Она наклонилась, желая поцеловать его в губы, ее рука скользнула по его телу, лаская его сквозь одежду.

К своему ужасу Рэйф почувствовал, как его мышцы напряглись, отзываясь на ее прикосновение, но ему все же удалось мягко отстранить ее.

— Сядь, Джулия. Я должен поговорить с тобой.

Он хочет сказать, что все кончено, отрешенно подумала она. Он собирается обручиться с этой противной девчонкой Палмер. Я не перенесу этого — просто не переживу!

— Не сегодня, — произнесла она, вымученно улыбнувшись. — Я не в настроении обсуждать что-либо.

— Мы больше не можем оттягивать этот момент, — он глядел на нее с состраданием, но был непреклонен. — Я не должен тебя видеть, Джулия. Наши отношения пора прекратить.

— Но ты по-прежнему хочешь меня! Лишь мгновение назад я ощутила, как сильно ты хочешь меня!

— Конечно, хочу, ты очень красива.

Это было правдой. В свои тридцать два года Джулия была неподвластна времени, оставаясь стройной и гибкой, словно юная девушка.

— О нашей связи все знают, и еще несколько лет назад такая бестактность заставила бы общество отвернуться от нас. Мир изменился, но не до такой степени, чтобы все было дозволено. Мы не можем допустить, чтобы наши отношения причиняли кому-то страдания.

Будь осторожной, предупредила себя Джулия. Не устраивай ему сцен — мужчины их терпеть не могут.

— Ты собираешься жениться? Поздравляю! Полагаю, эта счастливица — Элис Палмер?

— Я подумываю о женитьбе, но необязательно на ней.

Тупая ноющая боль в душе Джулии сменилась жгучей яростью. Как и Шарлотта Эмблсайд, она чувствовала, что сможет примириться с существованием Элис Палмер, которая была ничем не примечательной девушкой, чья участь находиться на вторых ролях, но не могла вынести женитьбы Рэйфа на ком-либо, кого она не знала… на девушке, которая, возможно, окажется очень красивой, которую Рэйф мог по-настоящему полюбить.

— Значит, есть еще кто-то? Кто именно? — резко спросила она.

— Я на некоторое время уеду, — сообщил он, поднимаясь и как бы не замечая ее вопроса. — Будет лучше, если мы попрощаемся сейчас.

— И куда же ты собрался?

— В Америку.

— Значит, она там? Она американка? — в голосе Джулии зазвучали истерические нотки, но она уже ничего не могла с собой поделать.

— Я отправляюсь в Америку по делам. Одновременно это путешествие позволит мне все тщательно обдумать. — Рэйф с удивлением понял, что говорит правду. Он собирался привести свою жизнь в порядок, и очень многое зависело от того, как встретит его Тиффани Корт.

— Рэйф, женись на Элис Палмер, пожалуйста! Тогда все будет как прежде — никто ничего не узнает, и мы сможем притворяться, что между нами все кончено!

— Но все действительно кончено.

Джулия бросилась к Рэйфу и, изо всех сил обхватив руками его шею, повисла на нем.

— Я не могу расстаться с тобой после того, что мы перенесли, чем мы были друг для друга! Я покончу с собой!

Рэйф оттолкнул ее и покачал головой.

— Не глупи! Я был о тебе лучшего мнения, Джулия. Где твоя гордость?

— Когда дело касается тебя, у меня ее нет! — слезы струились до ее щекам, но она даже не пыталась их вытирать. — Я думала, в наших отношениям есть нечто особенное, родившееся в страшные дни в концентрационных лагерях. Как ты мог забыть?

Действительно, когда-то общими узами их связали лагеря — те лагеря беженцев, куда загоняли бездомных бурских женщин и детей, пока британская армия проводила в Трансваале политику выжженной земли. Когда слухи об ужасном положении в этих лагерях достигли Англии, Женский комитет организовал расследование и Джулии, через свои связи в женском суфражистском движении и благотворительных организациях, удалось выехать в Трансвааль. Главная ее цель была предельно проста — увидеться с Рэйфом Девериллом. Но ей потребовался всего час пребывания в первом же лагере, чтобы она, забыв все свои первоначальные планы, вложила все силы в миссию комитета.

Ужасные условия, нехватка продовольствия и одежды, загрязненная вода, отсутствие отхожих мест, нехватка топлива для приготовления пищи и кипячения воды… список можно было бы продолжать до бесконечности. Лагеря являлись страшным источником распространения заразы. Эпидемии там свирепствовали нещадно: корь, брюшной тиф, коклюш, малярия, желтуха, грипп, воспаление легких, бронхит… и в этой антисанитарии и грязи малочисленные врачи пытались хоть что-то сделать. Каждый месяц в лагерях умирало по две тысячи женщин и детей.

Джулия знала, что главная причина в плохой организации лагерей, что население лагерей растет слишком быстро, знала, что и сами буры отчасти были виновны в собственной трагедии, но ни одно из этих соображений не могло смягчить впечатление от увиденного, когда она вынуждена была беспомощно наблюдать за смертью еще одного истощенного ребенка.

Она сидела у его смертного одра, покрытая детскими испражнениями и рвотой, когда вдруг заметила стоящего рядом Рэйфа. Нет-нет, взмолилась она, только не он, только не здесь. Но он помог ей подняться, сказав, что она еще никогда не была так красива, как сейчас. Он нашел местечко, где Джулия смогла вымыться и выстирать свою одежду, а затем любил ее со страстью и нежностью, вытеснившими из ее сознания все пережитые страдания…

Теперь он наблюдал за ней с печалью в глазах, но ни один мускул на его лице не дрогнул.

— К моему сожалению, — спокойно ответил он, — я никогда не смогу забыть тех концентрационных лагерей.

Он вытащил носовой платок и осторожно вытер слезы на ее щеках.

— Не забуду я и счастья, которое мы подарили друг другу.

— Не хватало еще, чтобы ты сказал: «Мы останемся друзьями». Но это невозможно, ни сейчас, ни когда-либо. Я могу быть только твоей возлюбленной или… — неожиданно она оборвала себя и подняла на него испуганные глаза.

— … врагом? — мягко закончил он. — Стоит ли?

Рэйф вспомнил предупреждение матери, что Джулия станет опасной, если ее рассердить, но был не склонен воспринимать эти слова всерьез. К сожалению, он не имел возможности обсудить эту проблему с человеком, который по собственному опыту знал, что отвергнутая Джулия может быть очень злопамятной — с Мэтью Брайтом.

— Эта девушка, — неожиданно произнесла она, — конечно, она гораздо моложе меня?

— При чем тут возраст?

Не этих слов жаждала Джулия, она хотела, чтобы он уверил ее, что никаких других девушек, кроме мисс Палмер, не существует.

— Если для тебя так важна молодость, — яростно воскликнула она, — почему ты не хочешь подождать, пока не вырастет Миранда? Ей почти тринадцати лет и она обещает стать красавицей. Подумай, какое приданое принесет она — и какие прекрасные отношения установятся тогда у вас с. Лорой!

— Сомневаюсь, что это понравится сэру Мэтью, — Рэйф приподнял за подбородок пылающее лицо Джулии и прижал к ее горячему лбу свои холодные губы. — До свидания, Джулия. Либо ты будешь вести себя цивилизованно, либо мы станем чужими. Выбор за тобой.


Рэйф остановился в «Уолдорф Астории» и, убедив себя, что после морского путешествия ему необходимо поразмяться, отправился по улицам Нью-Йорка пешком. Оказавшись у дверей «Корт Даймондс» и ощупав сверток, спрятанный во внутреннем кармане, он подумал, что вовсе не обязательно передавать его самой Тиффани. Но когда клерк заявил, что встретиться с мисс Корт можно только по предварительной записи, его характер моментально дал о себе знать.

— Мне совершенно безразлично, увижу я или нет мисс Корт, — ледяным тоном заявил он, — но я не намерен отдавать этот пакет ни в какие другие руки, кроме ее собственных. Так что вам лучше проинформировать ее о моем появлении.

— Капитан Деверилл не нуждается в испрашивании аудиенции, — чистый голос Тиффани зазвенел в комнате, заставив клерка в удивлении повернуться, а Рэйфа на мгновение задержать дыхание. Он медленно обернулся и увидел, что Тиффани стоит в дверях своего кабинета и повелительным жестом предлагает ему войти. Она закрыла за ним дверь и прислонилась к ее темным панелям, на ее губах играла улыбка.

Скажите, капитан, вы нарочно так неуважительны с окружающими, или это получается у вас непроизвольно? — с очаровательной непосредственностью спросила она. — Однако, я рада вас видеть. Садитесь.

Рэйф чувствовал себя ужасно неуютно, и держался холодно и отстраненно.

— Вам нужно было известить меня о своем приезде, и я бы организовала более гостеприимную встречу.

Он пожал плечами.

— Я оказался в Нью-Йорке проездом и подумал, что мог бы лично передать вам драгоценности.

Тиффани взяла протянутый им пакет, но не стала сразу же его открывать.

— Что привело вас в Америку, капитан?

— Множество разных вещей: и дела, и погоня за развлечениями, — и какой-то демон заставил его продолжить: — Я полагаю, дела надо закончить прежде всего.

Другие мужчины пересекали океан ради нее самой, сердито подумала Тиффани, но только не этот, нет, только не этот! Она разыграла великолепный спектакль, внимательно изучая содержимое пакета, после чего поместила драгоценности в сейф и вытащила большой гроссбух, в котором сделала несколько аккуратных пометок. Затем она задумчиво взглянула на него.

— Вы по-прежнему не желаете принимать вознаграждение за услуги? — спросила она.

Загипнотизированный красотой Тиффани, одетой в синее платье сапфирового оттенка, на которое бросали радужные переливы гроздья бриллиантов, сияющих в ее ушах, Рэйф даже вздрогнул, когда она обратилась к нему. Но Тиффани приняла его рассеянность за равнодушие, и решила, что его мысли далеки от нее и сосредоточены на ином, более приятном свидании. Она сердито бросила перед ним гроссбух и постучала кончиком ручки по странице.

— Это мой долг перед вами, капитан, а я предпочитаю платить долги.

Рэйф пренебрежительно взглянул на страницу, но против воли был восхищен дотошностью, с которой она отмечала каждую посылку, отправленную им со времени их встречи в Лондоне прошлым летом.

— Я не хочу получать от вас деньги, — повторил он, возвращая ей книгу записей.

— О, я не знаю никого, кто столь крепко цеплялся бы за свои принципы и свою гордыню, — воскликнула она, раздраженная его упрямством. К тому же она терпеть не могла оставаться в долгах, ни в моральных, ни в денежных.

— Вы считаете эти качества грехом, а не добродетелью?

— Я считаю их ненужной роскошью, которую вы, к сожалению, можете себе позволить, — отрезала она, с шумом захлопывая переплетенный в кожу гроссбух.

Некоторое время они молчали, каждый по-своему ведя борьбу со своим неуступчивым характером. Кто-то из них должен был сделать шаг навстречу другому, иначе оставалось только по возможности вежливо распрощаться. Но оба они не хотели этого.

— Если вы сегодня свободны, — словно издалека услышал Рэйф свой собственный голос, — я был бы рад позволению отплатит вам за ваше лондонское гостеприимство, пригласив вас пообедать.

— Да, конечно, — оживленно ответила Тиффани. — Благодарю.

— И я был бы очень рад, если бы к нам присоединился ваш отец или кузен.

— О нет, я не хотела бы этого, — откровенно призналась она. — Я предпочла бы быть одна.

Рэйф слегка улыбнулся.

— Как хотите, но должен предупредить, что этот обед пройдет в обстановке не столь интимной, как в прошлый раз.

Как только они расстались, их настроение изменилось и каждый пожалел о проявленной слабости, молчаливо обвиняя другого в непроходимой гордыне, испорченности и несносности, злясь на себя за слишком легкую уступчивость перед очарованием противника.

Однако встретившись вновь, они опять ощутили странную притягательность друг друга. Они чинно обедали в пальмовом саду «Уолдорф-Астории», но затем поднялись наверх, где в стороне от шумного оркестра и гирлянд фонариков стоял укрытый от холодного ветра столик. Они сели рядом, очень близко друг к другу, притворяясь, что разглядывают лица сидящих за другими столиками, но на самом деле не видели никого, кроме друг друга. Затем совершенно неожиданно — случайно или намеренно, они не знали, — их руки соединились, и они погрузились в странную расслабленность, в негу, которая, казалось, полностью овладела ими.

Рэйф крепко сжал ее руку, а затем поднял ее так, что их сомкнутые пальцы оказались в мягких теплых складках ее меховой накидки. Он наклонился поближе к ней, и его рука проскользнула под накидку и опустилась на тонкий шелк платья. Очень медленно он начал водить рукой по ее бедру, ощущая тепло ее тела под тончайшей тканью, задерживаясь на выступающих подвязках, и каждый раз, когда в этих томительных ласках его рука шла вверх, она все ближе приближалась к той запретной зоне, где Тиффани так жаждала его прикосновения. И все это время он смотрел прямо перед собой, так что ни один посторонний наблюдатель не мог бы предположить, чем на самом деле заняты его руки. Тиффани закрыла, глаза, заставляя себя сидеть совершенно неподвижно, хотя все ее существо стремилось в объятия Рэйфа. Лишь ее рука, по-прежнему лежащая в его ладони, не оставалась неподвижной, а судорожно извивалась, лаская его руку, словно она была всем ее телом, заключенным в его объятия. После целой вечности, показавшейся им одним мгновением, пальцы Рэйфа прекратили блуждание по интимным уголкам ее тела, и его рука крепко прижалась к ее бедру. Она услышала его глубокое шумное дыхание.