Всем было известно, что двадцатилетний Александр Стюарт, епископ Сент-Эндрюса, был незаконнорожденным сыном короля Якова. Его августейший отец позаботился, чтобы бастард получил прекрасное образование, а затем сделал его главой одной из самых уважаемых шотландских епархий. Правда, когда Александр надел митру, ему было всего одиннадцать лет. Многих возмутило такое назначение, однако Яков IV был достаточно влиятелен, чтобы узурпировать право Папы Римского и назначать епископов и других должностных лиц в церковной иерархии по своему усмотрению. И постепенно все смирились, что Александр Стюарт стал епископом Сент-Эндрюса. К тому же король так щедро жертвовал на епархию своего бастарда, что вскоре епископство и сам город Сент-Эндрюс значительно укрепились, расстроились и даже обзавелись мощной каменной стеной. Ну а ныне молодой епископ объявил, что набирает войско, и со дня на день был готов облачиться в латы поверх епископской мантии, дабы присоединиться к отцу со своими отрядами, куда людей набирали с не меньшим рвением, чем люди графа Хантли объединяли кланы в шотландском Нагорье.

Дэвиду сейчас легче всего было выдать себя за одного из таких наемников, желавших примкнуть к войску епископа Александра. Другое дело, что если он, сильный мужчина с мечом, попался бы на глаза вербовщикам, то потом ему было бы весьма непросто покинуть казармы. Особенно учитывая тот боевой дух, каким ныне были проникнуты шотландцы. Поэтому он предпочел выдать себя за паломника, прибывшего в собор Сент-Эндрюса, и для пущей видимости вырезал себе костыль, на который опирался, когда двигался к собору, демонстрируя тем самым, что совсем непригоден для службы.

На деле ему надо было поскорее узнать, прибыл ли в епископство настоятель Годвин из далекого Балнакейского аббатства.

Дэвид вспоминал, что рассказал полупьяный Хемиш: аббат отбыл в епархию, с ним ехали послушники, среди которых должна быть и Мойра. В разговоре Хемиш уверял, что за ними прибыло хорошее судно с мачтой и несколькими парусами, на котором было немало матросов, – церковники имели хороший флот и могли позаботиться, чтобы их северные миссионеры подвергались на море наименьшему риску. Учитывая это, Дэвид надеялся, что судно должно было миновать залив Мори-Ферт, еще когда он находился среди Маккеев. Однако, справившись в прилегавшем к собору монастыре, явился ли на капитул некий настоятель Годвин из Балнакейской обители, он получил ответ, что того ждут со дня на день.

Дэвиду ничего не оставалось, как ждать прибытия корабля. Он снял небольшую комнату в доме вдовы булочника, неподалеку от ворот Сент-Эндрюсского монастыря, чтобы наблюдать за прибывавшими. Но помимо воли он следил и за сборами на войну епископа Александра. Здесь, в Нижней Шотландии, Дэвид словно скинул гэльскую лень и отстраненность и вновь почувствовал себя англичанином, поэтому происходившее вокруг вызывало в его душе тревогу за свою страну.

Обычно Сент-Эндрюс был спокойным мирным городом, куда со всех земель приезжали школяры, чтобы обучаться в известном Сент-Эндрюсском университете. Прибывали и паломники, так как по преданию именно сюда Святой Регул привез мощи апостола Эндрю[26], после чего тут появилось аббатство. А где большое аббатство с потоком паломников, там появляется и город. Сейчас Сент-Эндрюс был богатым церковным городом, с университетом, рынком и замком-резиденцией епископа. Но главным украшением города, конечно же, был собор Святого Эндрю – самое большое церковное здание в Шотландии, с островерхими ажурными колокольнями, витражами в высоких окнах и широким подворьем. Он возвышался на берегу над водами Северного моря, куда приплывали корабли с духовенством и паломниками, желающими помолиться над ракой с мощами апостола Эндрю.

Неподалеку от собора располагался и замок епископа, массивное каменное строение со всеми признаками укрепленного жилища – мощными башнями, толстыми стенами, рвом и решетками на воротах. Именно тут в основном толпились наемники и лэрды со своими отрядами. В самом же городе шли разговоры о том, когда будет выступление и стоило ли им вообще втягиваться в эту войну. Безусловно, находились и такие, кто считал неразумным начинать войну с Англией, поскольку брак короля Якова и Маргариты Английской обеспечивал стране мир и стабильность. Но подобные разговоры велись тихо и с опаской. Люди короля, сновавшие как среди священников, так и среди студентов, следили, чтобы никто не смел сомневаться в решении монарха.

Дэвид размышлял о причинах войны, а точнее, о желании шотландского короля ввязаться в нее. По сути, Яков IV был удачливым и популярным правителем. Он усмирял мятежи горских кланов, подчинил самого независимого феодала – лорда Островов, имел полную поддержку знатных лордов Шотландии – Дугласов, Хепбернов, Босуэллов, Гордонов. И вот этот король, прекрасно образованный, рыцарственный, любящий турниры и красивых женщин, заключивший мир благодаря династическому браку с англичанкой, сумевший придать своему двору такой блеск, какого ранее никогда не знала Шотландия, сейчас был решительно настроен на войну с соседним королевством и не желал слушать ничьих доводов.

Два королевства на острове – Шотландия и Англия – воевали так часто, что не проходило столетия, чтобы они не схлестывались в жестоких сражениях. Шотландцы всегда считали, что войны с более богатыми южными соседями принесут им прибыль и выгоду, хотя зачастую их наступления заканчивались полным поражением. Еще в древности король Константин II объявил войну англо-шотландскому королю Ательстану, но был разбит после долгого и ожесточенного боя[27]. Когда англичане вели затяжные войны с наседавшими на них викингами, шотландский король Малькольм II решил воспользоваться случаем и завоевать северный английский Нортумберленд. Но, уже дойдя до Дарема, потерпел поражение от саксонского ярла этих земель, который после победы даже украсил Дарем головами павших шотландцев – чисто вымытыми и с расчесанными волосами. Для шотландцев это было горькое оскорбление. Они не заслуживали подобного унижения – так они считали[28].

Столкновения и нападения продолжались и впоследствии. Дэвид как житель Пограничья был хорошо осведомлен на этот счет. Он знал и о полном поражении напавших на Англию шотландцев в битве Штандартов, когда только взошедший на престол Стефан Блуасский разбил напавшего с севера на его страну короля Дэвида. Знал и том, как спустя несколько десятилетий другой шотландский король, Вильгельм Лев, напал на Англию и уже успел дойти до Олнвика, но его в густом тумане окружили и взяли в плен несколько йоркширских баронов. Шотландцы очень переживали, что их монарх оказался в плену, но дерзкий английский король Генрих Плантагенет и не думал отпускать его. Лишь при Ричарде Львиное Сердце король-пленник обрел наконец свободу. Ричарду требовались деньги на крестовый поход и спокойствие в Англии, пока он будет отсутствовать, сражаясь в Святой земле. Без мира с обиженными за пленение их короля шотландцами это было бы невозможно, поэтому Ричард и освободил венценосного пленника за внесенную плату.

Тогда многие англичане осуждали Ричарда. Однако его великодушный поступок имел интересные последствия. Шотландцы были восхищены действиями английского короля, многие из них даже отправились с ним в крестовый поход, но главное заключалось в том, что милость Ричарда расположила их к англичанам и более чем на столетие прекратились войны между Англией и Шотландией, за исключением одного или двух незначительных столкновений.

Потом, когда в Шотландии шла борьба за трон представителей двух местных родов – Балиолей и Брюсов, – шотландской знатью было решено пригласить третейским судьей для решения спора английского короля Эдуарда I. Но в итоге Эдуард сумел рассорить претендентов и повел свои войска на север. Причем один из вчерашних претендентов на трон – Роберт Брюс – согласился помочь англичанину завоевать Шотландское королевство и присягнул ему на верность.

Это позже, когда Роберт Брюс поссорился с королем Эдуардом, он стал собирать вокруг себя всех недовольных английским владычеством; именно при Брюсе возвели в культ всеобщую борьбу с англичанами. А так как в итоге Брюс победил, то с подачи его сторонников и была провозглашена идея, что все беды шотландцев от англичан, что с ними надо бороться всегда и всюду, ибо иначе кровавые англы не дадут Шотландии покоя.

Теперь же выпал шанс напасть и поквитаться за прошлые поражения. И никто не сомневался, что это получится, учитывая, что английского Генриха Тюдора с армией не было в стране.

Дэвид слышал, как бряцающие железом под его окном воины говорили:

– Немало добра мы наберем в английских поместьях! До самого Йорка дойдем, оставив за собой кровавый след. Мы зарубим всякого, кто попытается не подчиниться нам!

– Почему только до Йорка? До самого Лондона докатится волна нашего воинства! Мы сделаем проклятых англичан нашими данниками и вассалами на века!

– Конечно, сделаем, видит Бог! Пока коронованный Тюдор увяз где-то за морем, вся его страна к нашим услугам. Уж как мы пойдем по их долинам и поместья! Воинов-то там нынче нет, одни леди да мальчишки-пажи подле них. И мы постараемся, чтобы в животике каждой англичанки завелось по маленькому славному шотландцу!

От этих разговоров на лице Дэвида начинали ходить желваки. Он брал свой костыль и, опираясь на него, шел к воротам храма.

Когда человек не знает, как ему быть, ему может помочь только молитва.

И Дэвид молился. Смешиваясь с толпой паломников, он устремлялся к раке с мощами апостола. Его не раз замечали тут – сильного мужчину с мрачным лицом и хищным взглядом зеленых глаз, который угрюмо поглядывал по сторонам. Скорее воин, чем богомолец, и только костыль, с которым он не расставался, давал ему возможность оставаться в стороне от всеобщего воинственного оживления.

Привратник при соборе Святого Эндрю знал, что этот хромой ожидает некоего настоятеля с севера Шотландии. Дэвид заплатил ему серебром, чтобы тот упредил его, когда прибудет судно с отцом Годвином, пообещав двойную плату, как только появятся известия. И уж привратник не упустил выгодный для него момент.

– Они здесь, – шепнул он, подобравшись к коленопреклоненному хромому, молившемуся в одной из боковых часовен главного нефа. – Отдыхают после плавания. Так как же обещанные деньги, сэр? – успел он схватить торопливо подскочившего паломника за полу накидки, когда тот едва не кинулся к выходу, позабыв про свой костыль. Даже как будто хромать перестал.

Но и теперь Дэвид не смог сразу встретиться с настоятелем. В этот день епископ Александр выступал с кафедры, доказывая, что Бог за Шотландию и теперь им предстоит отомстить за все перенесенные ранее от Англии обиды. Потом были сборы, толчея, гремели трубы, бряцала сталь. Дэвид держался в стороне от всеобщего столпотворения, заняв место на скамье под оградой, пока перед ним не остановился какой-то церковник в капюшоне. Обтрепанная сутана, скрытое под низко надвинутым капюшоном лицо, веревочные сандалии на искривленных ревматизмом ногах. Таков был аббат Годвин, жестом велевший следовать Дэвиду за собой.

– Я знаю, кто вы, сын мой, – произнес он, когда они остановились в дальнем углу у ограды, куда почти не долетал шум воинских сборов. Здесь было каменное изваяние ангела, склоненного над мраморной чашей, в которой стояла мутная дождевая вода. – Моя духовная дочь, не таясь, поведала мне о вас.

Дэвид судорожно сглотнул. Неужели Мойра осмелилась сообщить настоятелю, что он англичанин?

Но тот сказал совсем иное:

– Вы видите, что тут происходит, Дэвид? Все эти люди обезумели и, кажется, только и грезят войной. И если вы надумали присоединиться к этим ратям, то разумно ли мне передать вам женщину, у которой тут нет ни единой близкой души?

Дэвид перевел дыхание. Зря он плохо подумал о Мойре. Пора бы уже научиться доверять ей.

– Где она сейчас, святой отец? – спросил он, чувствуя, как сильно забилось сердце.

Тонкие губы аббата сурово сжались. Он стоял подле изваяния кроткого ангела, но сам выглядел решительным и суровым.

– Я не желаю отдавать мою духовную дочь тому, кто не спешил обвенчаться с ней. Да, я привез Мойру по ее настоятельной просьбе. Но вот вам мое условие: я сообщу ей, что виделся с вами, и даже позволю прийти, но только при условии, что вы обвенчаетесь с ней по закону нашей святой Матери Церкви. Я даже сам готов соединить ваши руки у алтаря и благословить вас.

Обвенчаться с Мойрой? Дэвид молчал. Казалось бы, ему ничего не стоило сказать, что он готов, и согласиться. Но почему-то ему не хотелось лгать этому священнику. Было в отце Годвине нечто искреннее и достойное, да и сам Дэвид уже устал от постоянной лжи.

– Святой отец, я вижу, что вы искренне печетесь о судьбе вашей воспитанницы.

– И о спасении ее души, – вставил настоятель.

– Да, да, конечно. Однако я не могу сделать то, о чем вы просите. Я уже обвенчан с другой.

Отец Годвин отшатнулся. Кажется, подобное не приходило ему в голову. Мойра рвалась к некому Дэвиду, но не говорила, что тот уже женат.