Джулия Лонг - Ловушка страсти

Уголок его губ приподнялся в ленивой довольной усмешке.

Дьявол. Женевьеве казалось, она видит в его глазах отражения созвездий. Когда мужчина смотрит таким взглядом, девушка способна потерять голову и забыть, где находится, забыть, кто она и кто он.

— Почему вы не торжествуете? — капризным шепотом спросила она.

— Торжествую? С чего бы это? Я подумал, вы пришли полюбоваться звездами, — с упреком ответил герцог. — Я очень рал вас видеть. Мы в вашем саду, в доме вашего отца, где любой может нас увидеть, если выглянет в окно.

Он что, играет с ней?

От смущения и разочарования Женевьева не знала, что ответить.

Герцог тихо рассмеялся, с печальным видом покачивая головой:

— Какой у вас разочарованный вид, честное слово, мисс Эверси!

Подлец! Что ж, отлично, она будет смотреть на эти проклятые звезды.

— Ха-ха! — фальшиво рассмеялась Женевьева и устремила взгляд в небо. — Конечно, вы правы. Ночь чудесная. Не говорите глупостей. Как можно испытывать разочарование, если на небе такие звезды…

Внезапно руки герцога начали поглаживать ее бедро так просто и непринужденно, словно он сделал вдох или потянулся.

Женевьева не закончила фразу, перестала думать, перестала дышать.

Наконец сделала дрожащий выдох.

На бедре не было ничего, кроме платья и поддерживающих чулки подвязок, и от прикосновения ладоней герцога к тонкому шелку платья ее кожа загорелась. Каждый крошечный волосок встал дыбом, словно упиваясь таким вниманием к себе. Женевьеве казалось, что все ее тело пылает, как в огне, или, вернее будет сказать, плавится.

Герцог медленно-медленно поглаживал ее ноги.

Боже! Женевьева открыла было рот, чтобы напомнить ему, что они договаривались только поцеловаться.

Вместо слов получилось нечто среднее между всхлипом и вздохом.

— Вы правы, — ласково согласился герцог.

Женевьева могла бы рассмеяться, но ощущение было слишком новым и захватывающим, от прикосновения рук герцога, ласкового поглаживания его пальцев ее охватило острое желание. И все ее тело, каждая клеточка мозга упивались этим ощущением, поэтому она была не в состоянии говорить. Она с трудом удерживала ноги сомкнутыми, чтобы не раздвинуть их в стороны, словно приглашая его. Было ли холодно? Они в доме или в саду? Женевьева сосредоточилась только на его прикосновении.

— Я бы никогда не посмел разочаровать вас, Женевьева, — произнес он хрипловато-нежным шепотом, который разжег ее фантазии точно также, как его пальцы обжигали ее кожу, делая невероятное возможным.

Руки герцога подкрались к низу ее живота и замерли. Лоно Женевьевы сладко заныло и сжалось.

Герцог был так близко, что она ощущала жар его тела, окутывавший ее, словно второй плащ. И теперь, когда все кости в ее теле будто растаяли — Женевьеве хватило сил сообразить, что произошло это слишком уж быстро, — у нее не оставалось выбора, кроме как прильнуть к нему.

Губы герцога приближались к ее лицу, и она вскинула голову.

Женевьева вздохнула с облегчением: можно было подумать, они целовались множество раз, будто поцелуй был столь же естественен для нее, как дыхание. Конечно, тон задавал герцог. Этот поцелуй был невыразимо прекрасным, его губы прикоснулись к ее губам легко, словно крылья бабочки, чтобы открыть ей целый мир новых ощущений и наслаждений. От одного лишь касания его губ все ее тело загоралось огнем.

— Мех, — одобрительно пробормотал он, не разрывая поцелуя и поглаживая оборку плаща.

Его руки скользили по бедрам Женевьевы, по ее щекам, талии, с таким сладострастием касаясь каждого изгиба ее тела, словно он хотел сказать: «Ты женщина. Разве не видишь? Ты создана для этого».

Как опасно!

Женевьева знала, что делать. Вернее, знало ее тело. Она обхватила руками голову герцога, запустила пальцы в его мягкие, холодные волосы, потом легко коснулась его замерзших ушей, и ей вдруг захотелось согреть их.

Он вздохнул, когда ее руки скользнули по его шее. Женевьеве понравился этот вздох.

Герцог был таким большим и сильным, намного сильнее ее, и ей нравилось испытывать перед ним благоговейный страх и чувствовать себя защищенной.

Наверное, было неловко сидеть, изогнувшись в немыслимых позах на скамье, но Женевьева не испытывала неудобства: от жара и желания ее тело стало каким-то особенно гибким и податливым. Ей нравилось прикосновение больших теплых ладоней герцога к ее плечам, легкое игривое поглаживание обнаженной кожи над треугольным зашнурованным вырезом платья, он словно дразнил ее, что вот-вот развяжет шнуровку. Все опьяняло ее: крепкое мужское тело и нежное поглаживание, колкое прикосновение щетины к ее гладкой щеке, его холодная кожа и горячие, бархатные требовательные губы.

Герцог тихо заурчал.

— Прямо как барсук, — не удержалась Женевьева.

— Ласкательные имена, моя белочка?

Женевьева рассмеялась.

— Ш-ш, — предостерег он, — ни одному мужчине не понравится, если над ним будут смеяться во время поцелуя.

Теперь губы герцога нежно коснулись ее уха, спускаясь все ниже, к шелковистой коже под подбородком. От каждого его прикосновения Женевьеву окатывала волна жара, пока она вся не загорелась, дрожа на ветру, как пламя свечи.

Ей уже не было смешно, и она заторопилась.

Она услышала свой сдавленный шепот: «Пожалуйста». И тут герцог начал терять самообладание. Напряжение его большого тела, с усилием сдерживаемое желание, крепче сжавшие ее руки, прикосновения, утратившие осторожность и ставшие более властными, — все это подсказало ей, чего он действительно хочет. Женевьева поняла: они подошли к опасному краю.

Прекрасно.

Герцог опустил голову, лениво провел языком до основания ее шеи и страстно поцеловал.

Женевьева издала тихий стон, она и помыслить не могла, что способна на такое. Губы герцога медленно и жарко ласкали ее грудь, там, где билось сердце.

— Прелестно, — прошептал он.

Он приподнял ее и посадил себе на колени. Она обвила руками его шею. На мгновение объятия герцога ослабли, и тут, к его ужасу, Женевьева уселась на него с широко расставленными ногами. Его руки вновь заскользили по ее бедрам, касаясь обнаженной кожи над шелковыми чулками, он притянул ее ближе.

Женевьева ощущала прикосновение его возбужденной плоти.

— Проклятие, Женевьева! — выругался он.

Она вскрикнула от удовольствия. Внезапно ее охватил страх и вместе с тем непреодолимое желание. Должно быть, она что-то сказала, но тут губы герцога слились с ее губами, словно хотели выпить ее до дна. Его руки напряженно дрожали от сдерживаемого желания, пока он пытался развязать шнуровку на ее платье.

Женевьева принялась помогать ему. Она высвободила руку и ослабила завязки. Он потянул платье и обнажил грудь…

Минуточку, они ведь собирались всего лишь целоваться. А это было нечто совсем иное.

Ее обдал холодный ветер, но герцог уже обхватил ладонями ее груди, оказавшиеся на удивление теплыми. Женевьева закрыла глаза. Наслаждение было поразительным, неожиданным, острым, и она не хотела видеть удивление в его взгляде.

Герцог поглаживал пальцами ее напряженные соски, и каждое прикосновение, словно молния, ударяло по телу. Потрясенная новыми ощущениями, Женевьева откинула назад голову, и в глубине ее сознания пронеслась мысль, что она сошла с ума.

Сейчас ей было все равно.

— Алекс… — с трудом прошептала она.

Герцог обхватил ее за плечи, уложил на спину и коснулся губами соска.

Она вздрогнула от неожиданного удовольствия. Женевьева с силой вцепилась ему в плечи, когда его губы начали творить чудеса.

Он подхватил ее и крепко прижал к себе. Он был так возбужден, что при касании их тел ее пронзала боль. Новые ощущения поразили Женевьеву. Она дрожала от желания.

Герцог был смел. Он ничего не объяснял, ни на что не намекал, не пытался уберечь ее непорочность. Женевьева силилась собраться с мыслями, но ощущения были слишком поразительными, и разум на время отключился. Она лишь испытала легкую панику, понимая, что скоро совсем потеряет способность соображать.

Но герцог сказал, она может доверять ему.

Он выгнул спину, и она снова ясно почувствовала, как сильно его желание.

— Алекс…

Его тело содрогалось. Через мгновение он уже возился с пуговицами на брюках, и внезапно его горячая, бархатистая, твердая плоть коснулась ее обнаженной кожи.

Женевьева содрогнулась от страха. Но она вся горела, желание, охватившее ее, становилось все сильнее.

— Я не могу…

— Господи, Женевьева… — выдохнул герцог.

У него был изумленный вид.

— Я хочу…

Она потеряла способность связно говорить. Ее горячее дыхание обжигало его шею, и, лизнув его кожу, она ощутила привкус соли и мускуса.

Внезапно герцог остановился, крепко обнял ее и застыл. Его руки были словно два железных обруча.

Женевьева слышала его тяжелое дыхание.

Почему? Что случилось?

И тут он хладнокровно столкнул ее со своих коленей и поставил на землю, как будто она была тряпичной куклой.

— Нет, — произнес он.

Пораженная, она смотрела на него, и ее заливала волна разочарования. Она тут же ощутила прикосновение ледяного воздуха к разгоряченной коже.

— Я ценю свое самообладание, мисс Эверси. Я не стану тереться о вас, как это делает юнец со служанкой. И я не испачкаю семенем собственные брюки. А именно это сейчас чуть не произошло.

Боже! Женевьева покраснела от смущения.

— Но я не могу… простите…

Герцог жестом остановил ее:

— Я обещал, что мы снова поцелуемся, и сдержал обещание. Не надо просить прощения. Я ни о чем не сожалею.

Он говорил порывисто. Неужели в нем проснулась совесть?

И почему она сразу почувствовала себя оскорбленной и брошенной, если он вдруг решил сохранить ее честь?

Женевьева поднесла руки к лицу — ей было стыдно.

Он нетерпеливо отвел их в сторону и мгновение удерживал в своих.

Оказалось, совести у него не было ни капли. Совсем наоборот.

Герцог говорил по-прежнему тихо, его дыхание было быстрым и неровным. Удерживая ее руки, он казался сердитым.

— Я ужасно хочу тебя, Женевьева. Ты тоже меня хочешь. Я хочу заняться с тобой любовью. Больше никаких девственных игр. Я хочу, чтобы ты обнаженная лежала в моих объятиях. Решать тебе.

И тут он отпустил ее.

Неужели она когда-то так восхищалась его честностью?

Ощутив холод, Женевьева запахнула плащ. Она дрожала от возбуждения, от разочарования, от страха. Она чуть не совершила нечто значительное. То, что уже нельзя было бы исправить. Постепенно к ней возвращалась способность мыслить.

— Женевьева, если тебе понравилось, если ты почувствовала, что приблизилась к чему-то волшебному, то ты знаешь лишь малую толику того, что я способен тебе дать. Подумай о Веронезе. Подумай о Боттичелли. Не сдерживай свое воображение. И все равно ничто не сравнится с удовольствием, которое ты могла бы испытать. Все зависит от тебя.

И теперь этот негодяй оставил ее наедине с фантазиями!

— Если хочешь узнать больше, найди меня в полночь. Это мои правила.

Мгновение они смотрели друг на друга в темноте.

Сверху на них смотрели звезды.

— Почему правила устанавливаешь только ты? — сердито прошептала Женевьева.

Ей следовало бы возмутиться его словам о ее обнаженном теле рядом с ним.

Герцог ухмыльнулся:

— Послушай, разве ты посмела бы задать этот вопрос кому-либо другому до встречи со мной?

И хотя он был прав, это еще не означало, что Женевьева может взять все, что пожелает.

Он провел кончиками пальцев по ее щеке и чуть задержал руку. Почти не отдавая себе отчета в своих действиях, она прижалась к его ладони. Но герцог быстро убрал руку, как будто испугавшись.

Он отступил назад, глядя на нее, словно желая запомнить ее в темноте при свете лупы и звезд.

Они не могли вдвоем украдкой войти в дом, поэтому герцог первым исчез за углом.

Теперь днем Женевьева мучилась ожиданием того, что Гарри сделает наконец предложение Миллисент, предаваясь время от времени сладостным воспоминаниям о недавно случившемся с ней самой. А ночью она не могла уснуть от ожидания того, что могло бы быть.

Вот уж действительно: преступные души не знают сна.

Но если кто-то и заметил, что с Женевьевой что-то происходит, то не сказал ни слова. Никто, кроме матери, которая обратила внимание на еле заметные тени у нее под глазами и велела ей выпить очередную настойку Гарриет. Скорее всего эти настойки имели чудесное свойство, поскольку при одном лишь упоминании о них болезнь улетучивалась.