Ночью нельзя? А днем?

Когда они уже были на гати, Дэвид с любопытством приблизился к башне. Ее стены были сложены так называемой сухой кладкой, то есть без раствора, но каждый камень лежал на своем месте, придавая зданию законченную и практически совершенную форму. Дэвид обогнул строение и, чуть касаясь его рукой, вышел к входу в башню – низкому и квадратному, откуда веяло холодом, словно из подземелья. Пригнувшись, он заметил, что стены невероятно толстые и где-то в глубине виднеется свет, проникавший сверху, оттуда, где не было крыши.

– Не надо туда заходить, – сказала Мойра, догадавшись о намерении Дэвида. – Это дикое место, и еще неизвестно, что может быть внутри.

– Ты же говорила, что в брохи нельзя заходить только в ночное время, – насмешливо произнес Дэвид. Уголок его рта изогнулся в улыбке, а одна бровь иронично приподнялась.

«Я ему что, дитя, чтобы надо мной насмехаться?» – возмутилась Мойра и отвернулась. Признаться, ничего странного в том, чтобы зайти в брох, она не видела. Но из-за насмешки Дэвида отошла и уселась под стеной строения. Пусть сам идет, а она посидит тут на солнышке.

Дэвид лишь пожал плечами и склонился, заглядывая в узкий низкий проем прохода. Полая башня, только и сказал им Олей, словно там не могло быть ничего интересного. Наверное, так и есть, но Дэвид всегда любил познавать новое, поэтому, впервые увидев брох, уверенно шагнул вовнутрь.

Что ж, тут действительно не было ничего необычного, если не считать пыльных человеческих останков, нескольких черепов, проросшей сквозь ребра скелетов травы, каких-то засохших стеблей, сплетенных гирляндами – словно подношение. Если здесь кто-то и бывает, то уже прошло достаточно времени после посещения; все было покрыто тленом забвения и пылью, в проникавших сверху в проем башни солнечных лучах плавали пылинки. Дэвид даже чихнул, и его чих прозвучал как-то особенно громко и даже зловеще. Он склонился над черепами, пытаясь понять, как умерли эти люди – своей смертью или же были убиты. Но проломанных черепов или поврежденных конечностей не заметил.

И тут из-за толстых стен броха донесся взволнованный голос Мойры:

– Хат, тебе лучше вернуться!

Волнуется, что он тут, или ее встревожило что-то иное? А она опять повторила:

– Скорее выходи. О, скорее!

Теперь в ее голосе явственно звучала тревога.

Толстые, около четырех или больше футов стены броха, да еще и низкий свод прохода… Ему пришлось наклониться, когда Мойра почти вскрикнула:

– Берегись!

В узком простенке это сделать трудно, но он уже понял, откуда грозит опасность: навстречу ему, занеся копье для выпада, прыгнул полуголый лохматый молодец.

В тесноте прохода у Дэвида не было возможности выхватить торчавший из-за плеча палаш. Его спасло лишь то, что по теплой погоде он скинул плед и тот лежал у него на плече. Одной рукой он успел резко сорвать его, отведя острие копья взмахом тяжелой ткани, а другой схватился за древко и дернул на себя. Нападавший не сориентировался, но не выпустил оружие, однако из-за резкого движения оказался рядом с Дэвидом, который тотчас ударил его кулаком в лицо.

Дикарь задохнулся и опрокинулся, выронив копье. Теперь Дэвид мог без усилий пронзить его, но успел заметить, что лицо нападавшего, покрытое слоем грязи, совсем юное и… какое-то удивленное. Дэвид отбросил копье, рывком поднял юношу, одновременно выхватывая нож и приставляя к горлу незнакомца.

– Ну ты, тише, не дергайся, а то я могу порезать тебя.

И тут Мойра крикнула:

– Там, Хат, сзади!

Дэвид уже вышел из броха и заметил, что Мойра указывает куда-то в сторону. Он резко развернулся, заслонившись юным пленником.

Стрела пропела моментально, Дэвид даже уловил миг, когда дернулся и вскрикнул пленник. Из-за его плеча он увидел еще одного из нападавших. Совсем мальчишка, но с луком в руках. Однако второй юный дикарь уже понял, что попал в своего, и, в отчаянии выронив лук, кинулся вперед с горестным криком:

– Хемиш мой! Хемиш!

Но не добежал, а замер в нескольких шагах, растерянный, всклокоченный, ощерившийся, как дикий кот. Потом выхватил из-за пояса длинный скин-дху и сделал еще шаг. Дэвид смотрел на мальчишку, удерживая оседавшего в его руках юнца, а потом приказал, властно и решительно:

– Положи нож, парень. Если не хочешь, чтобы с твоим приятелем поступили дурно.

Дэвид уже сообразил, что неумелый стрелок пусть и быстро пустил стрелу, но попал сотоварищу, названному Хемишем, в плечо, и тот скорее испытал шок от боли, чем был серьезно ранен.

– Я сказал, положи нож, – повторил Дэвид, стараясь, чтобы его голос звучал как можно спокойнее. – Мы просто поговорим. Я не нападаю на мальчишек, если они ведут себя достойно.

– Но ты вошел в полую башню! – взвизгнул юный дикарь. – Ты вошел в брох наших духов-прародителей!

– Как зашел, так и вышел. А теперь угомонись. Видишь, ты пугаешь мою спутницу. Да и раненого тобой Хемиша надо перевязать, пока он не истек кровью.

– Не слушай их, Манго! – вдруг выкрикнул тот, кого удерживал Дэвид. – Они враги! Убей их!

Юный Манго, дрожа всем телом, по-прежнему сжимал нож, а Дэвиду вдруг стало грустно, оттого что ему опять пришлось ввязаться в драку с юнцами. Ну не убивать же их!

Неожиданно ситуацию разрядила Мойра.

– Прекратите препираться! – спокойно произнесла она. – Учтите, мы не враги и шли к вам как гости. Нас направил к Мак-Ихе настоятель Гилберт из обители Святого Колумбана. И он не говорил, что здесь проживают горцы, готовые броситься с оружием на мирных путников. Мне горько и стыдно, что ваш отец так дурно воспитал вас, раз вы не отличаете врагов от гостей. Или вы не знаете закон Хайленда, что гостя надо принимать радушно, даже если он пришел с отрубленной человеческой головой под мышкой? Ибо кто знает, может, у него были причины отрубить голову этому человеку.

В ее голосе звучала сталь, а сама она стояла, как фея этих мест – в ярком пледе, с рассыпавшимися по плечам светлыми кудрями и осанкой владычицы. Раненый Хемиш, удерживаемый Дэвидом, повернул к ней голову, а юный Манго опустил руку с ножом.

– Так вы гости отца Гиба? – наконец произнес Манго. – Тогда милости просим. Но разве настоятель не говорил, что в полую башню Мак-Ихе чужакам доступ запрещен?

– Он не сказал, что брох принадлежит Мак-Ихе, – шагнув вперед, ответила Мойра. – Видимо, он считает, что полая башня не столь важна, если не обмолвился об этом ни словом.

Почти висевший в руках Дэвида Хемиш упрямо и зло повторил:

– Но этот чужак вошел в нашу башню!..

Он хотел еще что-то сказать, но Дэвид наконец отпустил его и юноша осел на колени. Он застонал, держась за правое плечо, откуда торчала оперенная стрела.

– Вы несносны! – топнула ногой Мойра. – Если вам так важно, чтобы брох не посещали чужаки, надо было встретить нас у входа и объяснить толком, а не прятаться в зарослях папоротника. Поверьте, мы достаточно учтивы, чтобы обратиться к вам с речью, а не хвататься сразу за оружие.

– Всякий, кто оскверняет наше святилище, должен быть наказан! – упрямо твердил Хемиш. – Так говорит наш отец.

Наш отец, сказал Хемиш. Эти дикари и впрямь были схожи, как братья, – оба невысокие и коренастые, темноволосые и голубоглазые. И грязные.

– Но отец не говорил нам сражаться с гостями, – задумчиво произнес более юный Манго. И добавил с гордостью: – Наш отец – Ангус Каррак Мак-Ихе.

– Значит, к нему мы и идем, – подытожил Дэвид.

После этого какое-то время они были заняты, вынимая острую зазубренную стрелу из плеча Хемиша, и тот сопел и стонал сквозь зубы, но при этом посматривал на Мойру, словно злился, что тут женщина, которая видит его страдания. Да еще и уверяет, что парню просто повезло, что стрела брата не сразила его наповал.

Когда с перевязкой было покончено, Мойра спросила:

– Сможешь идти? – И, не дождавшись ответа, добавила: – Конечно, сможешь. Ты ведь уже взрослый, чтобы не скулить и не плакать от столь пустяковой раны.

Все же она знала, как с ними разговаривать. И Хемиш с Манго уныло двинулись вперед, указывая гостям дорогу. Дэвид даже слышал, как Манго сказал брату:

– Эта женщина права в том, что не стоило сразу нападать на них. Они ведь не выглядели как враги.

– Но они вошли в нашу башню, – уже без прежней ярости отозвался Хемиш. Потом добавил: – Ох и достанется нам от родителя…


Ангус Каррак и впрямь отпустил обоим своим отпрыскам по хорошей затрещине, когда узнал, что случилось. К гостям он отнесся радушно, правда, Дэвиду не понравилось, как Ангус смотрел на Мойру – пристально, внимательно, изучающе. Впрочем, она всегда привлекала внимание мужчин, с этим надо смириться. Окинув женщину взглядом, Ангус словно вспомнил, что он радушный хозяин, и велел жене подать гостям по чаше сыворотки. И только после этого пояснил, из-за чего весь шум насчет полой башни.

– Этот брох – наше святилище, которое мы обязаны оберегать. Раньше Мак-Ихе владели тут всем, – сделал он широкий жест. – Но уже несколько поколений прошло, как мы стали септом возвысившихся Маккеев, которые подмяли под себя всех. До этого у нас была долгая вражда. Но и ныне Маккеи вынуждены считаться с нами и нашей свободой, чтобы заручиться нашей дружбой. Иначе… Вы сами должны понимать, что такое имя, как Мак-Ихе[10], так просто не дается.

При этом он гордо выпрямился и посмотрел на гостей с явным вызовом. Ангус Каррак был типичный кельт – темноволосый и голубоглазый, коренастый и не больно высокий, но державшийся с надменностью монарха. Под его рукой было не так уж много людей – в долине, где располагалось их селение, можно было насчитать только семь-восемь хозяйских дворов, но все жившие тут горцы были родичами. Ангус сказал, что и за соседними возвышенностями, почти до озера Лох-Шин, самого большого здесь, тоже живут Мак-Ихе. И добавил, что раньше владения их клана простирались далеко на север и везде их знали как грозную и опасную силу.

Дэвид слушал горделивого горца со спокойным почтением, но про себя подумал, что, видимо, эти Мак-Ихе были еще те разбойники и предпочитали нападать именно в темное время, что среди горцев Хайленда считалось признаком дурного нрава и было не в чести. Наверняка Маккеям пришлось немало повоевать с этими ночными разбойниками, прежде чем они взяли над ними верх и смогли подчинить. Теперь Мак-Ихе было немного, но они помнили свое прошлое и гордились им.

– Мы не только были известны своими вылазками под покровом темноты, но и тем, что тьма покровительствовала нам, – все так же величаво говорил своим гостям восседавший на простой деревянной плахе Ангус Каррак, пусть и в простом пледе, но с осанкой повелителя. – Ибо мы в родстве с темными духами этих мест! Некогда одна женщина, ее звали Донада, пошла ночью искупаться в ручье, и там ее соблазнил древний дух ночи. От него она и понесла. Было это давно, когда люди не знали креста и спасительной веры, но что поделаешь, если темный дух послал нам ловкость и силу с частицей своей крови? И мы почитаем его. Люди говорят, что порой он выходит из броха, но лично я никогда его не видел. Однако мы помним о родстве и время от времени приносим в башню цветы и плоды нашего труда. Думаю, дух не оставит нас своей милостью и в дальнейшем. Ибо ночь – любимое наше время. Время любви и набега, время песен и колдовства. И я клянусь в том спасением своей души!

И Ангус широко перекрестился.

Забавно это было – говорить о темных языческих духах и при этом совершать крестное знамение. Но в этом краю подобное, похоже, никого не удивляло. Сам Ангус, пусть и тесно общавшийся с настоятелем монастыря, явно гордился тем, что одна из его прародительниц сошлась с духом ночи. Или попросту подгуляла, а потом уверила родичей, что у нее связь с загадочным существом нелюдского мира, шепнул Дэвид Мойре. Та, судя по всему, считала так же, ибо закусила губу, пряча усмешку. Мойра и сама знала немало таких историй, поэтому лишь почтительно кивала, слушая Ангуса Каррака. Он же, видя, как на него смотрит эта дивная красавица, еще больше хорохорился. Он был зрелым человеком, в его темных волосах посверкивала седина, а на щеке остался грубый шрам от старой раны, но порывистость его движений и звонкий, веселый смех были как у молодого. Глава Мак-Ихе имел двух взрослых сыновей; его первая супруга умерла три года назад, а он, устав вдоветь и понимая, что дому нужна хозяйка, сговорился с женщиной Маккеев, хорошенькой Евой из дальнего селения. Прошлой осенью он увез ее, по сути выкрал, словно юноша в пору первой жаркой влюбленности.

– Но я и был влюблен в мою Еву, – смеялся Ангус, нежно обнимая свою миловидную белокурую жену, которая качала у груди их дочь. – А наша малышка Донада – мы назвали ее в честь прародительницы рода Мак-Ихе – пошла в Мак-Ихе, дитя ночи. Видите, какая темненькая!

Несмотря на свою кичливость, Ангус понравился Дэвиду. Как и сам он понравился главе селения, несмотря на то что вступил в стычку с его сыновьями. Что же до того, чтобы поскорее препроводить их в епископство в Элгине, то Ангус Каррак лишь отмахнулся.