Ответом было гробовое молчание. Никто не мог верить своим ушам, все смотрели друг на друга, а Катрин с лицом серее платья и с расширенными глазами осталась прикованной к своему месту…

– Доказательства?.. Какие доказательства?

В ужасе от эффекта, произведенного своими словами, Жерве не решался пошевелиться и замолчал. Тогда она, очнувшись от оцепенения, бросилась на него и начала бешено трясти.

– Какие доказательства? – кричала она, не помня себя от гнева и обиды.

С испуганным стоном Жерве выскользнул из ее рук и упал к ее ногам лицом на пол. Он пробормотал:

– Одну из ваших рубашек… а также письмо… любовное письмо… или обрывок письма.

Молодая женщина переоценила свои силы. Взмахнув руками, Катрин упала на пол рядом с пленником.

Николя Барраль бросился к Катрин и поднял ее с пола.

– Только этого недоставало! – проворчал Николя сердито. – Ей ни в коем случае не следовало присутствовать при этом допросе. Этот удар может ее убить, – добавил он, с жалостью рассматривая бескровное лицо с синевой под глазами.

Аббат Бернар покачал головой.

– В любом случае пришлось бы все ей рассказать! Отнеси ее в комнаты и поручи Саре. Расскажи ей, что произошло, и возвращайся. Ты мне еще нужен.

– А этого куда денем? – спросил Кудерк, кивком головы показывая на Жерве. – Сразу повесим?

Аббат, в свою очередь, посмотрел на пленника. И в его таком мягком и таком благожелательном обычно взгляде не оставалось и следа пощады. Этот человек явно вызвал в нем такой же ужас, как и тот дьявольский план, в котором он только что признался.

– Нет, – сказал он холодно. – Продолжим! Жерве еще может очень многое нам сообщить. Например, имя того, кто нас предает. Опасность, угрожающая мессиру Арно, заставила об этом временно забыть, но это надо немедленно выяснить.

Совладелец Монсальви сел на скамеечку, оставленную Катрин, посмотрел предыдущие записи показаний пленника и вздохнул:

– Теперь, Жерве, ты будешь отвечать мне. Но не питай иллюзий: мои условия будут те же, что и госпожи Катрин. С той только разницей, что я присоединю к этому отпущение твоих грехов, если ты искренне раскаешься… перед тем, как тебя повесят!

* * *

Час спустя, в то время, когда Катрин под присмотром Сары спала глубоким сном под действием успокоительного снадобья, когда закованный в цепи Жерве был водворен в одну из камер донжона, а аббат Бернар с озабоченным лицом возвращался в монастырь, Николя Барраль в сопровождении четырех солдат стучал в дверь Огюстена Фабра, плотника. Не получив ответа, он высадил дверь.

Дом был пуст, Огюстен и Азалаис необъяснимым образом скрылись.

Тут же сержант и его люди были окружены кольцом любопытных, желающих знать, что произошло. Вскоре маленькая площадь была заполнена полуодетыми людьми, говорившими все разом и потрясавшими всевозможным оружием, не зная толком, что случилось.

Николя понял, что без объяснений ему не удастся покинуть площадь. Сержант сбивчиво передал события этой ночи. Он рассказал о признаниях, вырванных у Жерве, о ловушке, расставленной для Арно де Монсальви, о приступе слабости Катрин и, наконец, как Жерве раскрыл сообщников, которыми оказались плотник с дочерью и местная колдунья Ратапеннада, изготовившая яд, которым и должен воспользоваться Гонне д'Апшье. Он рассказал, как Огюстен Фабр, жертва далеко не отцовских чувств, которые внушала ему дочь покойной жены, полностью попал под чары Азалаис. Если верить Жерве, вызывающая красота кружевницы сделала из этого когда-то скромного и честного человека раба чудовищной страсти, которой красотка умела управлять, впрочем, чтобы потом над ним посмеяться, так как давно начала встречаться с Жерве. Разжигая честолюбие девушки, заставляя блестеть ее глаза от тех возможностей, которые ей приготовлены в жизни и которые она сама может ускорить, Жерве Мальфра сумел польстить ее тщеславию, и поэтому ему, искушенному в подобных делах, не составило большого труда добиться от нее того, в чем она с таким презрением отказывала другим парням.

Конечно, Фабр не знал, что Азалаис стала любовницей негодяя, и именно плотник попытался убить госпожу де Монсальви по наущению своей падчерицы. В обмен она обещала полностью отдать себя в его власть! Эта мысль свела с ума несчастного человека, и, для того чтобы завладеть телом, о котором он мечтал ночами, он был готов на все.

Что же касается Азалаис, то она не только отдала Жерве одну из рубашек Катрин, на которой она чинила кружево, но и собственноручно написала пресловутое «любовное письмо», подделав почерк сеньоры. Обладая всевозможными талантами, она умела не только писать, но и рисовать, благодаря чему легко изготовила фальшивку. Все это было спущено Фабром на веревке ночью в установленное время в условленном месте во время его дежурства на стене…

И вот теперь плотник и его дочь исчезли. Таинственным образом предупрежденные об опасности, Азалаис и ее отец исчезли словно по волшебству, не оставив не только ни малейшего следа своего пребывания, но и доказательств поспешности сборов. Дом плотника в тот момент, когда в него ворвались Николя и его солдаты, был в безукоризненном порядке. Постели не были разобраны, посуда была на месте.

– Необходимо узнать, кто их осведомил о наших планах, – заключил Николя. – У кого-то из нас слишком длинный язык, это уж точно…

Не успел Николя закончить свою тираду, как розовое от утренней зари небо огласилось криками часового:

– Эй! Идите скорее сюда!

Звал Мартиал, один из сыновей Мальвезена. Стоя на коленях в узком проходе у зубца крепостной стены, он высматривал что-то под самыми стенами. Немедленно все пространство между зубцами заполнилось до отказа людьми. Все свешивались вниз, и у всех вырывался один и тот же вопль страшного удивления. На обочине рва, распластавшись и устремив в небо широко открытые глаза, лежал Огюстен Фабр с арбалетной стрелой в груди…

– Как он здесь оказался? – проронил кто-то. – И где его дочь?

Ответ на первый вопрос был тут же найден: около башни вдоль стены свешивалась веревка.

– Он, должно быть, упал! – выдохнул взволнованный голос. – Спускаться таким образом с укреплений – упражнение вовсе не подходящее для человека его возраста…

– А стрела? – возразил Мартиал Мальвезен. – Где он ее подцепил?

– Он был, наверное, убит еще наверху. Те люди могли не знать, что он работал на них.

Чувствовалось, что все взволнованы смертью Фабра. Еще совсем недавно они его считали своим.

– Эге! – воскликнула Гоберта. – Так он же один там на обочине рва, наш Огюстен! А они должны быть вдвоем. Что с ней приключилось, с красоткой Азалаис? Трудно предположить, что она воспользовалась той же дорогой…

Не отрывая глаз от разбитого тела, которое, казалось, его заворожило, Николя Барраль сдвинул каску на затылок и со вздохом почесал голову:

– Что-то подсказывает мне, что мы ее не найдем! Да и Фабра кто теперь предаст земле?!

– Будем надеяться, что эти псы его похоронят, – вздохнула сочувственно Гоберта. – Она предала его так же, как и нас, и он ценой своей жизни заплатил за свое предательство. Надо будет попросить аббата о скромном молебне.

И, плотнее завернувшись в свою баранью шкуру, не обращая ни на кого внимания, она отправилась домой кормить свою ораву.

Дозорная галерея быстро освободилась, и только часовые вернулись к своим обязанностям.

В это время в замке Катрин возвращалась к горькой действительности. От Сары она узнала, что ее только что спрашивал аббат Бернар.

– Я могу его попросить прийти позже, – предложила Сара.

– Нет. Проводи меня в мою часовню. Мы будем говорить одни, свидетелем должен быть только Бог, потому что никогда я так не нуждалась в его поддержке.

Часовня находилась в одной из башенок. Аббат был уже там – Катрин увидела его, коленопреклоненного перед небольшим алтарем, где под светло-голубым сводом витража сверкало золотое распятие.

Это была совсем маленькая часовня, созданная для знатной дамы. Помимо золотого креста, в ней висела картина «Благовещение» кисти Яна ван Эйка, старого друга прошлых лет.

На узкой тополиной доске художник написал маленькую Деву, удивительно невинную и чистую в причудливых складках голубого шелка, по которому струились золотые густые волосы, едва сдерживаемые на лбу обручем из драгоценных камней. Лицо ее было лицом Катрин: большие глаза цвета аметиста и несравненное золото волос. Это была совсем юная, нежная и скромная Катрин, похожая на ту молодую девушку, которая однажды вечером на дороге в Перонн вместе со своим дядей Матье подобрала Арно де Монсальви, недвижимого и окровавленного в его черных, перепачканных грязью доспехах. Именно по этой причине сумрачный капитан оставил открытыми двери своего жилища перед конным путешественником из конюшен Бургундии, который в утро прошлого Рождества ступил на землю в густой снег двора почета. Человек пришел с бережно завернутой в тонкое полотно и плотную шерсть картиной. Он нес ее перед собой, как ребенка. Его сопровождал эскорт из бургундских рыцарей.

Арно тогда разгневался. Одно только имя герцога Филиппа могло вывести его из себя, вид герба оказывал на него такое же действие, как красная тряпка на быка. Но письмо, сопровождавшее посылку, не было написано герцогом. Его написал сам Ян ван Эйк: «Тот, кто является всегда вашим верным другом, счастлив возможностью сказать вам это, равно как и пожелать приятного Рождества в стране, где братья отказались от взаимной ненависти. Соблаговолите принять это „Благовещение“, которое походит на вас и желает стать предвестником мира. Оно было исполнено вашим покорнейшим слугой по памяти, а также по велению сердца. Ян».

Произведение было изумительным, письмо тоже. Со слезами на глазах Катрин приняла и то и другое, но, покраснев, не могла не сказать:

– Я уже не такая молодая… и не такая красивая.

– Молодой ты будешь вечно, – сказал ей тогда Арно. – А красивее ты становишься с каждым днем. Но я счастлив, что эта молодая девушка вошла в мой дом, потому что именно так должна была бы войти ты, если бы я не был так глуп…

И «Благовещение» заняло место в часовне, куда каждое утро и каждый вечер Катрин приходила преклонить колени. Она окуналась в молодость и обретала в ней неизменную радость. Маленький Мишель обожал это изображение, на котором его мать и королева небес так же были совмещены на куске дерева, как совмещались они и в его сознании.

Войдя в маленькую часовню, Катрин встала на колени рядом с аббатом, соединив холодные руки на бархатном подлокотнике молитвенной скамеечки.

Аббат повернул голову, нахмурился и произнес:

– Вы очень бледны. Не лучше ли было остаться в постели?

– Я уже и так виню себя за слабость. При всем том, что мне стало известно, я не могу больше оставаться в кровати. Я не знаю, смогу ли я вообще уснуть, пока меня не покинет эта тревога. Поймите, отец мой, когда я узнала, какую ужасную авантюру придумали эти… люди, чтобы нас погубить, мне показалось, что жизнь оставляет меня и что…

– Не надо больше искать оправданий вашим страданиям, госпожа Катрин!

Несколькими фразами Бернар де Кальмон д'О посвятил владелицу замка во все, что было уже известно вассалам, добавив только о жалком конце Огюстена Фабра.

– Нам остается, – добавил он, – найти Азалаис, если это еще возможно… и определить судьбу Жерве. Настаиваете ли вы на смертном приговоре, который объявили ему?

– Вы знаете, что у меня нет выбора, ваше преподобие! Никто здесь не поймет моей милости и никто меня не простит. Наши люди подумают, что их предают. Это подтолкнет Мартена Керу на убийство, никакая человеческая сила не может ему помешать. Если я поддамся жалости, то погублю его душу, хотя жалость противоречит законности. Жерве будет повешен этим вечером.

– Я не могу вас винить, я знаю, чего вам это стоит. Я пошлю к нему в донжон одного из братьев, чтобы приготовить его к смерти. Но, скажите, ведь сейчас не это тяготит вас?

– Нет, – глухо пробормотала молодая женщина, – слишком велика опасность, угрожающая моему мужу. В этот час бастард Апшье скачет по дороге в Париж, снабженный тем, о чем вам известно. Надо его нагнать. Подумайте, как это сделать, ведь он не так далеко уехал.

– Четыре дня! Опережение не такое большое, если небо будет с нами и Гонне встретятся по дороге препятствия. Но тот, кого мы пошлем, не будет гарантирован от тех же опасностей. К тому же мы не можем в отличие от Апшье покинуть город когда захотим. Увы! Мы осаждены!

– Но осада не помешала Азалаис улизнуть у нас из-под носа. То, что удалось женщине, почему бы не попробовать совершить мужчине?

– Именно с этим ко мне приходил кое-кто из ваших вассалов… с Беранже во главе. Этот мальчик, бледнеющий при мысли о сражении, тем не менее готов броситься вдогонку за таким воякой, как этот бастард, чтобы спасти мессира Арно. Он утверждает, что берется спуститься со стены по веревке. Я оставил его во дворе, где он теперь с нетерпением ждет вашего решения.