— Позволь мне дать тебе ниточку к ответу. Ты разговаривала с Антоном во время его последнего визита в Европу. Он сказал тебе, куда направится после отъезда из Лондона?

— В Нью-Йорк. — Глаза Миранды расширились. — Нью-Йорк! Ну, конечно, Тиффани Корт!

— И что не менее важно, Рэндольф Корт — глава «Корт Банка» и один из самых богатых и удачливых финансистов Соединенных Штатов. И теперь, ты все еще думаешь, что с такими партнерами, как Корты, Антон не сможет бросить вызов «Даймонд Компани»? — Мэтью умолк, мрачно размышляя о другом своем кошмаре — что придет день, когда кто-то попытается сбросить Алмазного короля с его трона. Всю свою жизнь Мэтью верил, что единственное спасение для алмазной индустрии, это наличие одного-единственного могущественного человека, который способен регулировать огромный сверкающий поток бриллиантов в соответствии с ее интересами. Он достиг этого положения, но сумеет ли его удержать? И ему было неуютно сознавать, что союз Антона Элленбергера и Тиффани Корт может в будущем оказаться достаточно мощным, чтобы претендовать на контроль над рынком алмазов.

Миранда со своей стороны, не вполне сознавала угрозу. Она мыслила исключительно в терминах алмазного бизнеса.

— Мы должны что-то делать! Мы можем предложив Бюро более выгодные условия?

— Что мы должны делать — совершенно ясно. Мы должны повторить стратегию с шахтой «Премьер». «Брайт Даймондс» должна приобрести акции месторождений Юго-Западной Африки, что предоставит мне возможность контролировать эту компанию изнутри и постепенно подчинить ее «Даймонд Компани». Что мы можем предложить лучшие условия, чем Элленбергер — вполне очевидно.

— Мы не можем позволить себе никаких открытых предложений, потому что война остается только возможностью — хотя и вполне вероятной, — заметила Миранда. — Ты должен одновременно продолжать сделки с Бюро.

Мэтью кивнул.

— Да, но я не собираюсь второй раз промахнуться в Юго-Западной Африке! Я не могу задавать вопросы в Берлине, но попытаюсь выяснить, что Элленбергер делает на Юго-Западе, чтобы выявить его позицию и какого рода предложения он способен сделать. Видишь ли, — он снова сделал паузу, — в настоящее время я не располагаю неограниченными финансами. Как тебе известно, ответственность перед Синдикатом сильно подорвала мои ресурсы, поэтому вопрос с приобретением интересов в юго-западных месторождениях я должен решать как можно скорее. Итак, — и он встал, — вот почему я на следующей неделе уезжаю в Южную Африку.

— Нет! — Миранда тоже вскочила. — Ты недостаточно здоров. Поеду я.

— Ты этого не сделаешь!

Они стояли глядя друг на друга через стол.

— Почему? Потому что я женщина?

— Это одна из причин.

— Честно говоря, папа, я не ожидала от тебя ничего другого! Ты вынуждаешь меня напомнить, что ты бы послал Филипа, если бы он был жив, и, следовательно, должен послать меня.

Мэтью вздрогнул и уцепился за более веский аргумент.

— Может разразиться война. Это не самое подходящее время для юной девушки носиться по миру; особенно по делам, связанным с посещением германских территорий.

— Поскольку я собираюсь выехать немедленно, то совсем не обязательно, что войну объявят раньше, чем я достигну Кейптауна. Но если ты это допускаешь, давай рассмотрим ситуацию в комплексе: война — это другая причина, по которой ты должен оставаться в Лондоне. Ты — это алмазная индустрия, а также ты представляешь значительную часть золотодобывающей промышленности. Ты будешь нужен здесь.

— Мы должны быть рядом с алмазными шахтами в случае войны. Я еду, и точка.

— Поеду я. Затем, в зависимости от приема, который я получу в Людерицбухте и информации, которую добуду, я решу, стоит ли нанести визит Антону в Кимберли.

— И ты веришь, что немцы станут вести дела с женщиной?

— А ты стараешься внушить мне мысль, что я недостаточно для этого компетентна? — яростно спросила Миранда.

— Нет, конечно, нет, — поспешно заверил ее Мэтью. Затем его лицо стало жестким: — В любом случае мой вопрос чисто риторический, потому что ты не поедешь.

Но в Миранде Мэтью встретил достойного противника. Она отказалась отступить, а в субботу, в Брайтуэлле, возникло новое обстоятельство, укрепившее ее решение, — она получила письмо от Антона Элленбергера. Он сообщал, что избран мэром Кимберли и приглашал ее посетить город для участия в местных торжествах. Главные мероприятия намечались на начало июня, что давало ей достаточно времени, чтобы доплыть до Кейптауна и нанести короткий визит в Людерицбухт перед отъездом в Кимберли. Расклад был превосходен, и Миранда была так довольна, что не обратила внимания на совсем не случайное совпадение: Антон прислал приглашение именно в тот момент, когда и он, и юго-западные алмазные прииски сильно занимали ее мысли.

Мэтью упорно продолжал сопротивляться, и, конечно, его активно поддержал Дик Латимер, который был весьма напуган данной перспективой. Лора внешне сохраняла нейтралитет, внимательно прислушиваясь к мнению противоположных сторон. Она не смогла сохранить привязанности Миранды, пока та была маленькой девочкой, но некоторое расстояние между ними помогало ей оценивать падчерицу объективно, без сантиментов и яростной любви, свойственных привязанностям Мэтью. Она понимала тяготы, что несла Миранда — напряжение постоянной борьбы за совершенство, чтобы доставить удовольствие обожаемому отцу — нагрузка, ставшая с возрастом еще тяжелее из-за ее глухоты и затем усиленная смертью Филипа. Она понимала, что недостаток слуха только закалял Миранду, заставляя девушку доказывать, что она столь же компетентна — нет, гораздо более компетентна, чем люди с превосходным слухом.

— Ты должен позволить ей ехать.

— Никогда! Проклятье, Лора, я ожидал, что ты меня поддержишь. Что это — ревность? Ты ревнуешь к моей любви к ней и хочешь поставить ее перед серьезными трудностями! Ты ревнуешь, потому что порядки семейной компании дают ей превосходство над твоими детьми!

«Брайт Даймондс» полностью принадлежала семье Брайтов, и вследствие этого семья владела крупнейшим пакетом акций в тридцать процентов в «Даймонд Компани» и таким образом через компанию являлась важнейшим членом Синдиката. Условия семейного треста должны были исключить проникновение посторонних совладельцев в «Брайт Даймондс», и семейство Брайтов могло сохранить влияние в «Даймонд Компани».

Первоначально условия треста предполагали, что каждый из шестерых детей Мэтью получит равную долю в «Брайт Даймондс» в случае его смерти. Однако, хотя финансовые позиции детей были одинаковыми, право голоса в этих паях не наследовалось автоматически. Мэтью оговорил, что решающее право голоса в его владениях будет предоставлено старшему из детей и только он имеет право перекупить пай у любого из других, кто пожелает его продать. По достижении двадцати пяти лет каждый из младших детей мог претендовать на власть, но Мэтью определил, чтобы все внутренние конфликты были ограничены рамками «Брайт Даймондс» и фамильный вклад в индустрию в целом, через тридцатипроцентный пакет акций «Даймонд Компани», должен был остаться нетронутым.

Это была древняя система первородства в действии, система, построенная на том, чтобы сохранить семейную власть и тем самым богатство, но Мэтью вынужден был видоизменить ее, дабы позволить ей передаваться по женской линии. Смерть Филипа была ужасным ударом не только для отца, но и для основателя династии. После тщательных размышлений Мэтью пришел к выводу, что Миранда осталась его главной надеждой на продолжение фамильных традиций — даже если она будет лишь «временной мерой», ибо он бы предпочел, чтобы в названии фирмы сохранилась фамилия Брайтов. Случилось так, что она была любимым ребенком, но были и более веские причины: ко времени смерти Филипа Мэтью исполнилось пятьдесят восемь лет, у него было больное сердце, а старшему сыну Лоры было только семь. Он не мог ждать, пока сын достигнет зрелости, и должен был назначить преемницей Миранду. Чтобы поддержать ее, он передал ей долю Филипа полностью, вместо того, чтобы разделить на пять равных частей. Это дало ей решающее преимущество над сводными братьями и сестрами и сделано было для того, чтобы усилить ее престиж и возрастающую власть в индустрии, а также превратило ее в богатую наследницу, которая, пусть и глухая, не испытывала бы трудностей в выборе мужа, способного поддержать ее в яростных схватках, что разгорелись бы после смерти Мэтью.

Это был единственно возможный для него выход, но он чувствовал вину перед Лорой и думал, что она молчаливо обвиняет его в фаворитизме по отношению к детям ее предшественницы.

Сейчас Лора глядела на него в упор, с почти насмешливым презрением в изумрудных глазах.

Мэтью вздохнул и обнял ее.

— Нет, это неправда — ты одна на всем свете никогда бы так себя не повела. Я знаю — ты готова на все, лишь бы не допустить, чтобы я поехал на Юго-Запад.

— Это было бы для тебя самоубийством, — спокойно ответила Лора. — Ты серьезно болел после смерти Филипа и никакие твой заверения в обратном не отменят приговора врачей; твое сердце в очень тяжелом состоянии. К тому же Миранда совершенно права: ты будешь нужен здесь.

— Тогда я пошлю кого-нибудь — молодого энергичного мужчину из служащих.

— Миранда скажет, а я ее поддержу, что молодые энергичные мужчины понадобятся, чтобы сражаться за свою страну, а не за алмазную индустрию. В любом случае, самое важное для нее будет чрезвычайно полезно уехать и опробовать свои силы.

Мэтью обдуманно проигнорировал этот довод.

— Миранда ничего не достигнет… Для начала немцы ее просто не примут.

— У нее есть то преимущество, что она превосходно говорит по-немецки.

— Она не сможет справиться с Элленбергером.

— Напротив, влияние Миранды на Антона Элленбергера, похоже, гораздо больше, чем твое.

Лицо Мэтью побагровело, и он что-то невнятно пробормотал в ответ на столь явное оскорбление.

— Антон обращал внимание на Миранду с тех пор, как она была маленькой девочкой, — невозмутимо продолжала Лора, — и встречается с ней каждый раз, когда приезжает в Лондон. Ему тридцать семь лет, он богат и пока холост. Я бы сказала, что этих фактов достаточно, чтобы понять, что она может достичь с ним гораздо больших успехов, чем ты.

— Самая отвратительная идея, что я когда-либо слышал! Ты, кажется, полагаешь, что Миранда должна использовать свою женскую привлекательность, чтобы повлиять на решение Элленбергера!

— А ты, кажется, никогда так не поступал, — сухо заметила Лора.

— Конечно, нет, — гордо ответил Мэтью, совершенно забыв, по крайней мере, один эпизод на своем пути к славе и богатству.

— Х-мм. — Лора не была обманута, но сочла, что пока лучше пойти на компромисс. — В прежние времена в Кимберли просто не было влиятельных женщин, а то бы ты наверняка не упустил такой возможности.

— Миранде будет необходимо время от времени использовать свой шарм, — признал Мэтью, — но не на Элленбергере. В нем слишком силен торговец.

— Ты говоришь неискренне. Антон проницателен, честен и привлекателен. — Лора улыбнулась и ласково погладила густую шевелюру Мэтью. — Но он, конечно, не ровня тебе. Он купец, а ты — орел.

Польщенный Мэтью улыбнулся в ответ, но лишь мельком.

— Пока это дело требует изощренных переговоров и решающих ходов, но может деградировать до грязной сделки. Я не хочу, чтоб Миранда пострадала.

— Мэтью, ты по понятным причинам слеп к некоторым недостаткам и достоинствам своей дочери. Миранда под своей нежной оболочкой, — закаленная сталь. Она еще не сознает своей привлекательности и силы, но, когда она проснется, все Элленбергеры этого мира будут добиваться ее симпатии, а не твоей.

— Не понимаю, почему она не может остаться дома и выйти замуж за такого человека, как Дик Латимер, — раздраженно сказал Мэтью.

— Он хочет жениться на ней, но… — Лора не завершила фразу. Она снова ощутила прежний страх, что Миранда не сможет найти возлюбленного, который бы затмил Мэтью. И, разумеется Дик Латимер, какой бы он не казался подходящей кандидатурой, не был таким человеком. С другой стороны, Лора отчаянно надеялась, что чрезмерное чувство долга Миранды перед отцом не толкнет ее на брак с Антоном Элленбергером, заключенным только ради пользы бизнеса.

Но даже Лора не могла назвать Мэтью истинную причину его сопротивления: если Миранда уедет, ее у него отберут — алмазы, Африка, другой мужчина…

Он выложил свою козырную карту, которую, считал он, никто не может побить.

— Я боюсь, что с ней что-нибудь случится. Я не стану приносить еще одного из своих детей в жертву алмазам Юго-Западной Африки!

Это был крик боли за дочь, которую он любил, и вины перед Филипом, что будет терзать его до самый смерти.