– Мы больше не будем это терпеть, клянусь славой дома Стюартов! – вскричал он. – Лорд Хоум и вы, Хантли, я говорил вам, что вы первые начнете атаку! Так идите же и докажите, что вы не просто придворные, но и доблестные рыцари, какие знают, что такое бой и слава! А там… О, видит Бог, там придет и наше время!


Когда Дэвид добрался до отрядов Суррея, ему по сути уже нечего было сообщать о планах шотландцев насчет обстрела. И он оказался среди вопящей, ликующей, радостной толпы ратников, которые славили покровителя Англии – святого Георгия, обнимались со своими канонирами, едва не носили тех на руках, пока грозный оклик сурового лорда адмирала, а также приказы командиров не заставили их вновь собраться у своих штандартов и ожидать распоряжений.

Дэвид подъехал к восседавшему на коне командующему. Тот странно посмотрел на него и, похоже, не узнал. Дэвид был весь в грязи, с окровавленным лицом, да еще в доспехах простого латника, хотя и на хорошей породистой лошади.

– Майсгрейв? – наконец с легким удивлением произнес Суррей. – Вам все же удалось выбраться из Форд-Касла?

После этого граф, казалось, потерял всякий интерес к рыцарю из Пограничья, сосредоточившись на том, что происходило на левом фланге, где началось сражение.

Дэвид тоже замер, наблюдая за битвой. Он слышал звуки трубы и волынок, этих громких глашатаев кровопролития и смерти, которые грянули разом, подавая сигнал к наступлению; им в ответ раздался дружный крик тысяч воинов, начавших атаку с холма. Над ощетинившейся пиками массой развевались штандарты, по расцветке которых и вздыбленным львам, вышитым на них, можно было понять, что это отряды графа Хантли и пограничного Хоума. Они двигались уверенно и спешно, посылаемые со стороны англичан стрелы почти не причиняли им вреда, и было ясно, что сейчас они сомкнутся с ожидавшими их силами ланкаширского ополчения, которым командовал младший из сыновей Суррея – Эдмунд Говард.

Грохот барабанов и рев волынок все приближался, и среди этих звуков можно было услышать боевые кличи горцев, какими воины из Хайленда подзадоривают себя перед схваткой. Не подверженные дисциплине горцы даже обогнали в беге ряды рыцарей и воинов шотландского Пограничья, первыми наскочили на защищавшихся алебардами и закрывшихся щитами англичан, рубились с ними, заставили дрогнуть и попятиться. Подоспевшие за ними воины Пограничья сдавили и начали сминать с флангов ряды ланкаширцев Говарда.

Дэвид даже привстал на стременах, всматриваясь вперед. Порой его взгляд выхватывал из общей массы то герб клана Хендерсонов, то знамя Скоттов, то штандарты дерзких Армстронгов, с которыми он еще недавно намеревался породниться. Но кто сейчас об этом думает, когда идет кровопролитное сражение?

Слышались грохот и яростные вопли, было видно, как вскидываются и опадают клинки, острия копий и лезвия алебард, как смешиваются каски и плюмажи под развевающимися знаменами. А потом подоспел и первый шилтрон пикинеров, несколько отставший из-за своего громоздкого длинного оружия, но теперь мерно напиравший, выставив вперед острия. Казалось, привычные к сражению мощным шилтроном шотландцы откинут и снесут упиравшихся англичан, однако что-то случилось, первый ряд шилтрона оказался расколотым, длинные пики стали опускаться, пока их и вовсе не стало видно. Тем не менее яростный бой продолжался, слышались крики и дикий рев, грохот и скрежет металла.

На таком расстоянии, да еще сквозь дымку невесть когда начавшейся мелкой мороси, трудно было понять, что происходит. Дэвид то и дело привставал на стременах и даже не сразу услышал, как его пару раз окликнули по имени. Но вздрогнул, когда кто-то сильно стукнул его по колену.

– Сэр Дэвид, вы тут! Мы переживали и молились за вас.

Глядя с высоты седла, Майсгрейв не сразу узнал улыбающееся курносое лицо оруженосца Эрика. Ну да, конечно, это его парни – и Тони Пустое Брюхо, и Дикон, и шустрый Роб. Он даже не стал спрашивать, как они выбрались из лагеря шотландцев и все ли выбрались, лишь отметил, что его ребята молодцы и справились с заданием. Но и сами нейуортцы понимали, что делиться впечатлениями сейчас не время. Они, как и остальные, смотрели в ту сторону, где шотландцы все сильнее теснили ряды лорда Эдмунда. Вскоре стало видно, как падают знамена в отряде младшего Говарда, как ланкаширцы отступают под натиском превосходящего противника.

Сколько это длилось? В бою времени не существует. Но Дэвид слышал, как лорд-адмирал воскликнул, обращаясь к отцу, чтобы тот позволил ему поспешить брату на помощь.

– Еще не время, – на удивление спокойным, словно замороженным голосом ответил старый граф.

Дэвид чувствовал, как сдавливает грудь. Было ясно, что отряды младшего Эдмунда обречены, людей с нашитыми на стегачи и куртки красными крестами святого Георгия становилось все меньше, хотя они продолжали биться и удерживать в низине эту по-прежнему напирающую на них, неумолимо увеличивающуюся массу шотландцев.

В какой-то миг словно из ниоткуда возник окровавленный всадник, пробился к Суррею.

– Милорд главнокомандующий, меня послал Эдмунд Говард. Он передает вам это.

В его грязных руках оказалась ладанка, какие носят на теле.

– Мой сын погиб? – спросил Суррей.

– Нет, милорд, он еще сражается, но просит о помощи.

Суррей промолчал. Но лорд-адмирал, брат Эдмунда, воскликнул:

– Отец, ради всего святого!.. Это ведь ладанка, которую Эдмунд носил с детства. И если он прислал ее, то он не просто просит помощи… Он прощается. Неужели вы не пошлете подмогу и позволите Эдмунду погибнуть?

Лицо Суррея под поднятым забралом было белее мела. Но голос прозвучал спокойно:

– Эдмунд похвалялся, что, когда настанет час сражения, он покажет, на что способен. Что ж, это его время. Пусть сражается, как должно!..

– Или погибнет? – в ярости выкрикнул лорд-адмирал.

– Или погибнет… – эхом прозвучал ответ старого графа.

Дэвид не понимал, отчего Суррей медлит. Но граф смотрел только на возвышенности Флоддена, где стояла армия Якова. Казалось то, что происходит с Эдмундом, старого вояку даже не интересовало.

Но в какой-то миг Суррей развернул коня и увидел рядом Майсгрейва.

– Сэр Дэвид, вижу, у вас хорошая лошадь. Будьте все время рядом. Вы можете мне понадобиться.

У Дэвида было свое мнение о достоинствах тонконогой рыжей кобылы, выданной ему Стэнли. После той непокорности и нервозности, которую успело проявить животное, лошадь не казалась ему такой уж надежной, но он не стал делиться своими соображениями с Сурреем. Просто ждал… а сам все смотрел туда, где под холмом уже звучал торжествующий клич шотландцев.

В этот момент на высотах Флоддена взыграли трубы, послышался бой барабанов и стало заметно, что отряды вокруг штандарта Якова Стюарта зашевелились. А потом начали ровно и неспешно сходить вниз.

– Не выдержал! – воскликнул Суррей. – Яков не выдержал! Поверил, что они побеждают, и начал атаку. Сейчас они сойдут, и тогда…

Старый полководец уже положил руку в латной перчатке на рукоять меча, но потом, словно передумав, развернулся.

– Майсгрейв! Скачите туда, – указал он через плечо. – Вы местный, сможете проехать среди этих заводей и разыскать за той рощей отряды Дакра. Вы узнаете его знамя. Передайте приказ: в атаку на Хоума и Хантли. Пусть его люди помогут моему сыну… если это еще возможно.

Рыжая кобыла, столько времени простоявшая спокойно, даже взбрыкнула, когда Дэвид стал ее разворачивать. Но он уже знал, как с ней справляться, и, терзая ее рот мундштуком удил, послал шенкелями туда, куда указал Суррей.

Заросли ив и бузины, болотистая почва, мелкая мутная морось. Дэвид направлял лошадь в просветы среди кустарников, пока не увидел впереди штандарт с алым быком. Но еще до того, как он оказался перед Хранителем границы, ему почти наперерез выскочил на своей верткой вороной лошадке Бастард Герон. Дэвид узнал его грубое лицо под поднятым забралом шлема.

– Сколько нам тут еще сопли жевать, Майсгрейв?

Дэвид едва успел сообщить, что едет с донесением, что надо спешить на помощь Эдмунду Говарду, как Бастард издал тонкий пронзительный клич, известный в Пограничье как призыв к атаке. И сразу же рядом, круша заросли и разбрызгивая воду в лужах, стали появляться верховые риверы, которые тут же понеслись за вопящим и размахивающим боевым молотом Бастардом к подножию холма, где люди Хантли и Хоума уже торжествовали победу.

И опять Дэвиду пришлось изо всех сил натягивать поводья, чтобы сдержать своенравную рыжую кобылу, порывавшуюся скакать следом за проносившимися мимо лошадьми пограничников. Лишь справившись с ней, он смог добраться с донесением к Дакру. Все же риверы, эти отчаянные головорезы, бесстрашные и бесшабашные, были слишком бедны и плохо вооружены. А Дакр располагал конницей из лучших бойцов, прекрасно вооруженных и защищенных, какие могли решить исход схватки.

Дакр действовал лишь немногим медленнее, чем бешеный Бастард со своими разбойниками, и уже через миг они слитной массой поскакали на шум боя. И Дэвид теперь не сдерживал свою горячую лошадку, позволив ей примкнуть к отрядам Дакра. Майсгрейву необязательно было возвращаться к Суррею, он был воином Пограничья и имел полное право сражаться под стягом с красным быком, принадлежащим лорду Хранителю границы.

И все же именно благодаря дерзкой поспешности Бастарда Герона Эдмунд Говард был спасен. Ибо сын главнокомандующего, оставшийся в одиночестве среди тел своих поверженных воинов, потерявший лошадь и шлем, окровавленный и пошатывающийся, продолжал сражаться, отбиваясь длинным мечом от окруживших его горцев. Наседавшие кричали, чтобы он сдавался, ибо понимали, что рыцарь в таких доспехах представляет ценную добычу и за него можно получить немалый выкуп. Но Эдмунд, похоже, решил скорее погибнуть, чем оказаться в плену и послужить наградой для тех, кто его победил. Он кружил на месте, направляя на наступавших меч, его лицо было залито кровью, глаза казались безумными…

И вдруг, словно сокол, устремившийся с неба, на обступивших Эдмунда шотландцев налетел Герон! Рывком посылая лошадь на ощетинившихся клинками горцев, он крушил их своим заостренным боевым молотом, разбивал головы вместе с касками, носился, сталкивался, окруженный смогом из кровавых брызг, сбивал и повергал. А следом за ним из туманной дымки появились бешено вопящие риверы, которые врезались в ряды шотландцев, давили их, разгоняли.

Шотландцы не успели опомниться и сгруппироваться, когда вслед за риверами, громыхая сталью, показались воины Дакра.

Конница произвела впечатление на горцев. Для них конник всегда был лучшим из воинов, поэтому, как только стальные рыцари Дакра наскочили на них, мужи из высокогорного Хайленда прибегли к своей тактике отступления, то есть бросились врассыпную.

Не все, конечно. Немало было бойцов, которые, наставив острые пики на всадников, пытались обороняться. Дэвида едва не пронзил острием один из отчаянных воинов, и он лишь в последний миг успел дернуть поводья лошади, уводя ее в сторону. Но упрямица все же взвилась на дыбы, едва не получив удар копья в брюхо, и Дэвиду с трудом удалось заставить это неспокойное животное развернуться, чтобы при падении оно не растоптало нападавшего. Проклятье, Дэвид успел заметить на щите шотландца изображение башни Маклейнов, а они были для него почти своими. Но кто о таком думает в схватке? Дэвиду было горько убивать тех, с кем он некогда жил на острове Малл. Поэтому, изо всех сил пришпоривая лошадь, он заставил ее миновать участок, где видел на щитах герб Маклейнов.

И тут же оказался в окружении диких Маккеев. Надо же! Что, этих он тоже должен щадить? Маккеи не узнали в нем того, кто еще недавно плясал с ними крока-мол у башни Бхайрак, и стали окружать всадника. Дэвиду пришлось вступить в схватку, пока брошенное кем-то копье с гулким стуком не вонзилось ему в щит, оттянув руку вниз. На него сыпались все новые удары, он едва успевал их парировать. Спасала лошадь, которая брыкалась и лягалась, на время освободив пространство вокруг рыцаря. Сейчас, в простом облачении ратника, Дэвид не воспринимался нападавшими как ценный трофей и вскоре ощутил удар такой силы по наколеннику, что нога словно онемела и стала бесчувственной. Дэвид яростно вскрикнул и изо всех сил стал бить клинком ближайшего воина, нанося удары по его плоскому шлему. Такие цилиндрические шлемы с плоским верхом уже давно никто не использовал, противник явно достал его из каких-то дедовских закромов, но свое дело он сделал, ибо Дэвид видел, что рухнувший на землю шотландец был им просто оглушен, а не убит.

Обычно, когда строй распадается, сражение превращается в ряд отдельных хаотических схваток. И пока Дэвид озирался, кружа на коне, на него напал один из пеших шотландцев, причем поразительно ловкий и быстрый, свирепо орудовавший длинным шестом.

Дэвид не сразу сообразил, что этот шест в руках противника – не что иное, как пятиярдовая[70] пика на швейцарский манер, какими рассчитывал сокрушить англичан король Яков. Но за время боя с нее срубили длинное стальное острие, и теперь это был обычный шест, который тем не менее в руках опытного бойца тоже оказался опасным оружием. И когда пеший противник с размаху ударил им Дэвида по голове, в глазах у него потемнело, ремешок натянулся, впившись в горло, и разорвался, а каска отлетела в сторону. Дэвиду пришлось пригнуться, когда шест снова пронесся над ним. Но при наклоне он все же успел задеть противника по глазам, ослепив его. Тот взвыл, но Дэвид проехал вперед и уже не оборачивался.