Оказывается, полиция тоже успела приехать, а я даже не обратила внимания.

— Родненький мой, какие вопросы… Пожалуйста, потом вопросы. Я должна быть с ним, моим Андреем. П-пожалуйста.

Кажется, вид у меня был пронимающий, в красивых серых глазах полицейского читались жалость и понимание.

— Хорошо, мы поедем следом.

* * *

Операция длилась вот уже почти два часа, я всё это время в окровавленной одежде металась по коридору больницы. Молилась, плакала, в отчаянье рвала на себе волосы, снова молилась, а еще постоянно донимала медсестер вопросами. Для них шёл обычный рабочий день, казалось, они были совершенно равнодушными к моим переживаниям. Рассуждали о каких-то кремах, парнях, возмущались вредными пациентами, повторяли однообразные фразы поступающим в больницу о том, когда какие анализы нужно сдать и куда пройти, чтобы сделать электрокардиограмму. Наверное, по-другому нельзя при их работе, если за каждого переживать, можно просто чокнуться. Но, боже мой, разве можно обсуждать такие будничные дела, когда мой Андрей где-то в простенках больницы на операционном столе борется за жизнь.

— Скажите мне хоть слово, как там мой Андрей?!

— Девушка, сколько повторять, идет операция.

— Как идет?! Неужели нельзя что-нибудь узнать?

— До окончания операции — нет.

Схватилась в отчаянье за голову, повернулась и застыла столбом, на меня смотрели темные проницательные глаза, совсем как у моего Андрея. В них застыла тревога, которая постепенно сменилась сначала удивлением, потом негодованием.

«Девочка, он этого не мог сделать. Я знаю своего сына. Я его воспитала по-другому. Прошу тебя, Ангелина, не бери грех на душу».

Опять поразилась, каким красиво благородным бывает возраст. Мама Андрея меня узнала, еще бы, наверное, сложно забыть безжалостную гадину, которая, несмотря на материнские мольбы, разрушила до основания жизнь твоего сына.

Упала перед ней на колени, обхватила руками её ноги, завыла чуть ли не на всю больницу:

— Простите меня, пожалуйстааа!! Это все из-за меня произошло. Но поверьте, я не хотела сажать Андрея тогда… И сейчас тоже не хотела, чтобы так всё случилось. Я-я очень люблю вашего сына!

Андреева мама опешила, была шокирована моим поведением, да и вообще нахождением здесь. На благородном лице читалась неловкость, смущение и одновременно какая-то брезгливость. А немногочисленные больные, их сопровождающие, да медперсонал приемного покоя, с жадным любопытством глазели на эту коленопреклонённую сценку. Пусть, мне все равно!

— Совсем совести у людей нет! Да как ты вообще тут очутилась?! — эти слова произнесла симпатичная темноволосая женщина, тоже чем-то неуловимо похожая на Евдокимова. Кажется, я видела её когда-то в зале суда. Видимо, его старшая сестра.

Разжала руки, которыми цеплялась за ноги Андреевой мамы. Она тотчас же отошла, а я так и осталась сидеть на кафельном полу коридора больницы. Сил не было даже на то, чтобы подняться.

— Я очень его люблю, я-я не хотела! — продолжали срываться с моих губ запоздалые оправдания.

Разве можно этим «люблю» искупить вину перед Андреем и его семьей.

— Знаешь, Тань, — вдруг раздался мягкий голос матери Евдокимова, — Андрей позвонил сегодня утром, был такой веселый, довольный, даже счастливый, сказал, что привезет ко мне настоящего Ангела — свою любимую девушку, которую, он надеется, его семья примет и полюбит.

Зажала руками рот, пытаясь сдержать подступившие рыдания. Андрей, Андрюшечка, милый мой! А слезы с новой силой покатились по щекам.

— Но почему эту?! — возмущалась сестра. — Будто баб хороших на земле нет!

— Видимо, для Андрея на ней сошёлся клином белый свет! — грустно сказала мама Евдокимова и ласково погладила меня по растрепанным волосам. А потом подала руку, помогая подняться с пола.

Кое-как встала, сделала несколько шагов и опустилась в кресла, стоящие в коридоре больницы. Теперь медсестру стали атаковать вопросами мама и сестра Андрея. А мой взгляд рассеянно скользил по унылому больничному пространству, пока не наткнулся на экран телевизора.

— О боже!

Тут же вскочила, поскольку транслируемая картинка была до боли знакома. Это дом — ненавистный дом Моргунова Глеба Георгиевича. Звук в телевизоре был выключен, но внизу бежала новостная строчка. Вытерла слезы из глаз, чтобы они не мешали читать: «Причины, вынудившие успешного бизнесмена нашего города покончить собой, пока остаются неизвестными. Ведется расследование».

Снова потрясенно закрыла рот руками. Больничные стены заплясали передо мной хороводом однообразных, унылых, желтовато-белых картин, написанных каким-то совершенно бездарным художником, к тому же страдающим шизофренией. Евдокимов ради свободы своего Ангела, убил человека. Господи, так вот почему Андрей выпроводил меня вчера. Могла бы догадаться, разве с таким шакалом, как Глеб Георгиевич, можно о чем-то договориться. Андрей умный человек и понимал — не будет нам жизни, даже если мы сбежим. Боже…

* * *

Куда ни глянь — белая густая дымка. Кажется, весь мир состоит из этого долбаного тумана. Я иду, бреду уже не знаю, сколько времени. Дача в цветущих вишнях осталась далеко позади, или впереди. В этой белесой субстанции совершенно нет ориентиров.

— Ангел, где ты, мой Ангел! — вот уж который раз заорал я в пустоту.

Но ответа не последовало. Тишина, полная тишина. Даже мой голос, кажется, звучит только лишь у меня голове.

Ангел, отзовись! — крик разрывает отчаяньем мозг.

Упал на колени, начал ругами разгребать белесую субстанцию, не дающую мне вернуться назад к моей голубоглазой девочке. Туман проходил сквозь пальцы, но куда-то продвинуться, упасть, провалиться к чертовой матери не получалось.

— Ангел, Ангел, мне нужно к моему Ангелу! — опять завопил я, колошматя туман руками, пиная его ногами, зло, лягаясь в белую дымку головой.

И вдруг почувствовал толчок… В тишине тумана появился чей-то голос:

— Так, начинаем шить. Леночка, давай сюда иголку.

Что за дурацкий кружок кройки и шитья?!

— Как давление?

— Нормализовалось.

А потом пришла догадка — это они меня шьют. Шейте, миленькие, залатайте хорошенько, и верните назад к моему Ангелу.

Перед глазами появились квадратики, в каждом из которых заключалась прекрасная голубоглазая блондинка. В одном из них она мне улыбалась, в другом смотрела с укором, в третьем плакала, в четвертом прекрасное личико было запечатлено в момент страсти. Фотоподборка от волшебницы Ангелины. О нет, постойте, не уходите! Но блондинки в рамках стали бледнеть, испаряться, расплываться фрагментами обычного белого подвесного потолка.

— Ангел, Ангел, где мой Ангел?!

— Не переживай ты так, — услышал я ласковый женский голос. — Сидит в коридоре твой Ангел!

ЭПИЛОГ

В комнате было целых пять парней, все, как на подбор, плечистые, крепко сбитые и высокие. Кого же выбрать девице-красавице? Никого, они все мне омерзительны. Чуть поодаль, вальяжно развалившись вкресле, сидел мужчина с дорогой печаткой на среднем пальце правой руки.

— Приступайте, попинайте её хорошенько и можете сколько угодно забавляться. Ты же знаешь, Лина, я не прощаю предательства. Да, Влад, потом отвезешь ее в Краснодар, путь теперь поработает блядью при казино.

Мне следует кусать локти, поскольку, кажется, мою персону собирались понизить в звании, перевести из разряда шлюх для избранных в категорию шлюх для всех. А я, наоборот, даже радуюсь немножко, возможно, при казино у меня будет больше возможности для свободы.

Плечистые бугаи стали кругом, и внутрь этой образованной мужскими телами геометрической фигуры, втолкнули меня. Одним из пятерых мордоворотов порочного ряда был Владик Литвинов. На его лице, в отличие от остальных, читалась даже некая грустинка. Не будь наивной, Лина, он преданный холоп Моргунова. В подтверждение моих мыслей Владик первым толкнул меня в сторону другого амбала из круга. Тот весело заржал, когда красивая девушка, на которой из одежды были только туфли на высоченных шпильках, со всего маху от ускорения, приданного сильными руками Литвинова, бросилась к нему в объятья. Наглые мужские пальцы под гогот других парней ухватили меня за грудь, а потом смачно хлопнули по попе. Затем снова разворот, и я, под продолжающийся издевательский смех, полетела в объятья еще одного здоровяка. Прикосновения мужских пальцев становились все более откровенными, даже похабными. Лишь когда я оказывалась в руках Владика, он не гоготал, как придурок, и касался моего тела почти ласково, даже прилично. Пальцы же других парней нещадно терзали грудь и соски, бесстыдно залезали в самое сокровенное, ягодицы покраснели и болели от их похотливых похлопываний. В какой-то момент я оступилась и под глумливый хохот упала. Среагировать быстро не получилось, конечно, перед глазами, от постоянных тычков и унижения, все уже давно шло кругом. Растянулась на полу, больно ударившись головой. Из прикушенной губы потекла кровь. Смех только усилился.

— А теперь можете поиметь девицу-красавицу, — равнодушно произнес мужчина в кресле.

Несметное количество рук потянулась к моему телу, переворачивая на спину и раздвигая ноги.

— Пожалуйста, прошу вас, не надо! — завыла я, отчаянно отталкивая от себя отвратительные, паучачьи руки. — Не надо-о-о!

Конечно, глупо было рассчитывать на ответ, жалость и другие человеческие чувства, лица всех парней, даже Владика, выражали жажду зверского обладания. Пять мужиков, точнее, пять голодных зверей… Они же меня до смерти затрахают. Может, и не придется ехать в Краснодар.

— Пожалуйста, отпустите меня к Андрею!

— Твоего Андрея продырявил Владик, он, бедненький, окочурился на больничном столе!

— Нет! — истошно завыла я, мои пальцы инстинктивно сжались, царапая кожу тянувшихся ко мне рук. — Не-е-ет!!!

— Тсс, — девочка, — тсс… — послышался чей-то ласковый шепот, — Лина, перестань драться и царапаться, измолотила уже всего.

Глаза распахнулись. Слава богу, в объятья меня заграбастал мой Андрей, а не амбалы Моргунова.

— Ангел, опять страшный сон приснился?! Успокойся, девочка моя голубоглазая, тебе ведь вредно волноваться.

Андрей, слава богу! Обвила его руками, вцепившись в любимое тело маленькой, страшно напуганной обезьянкой. Максимально близко. Положила голову на широкую мужскую грудь, прислушиваясь к равномерному стуку родного сердца. Его ритм завораживал, успокаивал.

— Это только сон, Ангел, просто сон, — ласково шепчет Андрей и гладит меня по золотистым волосам, спине, округлившемуся животику. — Мы вместе, Ангел, вместе, и теперь будем жить долго и счастливо.

— Андрюш, когда пройдут эти страшные сны?

— Скоро, миленькая, скоро. Мы научимся жить счастливо и без страха. А сейчас пойдем?

— Куда, Андрей?!

— Умоемся, достанем из холодильника твой любимый вишневый компот, не зря же я скупил все вишни на рынке, заставив маму два дня закатывать банки, а потом я буду читать вам с Дашенькой книги Анны Степановой. В них всегда все хорошо заканчивается, да и вообще, к хорошему надо приучать с детства, точнее, с утробы.

Из моих глаз снова покатились слезы, только теперь уже слезы умиления.

— Ну что ты, Лина, зачем опять плачешь?

— Я так люблю тебя, Андрей, что у меня сердце сводит.

— У меня тоже сводит, причем не только сердце, кое-где пониже живота тоже уже судороги начались

— Пошляк, — надула я губки, недовольно хлопнув по мужскому плечу.

Но от Андрея не отодвинулась, лишь сильнее вжалась в теплое тело и начала целовать мужскую шею.

— Ещё одно касание губами, и я за себя не ручаюсь, — хриплым шепотом предупредил Андрей.

Отстранилась немного.

— Ты обещал компот и сказку.

Андрей тяжело вздохнул.

— Ага, все удовольствия для тебя.

— Для меня с Дашенькой.

— Конечно, всё для моих любимых девчонок!

* * *

Раскинулся на шезлонге, наслаждаясь ласковыми лучами утреннего солнца да прекрасным пейзажем белого песочка на фоне бирюзового моря. Свет солнца играл причудливыми бликами на воде и волосах двух прекрасных блондиночек, резвящихся в воде. Два светловолосыx ангелoчка. Их смех прoникал в мeня счастливыми колокольчиками радости и всe внутри таяло, топилось горячим шоколадом под действием тепла. Девочки мои. Ангел помаxала мне рукой, дескать, присоединяйся, милый, и, засмеявшись попыткам дочки самостоятельно плыть, сxватилась за заметно округлившийся живот.