Мойра даже задохнулась от столь долгого поцелуя. А Дэвид обнимал ее и при этом как-то странно дрожал. Он стиснул ее так сильно, что она невольно ахнула.

Дэвид тут же отпустил ее и чуть наклонился к ней.

– Думал, что больше никогда не увижу тебя, – глухо произнес он, вглядываясь в ее блестящие светлые глаза, лаская жесткой рукой нежную кожу на ее щеках. – Я ведь не влюбленный мальчишка, не юнец, впервые потерявший голову от избытка чувств. Я мужчина, который должен принимать решения и следовать им. И я твердо решил, что расстаться навсегда и уехать, не прощаясь, будет лучше для нас обоих. Хотя мне было так больно… Покидая тебя, я словно вырывал из груди собственное сердце. А потом понял, что слишком уважаю тебя, чтобы вот так скрыться. Словно сбежать от той, которая не заслуживает чувствовать себя брошенной… покинутой. Поэтому и вернулся, чтобы все тебе объяснить. Но учти – я уже принял решение. Так надо, милая моя… – совсем тихо произнес Дэвид и опустил голову.

Мойра, оглушенная его словами, какое-то время молчала. Что он говорит?

– Ты решил уехать от меня… – еле слышно произнесла она срывающимся голосом.

Не глядя на нее, Дэвид кивнул. И стал рассказывать, о чем они говорили сегодня с Райваком: брат вождя догадался, кто она на самом деле, когда наблюдал встречу Мойры с отцом Годвином, понял, что она та самая фейри Мойра, которую некогда увез с острова Хой Гектор Маккензи и которую до сих пор разыскивают по его приказу. Райвак предложил следующее: либо Дэвида схватят его люди и передадут вождю Маккензи, как и вернут саму Мойру ее прежнему покровителю, либо Дэвид уедет, а Мойра станет законной супругой Иана. Впрочем, Райвак не такая уж плохая партия для нее, с горечью в голосе подытожил Дэвид. Брат Маккея действительно сильно полюбил Мойру, хочет возвысить ее, и он – лучшая партия, о какой могла бы мечтать женщина этих краев. Иан высокороден, знатен, почитаем… и очень одинок. Любовь такого одинокого человека дорогого стоит. В конце концов, Райвак красивый парень, она свыкнется с ним и он будет ей приятен. А то, что было между ней и Дэвидом… Мойра – разумная женщина и должна понять, что это было лишь кратковременное счастье, какое они украли у всего мира, как два безрассудных вора. Но такое счастье долго не существует. Это была красивая сказка, дивные чары, которые вскоре рассеются перед неизбежностью реальной жизни. И в этой реальной жизни Дэвиду надо вернуться в свои земли, а ей… Что ж, Райвак предложит ей достойное положение и достойную жизнь в почете и богатстве.

– Потому я и вернулся, чтобы объяснить тебе это. Чтобы ты все поняла, а не считала меня беглецом, бросившим тебя на произвол судьбы.

Теперь его голос звучал твердо, даже резко.

Мойра сидела, опустив голову. Ее волосы покрывала темная шелковистая сетка, но непокорные светлые завитки выбились сквозь нити плетения, и от этого она казалась какой-то растрепанной, трогательной и потерянной. Дэвид надеялся на ее здравомыслие, на присущую ей силу, которая всегда так восхищала его. Он только опасался, что она опять начнет плакать. Но когда Дэвид осторожно взял ее за подбородок, повернул к себе ее лицо и заглянул в глаза, ему стало невыносимо больно от того, что он увидел. Уж лучше бы она плакала.

Ему понадобились силы, чтобы продолжить:

– Разве у нас есть выход, Мойра? Ты должна понять, что наше положение было опасным изначально. Рано или поздно нам пришлось бы поплатиться за наше краткое счастье.

– Я понимаю.

Она сказала это так спокойно, что он опять восхитился ее самообладанием. А потом она продолжила:

– Но я тебе верила, Дэйв. Даже зная, какой ты и кто ты, я тебе верила. Ибо чувствовала, что ты меня любишь.

Он прижал стиснутые руки к груди. Казалось, его сердце перестало биться и теперь исходило кровью.

– Но я люблю тебя, Мойра. Люблю так сильно, что, покидая тебя… я словно оставляю здесь часть себя.

Она усмехнулась:

– Ты и оставил. В моем теле. И ты так много говорил, что хочешь иметь сына… чтобы потом просто взять и уехать. Надо же, а я ведь пообещала отцу Годвину, что ты обвенчаешься со мной. Вот насколько я тебе верила. А ты… Ты просто продал меня Райваку, когда счел это выгодным. О небо! До чего горек мой удел – быть проданной теми, кто мне дорог!..

Голос Дэвида был тих, когда он вновь заговорил:

– Я не продавал тебя, Мойра. Просто… Я никогда не обвенчаюсь с тобой. Я не обещал этого. Среди этих холмов и пустошей, когда мы были столь свободны, это не казалось мне важным. Но там, куда я вернусь, я никогда не смогу быть твоим мужем. Ибо я женат. Я венчался перед алтарем с другой женщиной, и связь эта нерушима.

– Но ты же говорил, что твоя жена умерла! И ты даже перестал вспоминать ее со мной. Или ты вновь женился? Хотя… такой, как ты, обычно долго не живет без женщины.

– Я женат на знатной и уважаемой женщине, – холодно произнес Дэвид. Лицо его словно окаменело: перед его внутренним взором предстала сестра графа Нортумберленда. Он вспоминал ее с отвращением и злостью, но понимал, что отделаться от родственницы главы севера Англии не правомочен.

Мойра не могла понять, почему он так изменился, однако продолжала бороться за свое счастье. Глаза ее оставались сухими, но голос как-то странно задрожал:

– Мне не важно, кто она, Дэйв. О, разве для любящей женщины это так важно – женат ты или нет! Я и с Гектором жила невенчанной. А его я не любила. С любимым же я согласна жить и во грехе!

– Милая моя, ты просто не понимаешь, о чем говоришь!

Мойра стянула на груди складки пледа.

– Так ты любишь ее… свою жену?

Дэвид как-то жестко хмыкнул:

– Ее? Нет, помоги мне Боже. Но не могу с ней расстаться. Как и не смогу привести тебя в свой дом. Здесь же ты будешь жить в почтении и любви…

Он опять говорил о Райваке, о том, что Мойре стоит всерьез подумать о браке с ним. Да, ему больно отдавать ее другому, но истинная любовь в том и заключается, чтобы выгоды дорогого человека ставить превыше своих нужд.

Теперь он говорил спокойно и решительно, Мойра даже уловила стальные нотки в его голосе. И поняла – он не уступит. А она так унижается перед ним… Где ее гордость? Кем она стала с ним?! Жалкой потаскухой, умоляющей о крупицах любви.

И она медленно, осторожно подбирая слова, произнесла:

– Говоришь, что любящий ставит нужды любимой превыше своих устремлений? Разве это так, Хат? Ведь если я стану женой Иана Райвака Маккея и об этом узнает Гектор, то это породит вражду между северными кланами. Ты ведь не мог не предусмотреть этого? И тебе изначально именно это и требовалось. Какая разница – вражда между Манро и Маккензи или Маккеями и Маккензи? По сути, если Райвак обвенчается со мной, у Гектора не будет прав забрать меня, однако он не простит этого. И может случиться межклановая война. Клансмены пойдут за своим вождем, даже если он поведет свои отряды на северных Маккеев. – Она вдруг сделала паузу и сказала уже совсем иначе, чем ранее: – Это ведь то, что тебе так необходимо. Отвлечь горцев от выступления на Англию под предводительством короля Якова. На твою Англию, Дэйв!

Все, она сказала это. То были опасные речи. Но Мойра была в гневе и решилась признаться во всем. И последние ее слова… О, как давно она не говорила на языке своей матери!

Сначала Дэвид был просто сражен ее внезапным подозрением. То, что она сказала, – возможно. Но именно в этот раз он и не пытался втянуть ее в свои планы. О которых она знает, ибо поняла, кто он и откуда. Но потом его будто обожгло. Мойра закончила свою речь на английском! Более того, она говорила на северном диалекте его родины – на языке Пограничья!

Он был сражен. Просто смотрел на нее и молчал. И это его долгое молчание напугало Мойру.

Она медленно попятилась, глядя на него с опаской.

– Ну что, англичанин, теперь ты убьешь меня и бросишь мое тело в воды кайла?

Дэвид сильно вздрогнул.

– Не говори чушь… Но, ради всего святого… откуда? Каким образом?

– Ты говорил со своими спутниками по-английски, когда вы только похитили меня и думали, что я в беспамятстве, – призналась Мойра, все еще отступая. Она понимала, что теперь Дэвид опасен для нее, ибо ей известна его тайна. – А это язык моей матери. Она была пришлой на острове Хой и… Ох, Дэвид! Отпусти меня!

Но он зажал ей рот и дико озирался по сторонам. Она же стала отчаянно отбиваться, стараясь высвободиться. Дэвид сильнее сжал ее.

– Тсс! Тише, тише, малышка. Что ты придумала? Разве я англичанин? Мало ли, на каком языке я мог говорить со своими подельниками? Я просто бывал в Англии и…

Дэвид чувствовал, как сильно она дрожит, и вдруг ощутил жгучий стыд. Неужели в нем есть нечто такое, что любящая его женщина могла заподозрить, что он захочет избавиться от нее?

Он медленно отпустил ее, сел на прежнее место. Она стояла пред ним, сжавшись, но не трогалась с места.

– Тебе не нужно меня бояться, женщина. Пусть на мне много грехов… но я не настолько негодяй, как ты думаешь. Хотя… да, у тебя есть повод так думать обо мне.

И добавил после мучительно долгой паузы:

– Умеешь же ты хранить свои секреты, фейри Мойра.

Она заговорила тихим, дрожащим голосом. Поведала о том, когда заподозрила его и обратила внимание, что он готов на все, только бы убедить северян не присоединяться к походу на Англию.

– Поначалу я молчала от страха и возмущения. Потом… Я ведь помню, как ты говорил и про плохое оружие горцев, и про доспехи в английской армии. И я согласна с тем, что много парней из кланов полягут в далеком краю ради чужих интересов. Ты не хотел этой войны, не хотел их гибели. Блаженны миротворцы – так учит нас Писание. Поэтому я и не предавала тебя. Но нет, даже не в этом дело. Ибо предать тебя для меня все равно что убить собственную душу.

Они оба умолкли. Со стороны замка Бхайрак доносилась протяжная гэльская песня – это был тихий нестройный напев, временами переходивший в дикий хор, когда остальные подхватывали его. И тогда в пении слышалось что-то торжественное и воинственное одновременно. Эти звуки неслись далеко над водами кайла, и на них отзывались псы в селении Тонг. Звуки окружающего мира. Но Дэвиду и Мойре до этого не было никакого дела. Им казалось, что тут, среди зарослей высокого папоротника, в стороне от людского оживления, они одни в целом свете. Но разве так и не случалось всегда, когда они были рядом?

Дэвид не заметил, как по его щекам после слов Мойры покатились слезы. Она была лучше всех, кого он знал в этой жизни. Она была его живой мечтой, его фейри, дарованной ему небесами.

– Я люблю тебя, – сказал он, задыхаясь.

Как говорить о любви, когда она только что пережила такой страх по его вине? И тогда он мягко произнес:

– Расскажи мне о своей матери. Она ведь англичанка, да? Ты говорила, что она бежала откуда-то. И, как я понимаю, она из Нортумберленда. Ведь ты говоришь на языке тех мест, откуда и я сам.

Теперь он от нее не таился. Но Мойре пришлось собраться, прежде чем она смогла говорить о чем-то, кроме них самих.

Мать. Да. Ее все называли Норой. Она была суровой и недоброй женщиной. Когда-то красивая, она быстро растратила всю дарованную ей прелесть, и ее даже побаивались – настолько она была злой и властной. На островах недоверчиво относятся к чужакам, но Нора стала женой местного рыбака и как-то прижилась. Вялила рыбу и одевалась, как все местные, нигде особо не проявляла себя и ни с кем не сближалась. И всегда жила, сберегая в сердце ненависть к тому, из-за кого ее жизнь так изменилась.

– Когда мы были одни, она разговаривала со мной на языке тех краев, откуда прибыла. Только со мной, – рассказывала Мойра, голос которой звучал монотонно, как будто ей стоило усилий сосредоточиться на истории о своем прошлом после пережитого недавно потрясения. – Да, она говорила на родном языке только со мной, ибо ей хотелось кому-то поверять свою душу. Не отцу Годвину, которому она порой исповедовалась, но который был с ней строг, не мужу, которого терпела и которому вынуждена была подчиняться. Мне же она могла выплескивать всю свою затаенную ненависть, заставляла выслушивать вновь и вновь ее обиды на моего отца, который обманул ее, развеяв ее надежды.

Дэвид вспомнил слова Мойры о том, как матушка учила ее не доверять чувствам, а только использовать мужчин, не позволяя эмоциям возобладать над рассудком. Но дочь давно отказалась от этих советов, полюбив похитившего ее мужчину. От этой мысли Дэвиду стало и хорошо, и больно. Больно оттого, что он по сути был готов разбить сердце Мойры, как и ее отец некогда поступил с Норой.

– Твоя мать не говорила, какого она рода и где ее дом? – спросил он, когда Мойра умолкла.

– Нет. Она скрывала, откуда ей пришлось бежать. А она в самом деле бежала, опасаясь страшной мести за то, что сделала… Говорила, что на ее родине месть является основным законом и что если я буду знать имя своей родни, то это может погубить меня. Поэтому и скрывала. Даже злилась, если я расспрашивала.