Однако пока венценосные супруги говорили отнюдь не о войне. Яков взял руки королевы в свои, что-то рассказывал ей и бурно дышал. В конец зала их голоса долетали неясным гулом, и тут леди Лейн осмелилась спросить у седого Дугласа, чем так встревожен его величество.

– Какое-то наваждение, клянусь преисподней! – глухим рыком отозвался сэр Арчибальд. – Хотя и весьма выгодное для нас наваждение. Я даже буду надеяться, что Яков внемлет тому, что произошло ради блага его самого и Шотландии.

И он поведал странную историю. После вечерней мессы государь захотел остаться в храме и помолиться в одиночестве. Король молился в часовне своего любимого святого Ниниана, когда почувствовал, что в храме он не один. При свете одинокой лампады у изваяния святого он различил силуэт в светлом балахоне и капюшоне наподобие монашеского. Хотя позже сам Дуглас и люди из окружения короля клялись, что в соборе никого не могло быть, ибо они стояли у входа и мимо них никто не мог пройти.

– Причем король уверяет, что рассмотрел под капюшоном прекрасное ангельское лицо и светлые волосы. И вот этот призрак вдруг сказал… что, мол, Яков совершает не богоугодное дело, развязав эту войну…

Тут Дуглас замолчал и повернулся к камину, где Яков, повысив голос, почти кричал королеве:

– Поверь, он сказал, чтобы я не поступал так, как намерен поступить! Сказал, что мое выступление обернется злом как для меня, так и для всякого, кто пойдет со мной! И если я не послушаю его совета, то буду повергнут и обречен на вечный позор!

Дэвид невольно повернулся в сторону короля, впрочем, как и все присутствующие. Яков стоял перед супругой, и в свете огня было видно, как сильно он нервничает. Рослый, атлетически сложенный, с длинными рыжеватыми волосами, он вдруг присел у ног супруги, словно ребенок, пришедший искать защиты у той, кому доверял.

Дэвид услышал, как Маргарита стала говорить, что, дескать, это видение было неспроста, что, наверное, сам ангел небесный явился Якову, дабы отговорить его от грозящих бед. Да и зачем ему воевать? Разве они плохо жили без войны?

Однако эти увещевания внезапно разозлили Якова.

– А может, это был ваш человек, Маргарита? – неожиданно вскинулся он. – Я знаю, насколько вы против того, чтобы я следовал своему договору с Францией!

Королева поняла, что поспешила, так охотно поддержав то, что предрекло видение. Но почему Яков считает, что это ее проделки? Она ведь все время тут, в замке на скале Кастел-Рок, и как бы она могла… К тому же кто из ее людей мог сыграть роль такого видения? Возможно, Якову стоит подумать об этом и все-таки признать, что перед ним был посланец небес? Король говорит, что ангел был очень красив? По-ангельски красив?

Они понизили голоса, но тут стоявший неподалеку от Дэвида Дуглас обратился к одному вельможе из свиты короля:

– Лорд Лайон, вы уверены, что ваши люди усердно обыскали помещение храма, когда услышали крики его величества?

– Государь уверял, что силуэт отступил в тень и словно растаял, – ответил тот. – Он какое-то время был не в силах говорить от потрясения, так что, если это был злоумышленник, он уже успел скрыться. Но когда его величество стал кричать… Мы все прибежали на его голос, и мои люди обшарили там каждый закоулок, каждую нишу. Но собор был пуст.

– Тогда будем надеяться, что это все же был посланец Божий, как и будем уповать на то, что его величество прислушается к гласу небес.

Но его собеседник, похоже, так не считал.

– Вздор все это! Вспомните, еще недавно на рыночной площади в Эдинбурге глухой ночью тоже слышали слова, которые неизвестно кто выкрикнул: дескать, и король, и его спутники, пожелавшие отправиться на войну, по прошествии сорока дней предстанут перед Плутоновым судом. Странные эти голоса небес, если ссылаются на языческого Плутона!

Это было сказано раздраженно и довольно громко, так что король все расслышал. И, похоже, слова эти подействовали на него отрезвляюще. Он даже засмеялся.

– Клянусь сладчайшим Нинианом, Маргарет, все это не что иное, как чьи-то злые проделки. Ваши… или нашего благородного друга графа Арчибальда. Что скажете, милорд Дуглас? Это кто-то из ваших сторонников?

Дуглас не успел ответить, ибо королева, не сдержавшись, закричала:

– Если кто-то и вытворяет каверзные дела, то только ваши друзья французы!

Она поднялась, выпрямилась во весь рост и, почти наступая на Якова, произнесла:

– Вы готовы поверить во все, супруг мой, кроме того, что вам и впрямь могло быть упреждающее видение. А я так опасаюсь… Мне так тревожно. Сами небеса взывают к вам, но вы ко всему глухи, кроме того, что говорят ваши лягушатники. Они же… Они советуют вам поступить бесчестно! Вы даже не объявили во всеуслышание о своем намерении, не послали вызов на бой, как поступил бы любой, считающий себя благородным рыцарем! Это было бы… хотя бы по-божески!

Королева была сильно возбуждена, она почти рыдала. И теперь Яков стал ее успокаивать, подсел, обнял. Возможно, ему и впрямь было видение, но ведь он уже столько сделал, чтобы начать кампанию, он подготовился. Никогда еще Шотландия не собирала столь сильного войска для похода на англичан. Теперь он будет выглядеть жалким, если вдруг велит всем расходиться. Да и деньги от короля Людовика уже приняты и розданы. Кем он будет в глазах европейских монархов, если, получив плату и помощь, откажется выполнять условия договора?

– А как вы будете выглядеть, если нападете как разбойник-горец, а не европейский властитель? – стояла на своем Маргарита.

Яков отвечал негромко, и в дальнем конце зала можно было расслышать только отдельные его фразы: да, он добрый христианин и внемлет ее совету… Да, да, он согласен, что это не по-рыцарски… В конце концов Яков сказал, что обязательно поставит в известность Генриха Тюдора, лишь бы его королева не плакала так горько. В ее положении это может плохо сказаться на ребенке.

Маргарита тут же уцепилась за эту фразу.

– Милорд, вспомните, что вы даже в шутку не произносите ни слова лжи. Я вас так уважаю за это! Поэтому, если вы приняли решение, не откладывайте его. Вы можете прямо сейчас написать послание английскому королю – и тогда я буду вновь видеть в вас того достойного рыцаря, с коим имею счастье быть обвенчанной.

Похоже, ей удалось повлиять на супруга. Яков сказал:

– Я всегда буду рад доставить вам удовольствие, моя прекрасная Маргарита. Эй, кто-нибудь, принесите письменные принадлежности и вызовите писца!

Среди придворных произошло движение, и леди Лейн воспользовалась этим, чтобы сделать им знак удалиться – это было кстати, поскольку король будет занят, да и время уже позднее. При этом она бросила выразительный взгляд на Дэвида. Он выходил вместе со всеми, опустив голову и стараясь скрыть лицо в тени широкого, надетого набекрень берета. Но с другой стороны, где его берет по моде был украшен брошью, лицо оставалось открытым, и Дэвид ощутил, как старый Дуглас скользнул по нему взглядом. При тусклом свете отдаленно стоявшего шандала он мог и не узнать Майсгрейва. Но тут, как назло, Дэвид зацепил злополучной лютней выступ деревянной панели, струны громко и жалобно зазвенели, и уже отвернувшийся было шотландский граф остановился.

– А ну постойте-ка, сэр! – внезапно сказал Кошачий Колокольчик.

Дэвид сделал вид, что не понимает, к кому обращены слова Дугласа, и продолжил двигаться к выходу в группе приближенных королевы, однако, услышав окрик графа, они все замерли. Дэвиду тоже пришлось остановиться и медленно повернуться.

Дуглас шагнул прямо к нему:

– Я знаю вас, но не могу припомнить. Кто вы, сэр?

Дэвид смотрел на него и быстро соображал, что можно сказать. И тут побледневшая леди Лейн вынуждена была признаться:

– Это Дэвид Майсгрейв, милорд. Он испрашивал аудиенции у ее величества.

Похоже, почтенная дама была сильно взволнована, и ее голос прозвучал громче обычного. Эту фразу услышал Яков. Он стал приближаться.

– Майсгрейв? Не ослышался ли я? Англичанин в покоях шотландской королевы? Ого, Маргарита, вы, оказывается, принимаете тайком от меня своего любимчика!

Но Дэвид уже сам выступил вперед и опустился на колено перед Яковом Шотландским.

– Государь… Ваше величество, позвольте сказать…

Краем глаза он увидел, как отшатнулась, схватившись за ожерелье у горла, Маргарита Тюдор. Вспомнил, как она говорила о нелепой ревности Якова к нему. Любимчик – вот как за глаза называл его Яков. Но в любом случае было ясно, что появление английского подданного в покоях шотландской королевы, да еще в преддверии войны, может принести ей неприятности. А уж ему-то…

И Дэвид, стараясь придать твердость своему голосу, сказал:

– Государь, я вынужден признаться, что хотел воспользоваться давнишним знакомством с ее величеством и попросить походатайствовать о встрече с вами. Но она сказала, что у вас слишком много дел и вы очень заняты, чтобы принять меня.

Яков внимательно смотрел на Майсгрейва. Пламя свечей в шандале осветило скуластое лицо короля – черты не особо правильные, но не лишенные привлекательности. Надменно выдвинутый подбородок, несколько презрительное выражение лица, которое придавали ему собравшиеся в уголках тонких губ морщины.

– Вы, Дэвид Майсгрейв, подданный английского короля, хотели предстать передо мной? Это даже забавно, клянусь святым Нинианом! Но вот я здесь и готов выслушать, что вы мне скажете. И учтите, я могу как поверить вам, так и… Для вас же лучше, чтобы я поверил!

– Ваше величество, я хотел просить вас принять меня к себе на службу.

Губы Якова чуть дрогнули – то ли в презрительной гримасе, то ли в усмешке.

– Несколько неожиданно, должен сказать. С чего это вы решили изменить присяге своему королю и служить мне? Вы сами слышите, что сказали? Или считаете меня столь наивным, чтобы я поверил в подобную ложь?

Дэвид проглотил ком в горле. Ему надо было извернуться. У него нет иного выхода, если он не хочет оказаться в пыточной камере.

– Это не ложь, милорд. Я долго размышлял, прежде чем решиться на подобный шаг. Вы отметили, что я подданный английского короля. Однако осмелюсь напомнить, что мой отец сэр Филипп Майсгрейв был верным слугой Йоркской династии, а с приходом Тюдоров… Скажем так, Майсгрейвы нынче не в чести. Меня даже лишили баронского титула, каким некогда наделил моего отца король Эдуард IV, да пребудет с ним милость небес. Так что мне не на что надеяться на службе у короля Генриха.

Рядом зашуршали складки платья, и Дэвид увидел, как к Якову приблизилась Маргарита. Она хотела что-то сказать, и он опасался, что это будет не в его пользу, настолько разгневанным было лицо королевы. Но Яков поднял руку, давая понять, чтобы супруга не вмешивалась.

– Право, это даже забавно. Но то, в чем ущемили вас Тюдоры, сторицей возместил граф Перси. Вы женаты на сестре правителя Севера!

– Да, я женат на сестре Нортумберленда. На сводной сестре, замечу. К тому же, увы, моя супруга калека, а граф уж очень строго следит, чтобы я… соблюдал свой супружеский долг перед леди Грейс. Моя жена очень ревнивая женщина, она постоянно жалуется на меня брату. И обычно он берет ее сторону. Порой это становится просто невыносимо. Не монах же я, в конце концов!

Последняя фраза Майсгрейва заставила Якова рассмеяться. Но потом он вновь стал серьезен.

– Что бы вы ни говорили сейчас, меня это не убедило.

– Тогда я поясню, какие размышления привели меня к тому, чтобы выбрать нового сюзерена.

Дэвид облизнул пересохшие губы, бросив быстрый взгляд на королеву. О, если бы она поняла! Но Маргарита стояла отвернувшись и нервно теребила жемчужины на широких рукавах. Что ж, у него есть хотя бы надежда, что она не будет вмешиваться.

– Я житель Пограничья, государь, а этот край слишком далек от земель, где Тюдоры уверены в своей власти. И все же король приказал повиноваться даже графу Нортумберленду, забрав его с войсками на войну где-то во Франции. Теперь наши приграничные земли беззащитны. И это в то время, когда все знают, что грядет большая война и скоро на нас нападут. Если же мы будем побеждены, что станется с моими землями и моей семьей? Поэтому я, поразмыслив, решил: если Тюдору плевать на нас, то я ничем не обязан монарху, которому нет дела до своих подданных. Может, стоит предложить свой меч и своих людей тому, кто будет лучшим государем? Конечно, взамен обещания, что мои земли не пострадают.

И Майсгрейв даже улыбнулся, прежде чем продолжил:

– Пограничье – спорная земля, которая никогда не находилась под строгим контролем Тюдоров. Многие наши лорды имеют связи с шотландцами, заключают общие браки… пусть они и не приветствуются правителями обоих королевств, но они существуют. Моя старшая дочь обручена с сыном главы Армстронгов, это почетный союз, и, если я стану вашим подданным, это только укрепит наши родственные связи. Я уже молчу, что поспешил к вам, предвидя, что скоро все земли Нортумберленда, а там и весь Йоркшир могут стать шотландскими. Границу нельзя считать незыблемой, и даже сам Эдинбург, нынешняя столица шотландского королевства, некогда была отвоевана шотландцами у англичан[42]. Поэтому я решил упредить события и прибыть к вам, как рыцарь к сюзерену, которому намерен предложить свою службу. И я лишь первый, кто решился на подобный шаг. А там и Флетчеры, и Героны, и многие другие северные семейства поймут, что лучше служить тому, кто пощадит их и будет заботиться о них как о своих подданных. Это выгоднее, чем воевать за английского короля, оставившего нас перед вражеской армией на произвол судьбы ради дружбы с иноземными Габсбургами.