Нортумберлендский говор, земли Пограничья, где закон мести свят как нигде… Дэвид вдруг почувствовал, что начинает что-то подозревать.

– Мойра, что же совершила твоя мать?

– Сначала сбежала от родных с человеком, которого страстно полюбила. Хотя он был из враждебного ее семейству рода. Нора надеялась, что их любовь примирит их семьи, что, когда у нее родится ребенок, ее родня простит ее и признает их брак с моим отцом. Но все вышло иначе… Когда вместо ожидаемого сына родилась дочь… Нора говорила, что отец и до моего рождения словно потерял к ней интерес, был груб и даже жесток. А когда родилась девочка, а не мальчик, она и вовсе стала не нужна ему. А может, его злило то, что, выкрав ее, он не получил приданого. Мать говорила, что ее семья очень знатная, что породниться с ними было бы честью для ее возлюбленного. Но даже когда ее родные стали проявлять некий интерес к ее судьбе, отцу уже не было до этого никакого дела.

Мойра медлила, теребя край пледа, и смотрела куда-то вдаль.

– Нора говорила, что возненавидеть так же легко, как и полюбить. Вот это с ней и случилось. С ней и моим отцом. Он выкрал ее, она пошла за ним по собственной воле, и ей не было пути назад. А отец не знал, как от нее отделаться. Возможно, даже хотел, чтобы она сама оставила его. Он сильно избивал и унижал Нору. О, как все это ужасно! Когда-то эти рассказы меня даже раздражали, мне надоело слушать, что любовь несет только зло… Теперь же…

Дэвид подошел к ней.

– Успокойся, милая. Твоей матери и впрямь не повезло. Но такая судьба необязательно суждена и тебе.

– О, Дэйв… – все же заплакала Мойра.

Дэвид притянул ее к себе, они опустились на склон, и он долго и бережно удерживал ее в руках, мягко покачивал, словно баюкал ребенка.

Когда Мойра успокоилась и взглянула на Дэвида, лицо его было сурово, взгляд казался отстраненным. И далеким, таким далеким…

– Зачем ты заставил меня рассказать тебе все это?

Она перешла на гэльский, но он неожиданно попросил ее продолжить свой рассказ на английском. Мойра так долго не говорила на нем, что порой ей было трудно подобрать слова.

Однажды отец Мойры, будучи во хмелю, так избил Нору, что она потеряла сознание. А когда пришла в себя, увидела, что ее любовник спит пьяный, а малышка Мойра выпала из колыбели и плачет, но никто не приходит на ее крик. В одном из больших каменных домов родни отца Мойры была пирушка, и все перепились настолько, что псы бродили по столам, доедая объедки, но их некому было прогнать. И тогда Нора решилась. Она сняла со стены старинную секиру и отрубила голову спящему любовнику.

– О святые угодники! – тихо произнес Дэвид и крепче прижал к себе женщину.

– Да, она казнила моего отца, – тихо и удрученно продолжила Мойра. – Но она находилась во владениях его семьи, влиятельной и знатной, и понимала, что они могут сделать с ней все, что угодно. Нора осознавала, что ее не помилуют. Тогда она собрала кое-какие пожитки, взяла меня на руки и ушла куда глаза глядят. Она шла несколько дней, брела по холодным зимним ручьям, чтобы собаки не взяли ее след. Она несла меня и благодарила Бога, что у нее от всего пережитого не пропало молоко и она могла кормить меня. Все же я была ее малышкой… Нора чувствовала себя обязанной спасти меня.

Наконец она вышла на пристань, откуда как раз собирался отчаливать корабль. Вроде это было в каком-то прибрежном аббатстве. К тому времени гордячка Нора выглядела как обычная бродяжка, никто бы и не признал в ней леди из благородного рода. Но она так опасалась, что ее продолжат искать и рано или поздно обнаружат, что, едва выяснив, что судно идет на северные Оркнейские острова, тут же стала умолять взять ее на борт. Она была готова уйти на край земли, лишь бы избежать преследования.

Так она попала на остров Мейнленд на Оркнеях. Там она нищенствовала у собора Святого Магнуса, пока ее не подобрал мой отчим Эрик. Все. С тех пор она жила с ним на Хое. Рыбак Эрик был по-своему добр с ней, но она не любила его, хотя и была ему помощницей в трудах и терпела подле себя. Ненависть к моему отцу у нее не прошла, как и страх, что ее однажды найдут… Теперь не найдут. Отец Годвин поведал, что Нора с острова Хой умерла. Бедная моя матушка…

И Мойра заплакала.

Дэвид дал ей выплакаться. Когда же она затихла, он вдруг спросил:

– Нора говорила тебе, как звали твоего отца и какого он рода?

– Только его имя. Уолтер.

– Так, – почему-то согласно кивнул Дэвид и на мгновение задумался. Потом пробормотал: – Ты левша, я это давно отметил. Как все они…

– Кто они? – удивилась Мойра.

Но Дэвид, казалось, не заметил ее вопроса.

– Имя твоей матери Нора… Это ведь может быть и Элеонора?..

Мойра смотрела на него с недоумением. А Дэвид осторожно взял ее лицо в руки, вглядывался, словно силясь как-то по-особому рассмотреть. Северная ночь – ясная ночь. Но Дэвид так пристально смотрел на нее, что она даже смутилась.

– Что?

Он вдруг улыбнулся.

– Знавал я одного парня. Как ни странно, но ты на него очень похожа. А я все думал, кого же ты мне порой напоминаешь? О, не вздрагивай так. Это не твой отец, и звали его не Уолтер, а Джонни. И, казалось бы, этот парень меньше всего мог бы походить на тебя… Но вот же…

Мойра отвела его руки. Грудь ее бурно вздымалась, темные брови сошлись к переносице:

– Дэвид, ради всего святого! Я же вижу, что ты сделал какой-то вывод из того, что я тебе поведала!

– Это невероятно, милая, но судьба порой играет с людьми такие странные шутки!.. Одно я тебе могу сказать: я не сомневаюсь, что мы с тобой земляки. И это так же верно, как и то, что я никогда больше не оставлю тебя.

Он сказал это уверенно и твердо. Поведанное Мойрой настолько поразило его, что у него в голове все смешалось. В то же время Дэвид почувствовал, как его сердце будто окрепло и родилось вновь. И теперь ничто не могло поколебать его намерений. Весть, что Мойра – потерянное дитя его друзей из Пограничья, стала последней каплей в сомнениях Майсгрейва. Ибо важнее всех чувств и желаний, опасений и страданий был впитанный им с детства закон его земли – жители Пограничья не бросают своих.

И Дэвид сказал: они уедут сейчас же, они сбегут… Они…

Он вдруг осекся. Им надо было все обдумать, прежде чем что-то предпринять. Мойра это понимала.

Гул, доносившийся со стороны замка, уже стихал. Кто-то еще распевал, но это была одинокая пьяная песня, да и рог, по традиции трубивший отбой на зубцах башни Бхайрака, прохрипел так слабо и натужно, что можно было только догадываться, сколько выпил трубач. Однако именно в это время они заметили блуждающие по берегу фигуры. У некоторых в руках были факелы. В такую светлую ночь – и факелы?

– Меня ищут, – догадалась Мойра. И с тревогой посмотрела на Дэвида: – Что нам делать, милый?

И тут Дэвид, который тщательно продумывал все свои действия и был способен быстро принимать решения, неожиданно растерялся. Он пробормотал, что у него неподалеку стоит привязанная лошадь…

Но разве они смогут скрыться на ней, если Маккеи начнут поиски и пустятся в погоню? Они ведь в Стратневере, где люди безраздельно преданы своим вождям и по их зову тут же начнут охоту на беглецов. Ранее Дэвид совершил, казалось бы, невозможное, выкрав Мойру у могущественного вождя Маккензи. Но к тому похищению он готовился, у него были помощники и союзники. Могут ли они рисковать теперь, когда любой Маккей будет готов без раздумий выдать их?!

Он быстро говорил все это Мойре, даже сказал, что попытается выкрасть лодку и увезти свою женщину морем. Но она сама заставила его отказаться от этого плана. Воды в северных проливах, по которым им придется плыть, слишком опасны, а на побережье любой рыбак выдаст их Маккеям… Они только могут отдаться воле волн и уплыть невесть куда. Но это было бы просто гибельно. Да и глупо. Они не дети, чтобы ради смятенных чувств погубить себя назло всем.

Дэвид слушал ее, наблюдая за огнями на берегу. Они были еще далеко, но он вдруг осознал, что совершенно сбит с толку. И от этого пораженческого чувства в душе стала подниматься злость. Ему следовало уйти. Им следовало уйти и скрыться. Ибо без нее он никуда не поедет.

А огни в руках разыскивающих постепенно рассыпались по побережью, некоторые уже приближались к ним.

– Проклятье! – процедил Дэвид сквозь зубы. – Они не должны обнаружить нас вместе. Ведь мы условились с Райваком, что я уеду отсюда. Но нет, я не могу просто так взять и уехать от тебя, моя фейри. Я словно в ловушке. И моя ловушка – ты, Мойра. Я сам не ведал, как попался. И мне и горько, и сладостно от этого!..

Мойра неожиданно улыбнулась счастливой ослепительной улыбкой:

– Ловушка? Скажешь такое! Или мы с тобой такие слабые, англичанин, чтобы не выкрутиться там, где, казалось бы, нет выхода?

Он бросил на нее озадаченный взгляд. И вдруг притянул к себе. Смотрел, чуть изогнув бровь, и его зеленые глаза мерцали.

– Ну, вряд ли нас можно назвать слабыми. Мы с тобой пережили шторм в океане, преодолели ненависть и сомнения, схватки и помехи, недомолвки и собственные тайны – и все еще держим друг друга в объятиях… И я вижу, что ты уже что-то придумала, умница моя!

Ох, эта его лукавая усмешка кота! Мойре вдруг, несмотря ни на что, захотелось смеяться. Но смех сейчас был для них непозволительной роскошью. Им надо было успеть договориться до того, как их обнаружат.

– Есть у меня такой план, – начала она…

Глава 5. Сент-Эндрюс

Маккеи выступили в поход быстро и весело: звучали волынки, топтали вереск ноги, слышались смех и задорные выкрики. Оставшиеся провожали своих клансменов, женщины махали руками и благословляли уходящих, дети долго бежали следом. Ай Рой смотрел вслед отбывающим с тихой грустью, столь непривычной для этого живого, шумного человека. Но так было решено: Ай Маккей останется управлять землями в Стратневере, а Иан Райвак, более молодой и обученный современному военному делу, к тому же бывавший при дворе и знавший обычаи Низинной Шотландии, возглавит отряды Маккеев в войске короля Якова.

В походе Райвак оказался неплохим предводителем: он знал почти всех клансменов лично, знал, чего можно ожидать от каждого из них, у него были карты и он продумал путь, где совершать привалы, а где предпочтительно двигаться всю ночь. Те из горцев, у кого были лошади, ехали верхом, остальные же передвигались пешком, когда размашистым шагом, когда переходя на бег. Проложенных дорог тут не было, отряды двигались по прямой, через холмы и низины, часто форсируя преграждавшие путь речки. Перебираться через бурные потоки было непросто: порой вода доходила пехотинцам до бедер, а течение было таким стремительным, что устоять против него можно было, только если идти по двое-трое, крепко взявшись за руки.

– Старина Неил, ты как? – окликал Райвак знакомого пожилого клансмена. – В твои-то годы да в поход…

Но отдышавшийся старик только улыбался щербатым ртом:

– Я еще ого-го, Иан Райвак! И еще покажу, на что способен в схватке. Будь уверен, что Неил Маккей ловко будет резать глотки трусливым англичанам! Видит Бог, это куда лучше, чем умирать от скуки среди своих хлевов, слушая нытье женщин.

Райвак чуть кивал в ответ и обращался уже к другому Маккею, совсем мальчишке, с трудом выбиравшемуся из бурного потока:

– А ты, Тошаг, как? Твоя мать точно знает, что ты пошел с нами, а не пасешь по ее настоянию коров на взгорье?

И юный Тошаг начинал клясться всеми духами-хранителями своего рода, что матушка сама благословила его идти в поход. Врал, наверное. Но не отправлять же паренька назад, когда они уже так глубоко продвинулись на юг.

Обдуваемые ветрами холмы Стратневера остались позади, местность теперь была более лесистой, приходилось высылать вперед разведчиков, дабы они оценили обстановку, нашли проходы, определили, как и где пройдут отряды Маккеев.

В какой-то миг Иан, проезжая на своем белоснежном скакуне вдоль колонны отрядов, поравнялся с ехавшим среди конников Маккеев Дэвидом и резко тронул стременем его стремя.

– Какого дьявола ты все еще с нами, Хат? Мы же с тобой условились: ты оставляешь мне женщину, а я даю тебе коня и деньги, чтобы ты покинул наши владения. Так чего ты вдруг увязался за нами?

Дэвид смотрел на него со своей насмешливой улыбкой, хитро прищурив раскосые зеленые глаза.

– Да, мы договаривались. Но потом я понял, что ты задумал: сейчас, когда все роды и септы прислали к тебе своих людей, меня, одинокого путника, скорее всего, приняли бы за дезертира. И что тогда бы меня ждало? Ты ведь знаешь приказ графа Хантли: любой не явившийся на сбор горец будет считаться уклоняющимся от призыва и его могут казнить на месте, не особо вникая в пояснения. Так что не приставай ко мне, Райвак. Я буду ехать с вами, пока не сочту, что уже безопасно отделиться от вас. Тебе придется терпеть мое общество, Райвак. Раз уж я терплю твое.