была уверена, что Анжела обязательно поехала бы со мной в Уотерсфорд и купила совершенно новые вещи, которые были бы предназначены только для меня. Я представляла, каково это — расти в настоящей большой семье, где есть дедушки и бабушки, двоюродные братья и сестры и где рядом с тобой всегда будет кто-то из братьев и ты никогда не останешься в одиночестве. Мне грезилось Рождество и увешанная разноцветными фонариками елка, которая казалась совсем маленькой из-за огромной груды подарков, предназначенных для всех членов большой семьи. Я представляла жизнь в квартире над рестораном, и мальчишки Феликоне виделись мне самыми счастливыми детьми на свете.

Летом, по субботам, если мы с Линетт хорошо себя вели, в «Маринелле» нам приносили вазочки из матового стекла с маленькими шариками клубничного или вишневого gelati и хрустящей вафелькой. Каждая вазочка стояла на красивом фарфоровом блюдечке с бумажной салфеткой, а маленькая ложечка была холодной как лед. Зимой мы пили горячий шоколад из тонких стеклянных стаканов в металлических подстаканниках. Сверху плавала толстая шапка взбитых сливок, посыпанных кусочками настоящего шоколада. Даже сегодня я могу сказать, что никогда в жизни не пробовала ничего более вкусного.

Если в течение недели мы (чаще всего это была я) вели себя плохо, нас наказывали и оставляли дома. Это было ужасно — сидеть взаперти в спальне и представлять себе, скольких удовольствий ты лишилась. Если же мы были просто паиньками или если мать страдала от приступа мигрени и хотела дать нам дополнительный стимул вести себя тихо, для нас не было лучшей награды, чем внеочередной визит в «Маринеллу».

Портистон — маленький городок, и в нем была всего одна школа, потому вполне естественно, что мы с Линетт и мальчики Феликоне росли вместе. К тому времени как я пошла в начальную школу, Стефано уже перешел в среднюю. Карло учился в одном классе с Линетт. Лука и Марк были на два класса старше меня. Но так как в тот год, когда я пошла в школу Портистона, в ней было всего двадцать учеников в возрасте до одиннадцати лет, мы занимались в одной классной комнате.

Это была очень уютная школа. Она до сих пор располагается все в том же старом викторианском здании, которое в свое время было специально построено для учебных целей. Двери с надписями «Мальчики» и «Девочки» напоминают о тех временах, когда даже самых маленьких детей разделяли по половому признаку. Я не помню, как звали нашу учительницу, но она была молоденькой, с темными вьющимися волосами и носила очки. Она много улыбалась, а когда мы слишком возбуждались, клала руки нам на головы, чтобы успокоить. Это помогало.

Наша классная комната была просторной и светлой. На стенах висели яркие картинки, а звонкие голоса детей напоминали щебетание птиц. Я хорошо помню, как сидела между Лукой и Марком, раскрашивая изображение дракона жирными цветными карандашами. У нас с Марком всегда очень хорошо получалось раскрашивать, Луке же это быстро надоедало и тогда он начинал покрывать лист бумаги какими-то каракулями. Он вообще был непослушным ребенком, и его постоянно выгоняли из класса за плохое поведение. В общей сложности он провел в коридоре больше времени, чем все мы, вместе взятые. Для Марка даже эти короткие вынужденные разлуки с братом были невыносимы. Когда Луку выгоняли в коридор, он постоянно подходил к застекленной двери, становился на цыпочки и смотрел сквозь стекло, словно хотел убедиться, что брат все еще там, в поле его зрения, что с ним ничего не случилось.

У обоих мальчиков были очень тощие ноги с костлявыми коленями, и туфли на них всегда выглядели несоразмерно большими. В то время как я обычно ходила в коричневых сандалиях, мальчики Феликоне носили черные туфли со шнурками. Когда я была маленькой, мне больше нравился терпеливый и покладистый Марк. Если я просила его что-то сделать, он обычно выполнял мою просьбу. Лука никогда не соглашался ни с одним моим предложением. Даже в шестилетнем возрасте он любил командовать. Нам с Марком нравилось быть его верными оруженосцами.

Втроем мы построили убежище в небольшом лесочке за школой. Официально это место находилось уже за пределами школьной территории, и мы казались себе необыкновенно смелыми. Мы нашли выложенное кирпичом углубление в земле — наверное, раньше здесь было какое-то здание или старое бомбоубежище, — сделали крышу из веток, покрыли ее листьями и травой, оставив небольшой лаз, который можно было закрывать за собой так, чтобы нас вообще не было видно.

Убежище было крохотным. В нем едва хватало места для нас троих, и то если сидеть, поджав колени и обхватив их руками. Там пахло влажной листвой, землей и плесенью. Когда лаз закрывался, все вокруг становилось темно-зеленым, как под водой. Я боялась, что у меня в волосах запутаются пауки. Обычно мы делали вид, что прячемся от врагов. Я не знала, кто были наши враги. Это была игра близнецов, и она велась по их правилам, которых я не знала. Я не могла влиять ни на ход игры, ни на ее результат. Иногда враги захватывали меня в плен. Это означало, что я должна была оставаться в убежище и прятаться там, пока братья не вернутся и не спасут меня, но подчас они забывали это сделать.

Иногда Линетт разрешала мне поиграть с ней. Кроме того, у меня была подружка моего возраста по имени Аннели Роуз. Но я предпочитала играть с близнецами.

Почти все время учебы в начальной школе я проводила с Лукой и Марком. Мы были неразлучной троицей.

Наше детство за пределами школы было вполне идиллическим. К тому времени как мне исполнилось восемь, мать большую часть дня проводила в постели, в затемненной комнате. Тяжелые коричневые шторы на окнах всегда были задернуты. Мать говорила, что у нее мигрень, и нам с Линетт было запрещено ее беспокоить. Лучше всего выполнить это требование можно было, уйдя из дому. В результате, несмотря на все усилия матери держать нас на коротком поводке, мы пользовались практически неограниченной свободой. Линетт любила проводить время на берегу, рисуя или читая. Я же всегда отправлялась на поиски близнецов Феликоне. Нашим любимым времяпровождением было либо лазать по скалам, подглядывая за туристами, либо покачиваться на волнах гавани в лодке Маурицио. Лодка стояла на якоре, и нам было строжайше запрещено трогать якорный канат, но это не мешало нам представлять себя в открытом море. Мы ловили рыбу и плавали. Иногда вода была настолько обжигающе холодной, что у меня перехватывало дыхание. А когда нам хотелось есть, что случалось довольно часто, мы шли в «Маринеллу». Мальчишки отправлялись на кухню, а я садилась за столик на террасе и, обдирая шелушащуюся кожу на загорелых ногах, поддерживала псевдовзрослую светскую беседу с туристами. Появление Маурицио с подносом, полным пирожных и газированной воды, всегда выглядело впечатляюще.

— Шоколадный торт специально для вас, синьорина, — говорил он, нежно трепля меня по щеке, и я жмурилась от удовольствия.

Иногда с нами был Фабио, но к тому времени мы уже поняли, что он не совсем такой, как другие дети. Он всегда молчал и никак не участвовал в наших играх. Если Анжела говорила ему идти с нами, он послушно шел, но с тем же успехом мог находиться где-то за тридевять земель. Нам нравился Фабио, но он никогда не был одним из нас.

Сейчас, думая о прошлом, мне трудно выделить какое-нибудь особенное лето. В моих воспоминаниях они просто наслаиваются одно на другое. Помню то лето, когда мы с Лукой заработали небольшое состояние, сказав японским туристам, приехавшим в Портистон на литературную экскурсию, что мы являемся прямыми потомками нашей знаменитой писательницы, Мариан Рутерфорд. За пятьдесят пенсов мы фотографировались с ними под синей мемориальной доской, у стены дома, где она когда-то жила и где теперь находился ее музей. Туристы были слишком вежливы для того, чтобы усомниться в наших словах, но слух о нашей предпринимательской деятельности быстро докатился до Анжелы, и она немедленно положила ей конец, потребовав, чтобы мы отдали все полученные деньги на благотворительность. Моя мать сказала, что ей мучительно стыдно за меня, и я была должным образом наказана. Марк отказался принимать участие в нашей маленькой афере. Я уже не помню, какие соображения он приводил. Возможно, они были этического характера, а возможно, он попросту испугался неприятных последствий.

Тогда нам казалось, что лето будет длиться вечно. Но в воздухе начинало пахнуть осенью, и мы снова отправлялись в школу. Я — в одном из старых платьев Линетт, Лука и Марк — в новеньких брюках и рубашках, которые были на два размера больше, чтобы мальчики могли заворачивать манжеты. Мы думали, что наше детство никогда не закончится.

А когда наступил сентябрь после моего девятого дня рождения, я пришла в школу и обнаружила, что близнецов там нет. Они отправились в среднюю школу для мальчиков, которая находилась в Уотерсфорде. За время следующих летних каникул Лука и Марк утратили ко мне всякий интерес. Теперь они предпочитали проводить время в армейском кадетском корпусе или на футбольном поле. Новые точки соприкосновения возникли у нас лишь тогда, когда мы стали подростками. Но к тому времени я обнаружила, что мое место в треугольнике занято. В жизни близнецов появилась Натали Санто.

Глава 9

Я решила взять быка за рога и нанести визит в «Маринеллу». И пусть Анжела расспрашивает, что со мной стряслось, — я хотела снова увидеть Марка. Теперь он был моей новой болью, которая требовала утешения.

Поэтому в начале апреля я села за руль своей загаженной птицами «Клио», которая каким-то чудом все же завелась, и отправилась в Портистон. Я решила оставить «Клио» на набережной. Летом, в разгар туристического сезона, машин там было много и стоянка охранялась, но в апреле туристы не жаловали здешних мест с их суровым климатом.

Параллельно набережной протянулась главная улица Портистона. Окрашенные в пастельные тона дома с барами, ресторанами и магазинами на первых этажах фасадами были обращены к морю. Среди всех этих заведений «Маринелла» — самое большое и шикарное. Ресторан был основан в 1890 году предпринимателем-мороженщиком, который владел сетью кафе, охватывающей всю Шотландию и северную Англию. Все они процветали, поскольку летом в них подавали мороженое, зимой — горячий горох с уксусом. В 1901 году только в Уотерсфорде было двадцать одно кафе-мороженое, а через два года их число увеличилось до ста пятнадцати. Я знаю все эти цифры потому, что краткая история производства мороженого в Великобритании напечатана в меню ресторана «Маринелла», и за много лет я успела выучить ее наизусть.

Некоторое время я в нерешительности стояла на ветру, обхватив себя руками. На одном из столбиков, поддерживающих ограждение террасы «Маринеллы», сидела одинокая чайка и гортанно кричала, глядя на меня. Сделав глубокий вдох, я поднялась по ступеням и толкнула входную дверь.

Внутри не оказалось никого из знакомых. Для меня это было и огромным облегчением, и разочарованием одновременно. Посетители сидели лишь за двумя столиками. Пожилые дамы приятно проводили время за чаем с бутербродами, а похожие на туристов молодые люди, взявшись за руки, молча смотрели друг на друга. Мне показалось, что они молодожены. За стойкой незнакомый мне официант протирал посуду. На другом ее конце молодая женщина поправляла разложенные в стеклянной витрине пирожные. На обоих была униформа сотрудников «Маринеллы» — черные брюки, белоснежная рубашка и длинный белый фартук. Светловолосую головку девушки плотно обхватывала черная бархатная лента. Когда-то у меня была точно такая же.

Молодой человек улыбнулся мне:

— Пожалуйста, садитесь за столик. Я принесу вам меню.

— Благодарю, но мне нужна госпожа Феликоне, — ответила я. — Анжела Феликоне. Она здесь?

— Она вас ожидает?

— Нет. Но я член семьи.

Ну вот. Наконец-то я смогла произнести эти слова. Я сама себе присвоила статус, в котором Анжела всегда мне отказывала.