— Ты что творишь? — то ли недоумеваю, то ли отчитываю парня, стараясь делать это шепотом.

— Ты странная. В тебе совсем нет романтики, — выдает этот… (ЭТОТ!..), натягивая обратно свой респиратор.

— Романтики?! При чем тут романтика?! Ты для меня — незнакомый человек! Я о тебе ничего не знаю! Я даже в лицо тебя не видела! С чего я должна позволять тебе целовать себя?! — искренне не понимаю я.

— Точно — странная, — усмехается молодой человек и поднимается на ноги, — не пугайся, это был первый и последний раз. Обычно я никого не принуждаю.

— Обычно? — хватаюсь за его слова, — Но у меня ты вообще не спрашивал!

— Верно. Это было грубо с моей стороны. Прости.

И вновь мне чудится, что он усмехается — но по лицу уже не разглядеть. Слишком темно вокруг.

— Сама спустишься? Или тебе помочь? — склонив голову, уточняет парень в маске.

— Сама спущусь! — тут же выпаливаю, не задумываясь.

— Самостоятельная.

Нет, на этот раз он точно усмехнулся!

Я что, такая смешная?!

— Иди, мир спасай, — огрызаюсь в ответ, но сама тут же начинаю стыдиться своих слов.

А молчание, последовавшее после них, еще больше меня напрягает.

— Я не говорил, что моя задача — спасать мир, — спокойно произносит парень в маске, — более того: «спасение мира» — это далеко не моя задача, — ровно добавляет он.

— Тогда какая у тебя задача? Спасать меня? — спрашиваю в лоб.

— Да, я знаю, тебе это не особо нравится. Но ничего не могу поделать: ты нужна мне живой и невредимой, — уже более холодным голосом отвечает парень, затем разворачивается и уходит, быстро сливаясь с темнотой.

— Что? Живой и невредимой? — удивленно повторяю то, что поразило меня больше всего.

Почему именно живой и невредимой? Чего ему нужно от меня?..

Чуть расслабляю тело и откидываюсь спиной на стену. Прикасаюсь пальцами к губам, вспоминая то, что произошло между нами пару минут назад.

Он поцеловал меня. Что за чушь? Зачем? Неужели Динь-динь была права?.. Но его последние слова… ему явно нужны не "мои ответные чувства", так что дело не в симпатии — несмотря на то, что сам парень в маске пытается убедить меня в обратном.

Странные звуки заставляют меня отмереть и развернуться, вглядываясь в то, что происходило внизу: а там творился полный хаос! Бойцы ОМОНа скручивали тех, кто не успел разбежаться при виде бравых ребят в спец. форме; люди Лина громко матерились, пытаясь объяснить, что не их вязать нужно, а их противники кричали, что те не понимают, с кем связались. Короче, полный кавардак — как обычно в пятницу вечером…

Встаю и иду к лестнице. Чем бы там дело ни закончилось, я должна доработать смену: самое страшное уже произошло, и в клубе, наверняка, остались только самые смелые и самые пьяные — но и от них я буду ждать милости в виде чаевых. А что делать? Я не могу позволить себе махнуть рукой и послать все к чертям. Пусть ипотечный кредит в этом месяце погашен, мне еще много чего нужно купить — а на это нужны деньги.

Так что спускаюсь вниз, стараясь мыслить позитивно… как вдруг останавливаюсь, вспоминая, как он помогал мне забраться наверх — как подсаживал, как придерживал за талию…

А после — как поцеловал меня…

Низ живота стягивает в узел от желания… повторения?..

— Мать, ты рехнулась? — спрашиваю у себя самой, напряженно вцепившись в перила.

Нет, я серьезно рехнулась.

Ведь я даже лица его не видела!

И пусть его губы по ощущениям теплые и мягкие… может, он альбинос вообще, и у него глаза красные!

***

Простите меня все альбиносы!

***

Я ничего против вас не имею! Что за бардак творится е моей голове?!

***

Да и глаза у того парня явно не красные, я же видела, тогда — в первую встречу. Они у него темного цвета: может, темно зеленые, может, карие. Но точно не голубые и не серые…

Осторожно спускаюсь вниз, аккуратно спрыгиваю на асфальт и бреду в сторону клуба.

Неужели я теперь буду постоянно вспоминать об этом?..

Час спустя…

Черт, это вообще когда-нибудь выветрится из моей головы?!

Мычу, зажмурившись и пугая своего коллегу.

— Стася, не нужно так переживать. Это вообще не наша вина, так что чего ты себя коришь? — нахмурившись, спрашивает Даня, натирая бокал до блеска.

— А? — поворачиваю к нему голову, вспоминаю о том, кто он, и что я здесь делаю, и отвечаю, — А… да. Да, нельзя постоянно думать об этом.

— Вот и я про то же! Тем более начальник сам похвалил тебя — что ты вовремя позвонила и вызвала его. А то, что из клуба ушла — так никто тебя не винит: тут такое творилось… я бы и сам тебя прогнал на улицу или спрятал где — если б знал, где ты в тот момент находилась.

— А? — до меня, наконец, доходит, о чем он, и я постепенно включаюсь в разговор, — Я же говорила: я в випке была. А потом решила позвонить директору — когда поняла, что происходит что-то не то…

— А Лин вообще обнаглел, — понижая голос, замечает Даня, — я не расист, но в такие моменты думаю, что Россия — для русских, как бы неправильно это ни звучало.

— У нас многонациональная страна, — дипломатично отзываюсь.


— Он не из Бурятии, не из Хакассии, не из Киргизии и даже не из Якутии. Он из Кореи, — без особого почтения напоминает Даня.

— Я в курсе, — негромко подтверждаю, — и то, что он тебе не нравится, не делает тебя расистом. В первую очередь ты оцениваешь самого человека, а не его национальность — уж я-то знаю, — улыбаюсь ему, помогая с посудой.

Его девушка из Таиланда. Как можно обвинить его в расизме? А Лин и мне не нравится. В отличие от Чону…

— Как думаешь, что тут творилось?

Внимательно смотрю на Даню. Он хоть и общительный, но обычно не такой любопытный. Что же его так зацепило?

— Разборки двух группировок, — отвечаю ровно, погружаясь в важный процесс сортировки бутылок.

— Стася.

Поднимаю голову и смотрю на него.

— Ты можешь продолжать держать нейтралитет и пытаться делать вид, что твое дело — сторона. Но ты находишься под защитой отца Лина, твой телефон единственный смог дозвониться до директора, в отличие от остальных, и ты ушла из клуба перед тем, как прибыл отряд омона. Хотя бы рядом со мной не делай вид, что ты не в курсе дел.

— Но я действительно не в курсе, — честно отвечаю, сводя брови к переносице, — знакомство с отцом Лина не делает меня всезнающей.

Даня ничего на это не отвечает, решив безмолвно закрыть тему, а я еще больше напрягаюсь.

Да в чем дело?

Почему он так подумал?..

***

А потом до меня доходит…

Если Даня провел подобную связь, то почему он не мог сделать тоже самое?..

***

И значит ли это, что парню в маске нужен Лин — а вовсе не я?.. Ведь каждый раз, когда он появлялся, я находилась рядом с людьми господина Кана!

— Стася! — Вадим вырывает меня из напряженных размышлений.

— Да? — поднимаю голову, встречаясь с ним взглядом.

— Шеф требует тебя к себе, — отвечает тот.

Замечаю, как фыркает Даня. Игнорирую его реакцию.

Иду к директору…

И застываю в дверях, переводя взгляд с Анатолия Владимировича на… Лина, удобно расположившегося в кресле напротив.

— Стася, проходи, — кивает директор и указывает на кожаный диван у стены, — как там дела в зале?

— Нормально, — ровно отвечаю.

Это не моя обязанность — следить за уровнем «наплыва» посетителей. После того, что устроил Лин, я вообще удивлена, что в клубе кто-то остался… Но после двенадцати пришла новая волна отдыхающих — тех, кто не знал о том, что происходило здесь полтора часа назад.

— Я бы хотел поблагодарить тебя за то, что ты позвонила мне и предупредила о беспорядках, — Анатолий Владимирович внимательно посмотрел на Лина.

Я знала, что они были друзьями, но пока не понимала, насколько мне влетит и с какой стороны. Мой шеф имел хорошую репутацию и спокойный характер; в свои тридцать семь он уже был владельцем нескольких заведений и по праву носил звание успешного бизнесмена. У работников никогда не было к нему претензий, он умел урегулировать все конфликты… но в данный момент он находился меж двух огней.

— Поскольку ситуация требует всестороннего осмотра, я пригласил тебя к себе, — протягивает шеф, вновь посмотрев на меня.

— Я уже все рассказала Вадиму — еще до вашего приезда, — отвечаю ровно, игнорирую настойчивое внимание Лина.

— Из-за тебя в клуб приехал ОМОН, — произносит тот, сверля меня цепкими глазами.

— Это я вызвал их, — напоминает шеф, чуть повысив голос, — Стася всего лишь рассказала мне о том, что в клубе происходят разборки группировок. Твои разборки, Лин, — Анатолий Владимирович одаривает своего друга не самым дружелюбным взглядом.

— Никто бы и не заметил, что эти разборки происходили, — Лин спокойно встречает взгляд шефа, — если бы не она.

— В зале была потасовка. А кто-то из посетителей заметил нож в руках члена группировки, — холодно произносит тот.

— Повсюду были расставлены мои люди. Твоим охранникам даже действовать не пришлось — я бы сам со всем справился, — уверенно и четко произносит сын господина Кана.

— Мой клуб — не место для твоих разборок, — отрезает шеф так, что в кабинете на некоторое время устанавливается тишина.

— Я никогда раньше не просил тебя об услуге… Но сам нередко помогал тебе. Так в чем дело? Не хочешь испачкаться теперь, когда все законно? Решил отвернуться от тех, кто в свое время подавал тебе руку, вытаскивая из грязи? — напряжение в словах Лина физически ощутимо, несмотря на то, что голос его звучит спокойно.

Ссориться с ним было опасно. И я, положа руку на сердце, не очень понимаю, зачем шеф идет на такие жертвы. Ситуация разрешилась. Можно просто попросить проводить свои делишки где-нибудь в другом месте — и разойтись с миром!

Или в этом вся проблема?..

Лин не хочет проводить свои дела в другом месте. Он считает, что шеф ему должен.

— Я все время думал, на чем основана наша дружба, Лин, — протягивает Анатолий Владимирович, глядя вперед, — на взаимной помощи? Или на взаимной выгоде? Сегодня ты дал мне ответ.

— Не делай поспешных выводов, друг, — сухо произносит Лин, — лучше отдохни и подумай над тем, что ты хочешь сказать.

— Я уже все обдумал, — ровно отвечает шеф, — Стася, можешь возвращаться к работе.

Встаю и выхожу из кабинета. Их разборки меня не касаются. Но я не очень поняла, зачем меня вообще вызывали.

Может, потом хоть кто-нибудь объяснит?..

Через пять минут, когда мой мозг уже полностью сосредоточен на создании коктейля из меню, к бару подходит Лин и останавливается, облокотившись о стойку.

— Ты начинаешь раздражать меня, — произносит он, глядя мне в глаза.

Даня машинально делает шаг в мою сторону, напряженно следя за сыном господина Кана. Я никак не реагирую. Жду, что скажет дальше.


— Раньше ты не козыряла своими связями… учитывая, как ты их получила, — продолжает Лин, а в его глазах появляется неприязнь, — и я даже уважал тебя за это.

— О чем ты? — переспрашиваю без интонаций.

— Ты ставишь меня в неловкое положение, — Лин склоняет голову набок, — Я вроде как должен присматривать за тобой… а вместо этого получаю от тебя палки в колеса, — прищурившись, отвечает он.

— Я набрала номер шефа, потому что в его клубе в мою смену был беспорядок. Это и есть — палки в твои колеса? — ровно уточняю у него.

— Не вставай между нами. Между мной и моим отцом. Тебе должно быть ясно, кого он выберет в критической ситуации, — холод в его голосе заставляет меня поежиться.

Но я не показываю своей реакции. Беру себя в руки и сдерживаю все эмоции:

— Я никогда не вставала между вами. Протекция твоего отца досталась мне по наследству — я никогда о ней не просила. И никогда не напрашивалась в ваш дом. Тебе это известно лучше, чем кому-либо.

— По наследству? — усмехается Лин, — Вот дура, — выплевывает он, а я чувствую, как внутри разрастается что-то очень неприятное… и очень тревожное, — Я тебя предупреждаю в последний раз: не вставай на моем пути. В следующий раз я тебя не пожалею, и уже никто тебе не поможет. А будешь сопротивляться — сделаю то, что давно хотел. Уверена, как бы ты не кобенилась, тебе в итоге понравится, — презрительно усмехается он и уходит, оставляя меня с гулко бьющимся сердцем.

О чем он сейчас говорил? Почему я — дура? По какой причине господин Кан заботится обо мне?..

— Ты как? — обеспокоенно спрашивает Даня, положив руку мне на плечо.

— Я… — отступаю от него, отворачивая голову, — мне надо выйти…