— Что? — Женевьева опустилась на ковер.

— Для тебя, — лукаво продолжал он, рассмеявшись при виде ужаса на ее лице. — Я выиграл его для тебя. И я пережил вчера такой страх, что пообещал себе больше никогда не играть.

Женевьева молча смотрела на него.

— Что ж, молодец, — осторожно произнесла она.

Гарри рассмеялся.

— Но у кого ты его выиграл?

— У Фоконбриджа, можешь себе представить?

Боже! Одно имя герцога сразу же вызвало в памяти его образ. Женевьева хотела слышать это имя снова и снова. Почему у нее так заныло в животе и вспотели ладони?

Что-то было не так. У нее, мурашки пробежали по спине от дурного предчувствия.

— Я с трудом могу себе это представить. Как это случилось? — Женевьева слышала свой голос будто со стороны. Ей стало тяжело дышать.

— Я плохо помню. Но могу сказать тебе одно: у него не такое уж черное сердце, как говорят.

Сердце. Слово звенело у нее в ушах. Предчувствие беды усилилось. Нет, у него золотое сердце. О таком можно лишь мечтать.

— Почему ты так говоришь? — услышала свой спокойный голос Женевьева.

— Я скажу тебе то, о чем никогда не узнает ни одна живая душа. В конце игры он попросил меня раскрыть карты, и я показал ему свой расклад, он был отличный, кстати говоря. Я не просто безрассудно рисковал. Он лишь мельком взглянул и после моей последней ставки сбросил карты. Герцог заявил, что у меня расклад лучше, чем у него, и он проиграл. Я взрослый человек, Женевьева, но тогда чуть со стула не свалился, потому что поставил на кон свой последний шиллинг. А он играл на свое поместье в Суссексе, на Роузмонт. Теперь оно принадлежит мне.

Сердце Женевьевы перестало биться. Она сжала в руках записку, смяв края.

А Гарри беспечно продолжал:

— Я плохо помню, что было потом. После игры все как-то сразу разошлись, в том числе и герцог ушел. Мне таки не удалось пожать ему руку и попрощаться. Я еще немного побыл в комнате, счастливый от своего выигрыша, ведь всю неделю было столько проигрышей. Потом появились слуги и начали прибирать. Когда все гости ушли, я из любопытства взглянул на карты герцога. Они все еще лежали на столе. И знаешь, Женевьева, выиграл-то он! Все его карты были одной масти. Если бы он не сбросил их, то разорил бы меня.

Женевьева не чувствовала ни ног, ни рук.

— Хочешь сказать, он специально проиграл тебе?

— Не знаю, было ли это специально. Но после этого я смог сделать тебе предложение.

«Но мы не любим друг друга…» Так она сказала герцогу, когда он предложил ей выйти за него. Тогда он ничего не ответил, не стал соглашаться. Просто выслушал ее слова, будто молча принял удар.

Он позволил Гарри сделать ей предложение. Он отдал ей все, чего она желала, потому что он любил ее. И он не мог поделать ничего другого, ведь он считал, что она любит Гарри.

«Ничто не доставляло мне столько радости, как мысль о том, что со мной она в безопасности и счастлива». Так герцог сказал о его любви к своей жене.

— Может быть, мы назовем ребенка в честь него, нашего первенца.

Женевьева не пришла в ужас, но посмотрела на Гарри с откровенным удивлением. Господи, он действительно ничего не понимал.

И вновь он неверно истолковал ее взгляд.

— Хорошо, тогда пусть будет Александра, если родится девочка. Если ты больше хочешь дочку. Лишь бы она или он были похожи на тебя.

«Он любит меня. Гарри и вправду меня любит».

И тут же ей в голову закралась предательская мысль: что он знает о любви?

— Женевьева, о чем ты думаешь?

Она молча посмотрела на Гарри. Впервые легко коснулась его щеки.

Его взгляд потеплел.

— Какой же он подлец! — яростно прошептала она.

И выбежала из комнаты.

Она промчалась мимо своей удивленной семьи, выбежала из дома и у помощника конюха, который задрожал от страха при виде взбешенной мисс Эверси (она ведь всегда была такой тихой и милой!), которому теперь всю неделю будут сниться кошмары, выяснила, что герцог Фоконбридж приказал кучеру везти его в Роузмонт.

Женевьева повернулась к главному конюху.

— Отвезите меня в Роузмонт, — приказала она. — Запрягайте лошадей и велите кучеру везти меня прямо сейчас.

— Сейчас, мисс Женевьева?

— Сейчас!

Если бы у нее в руках был хлыст, она бы сломала его. Конюх поспешно отступил назад и поднял руку, словно защищаясь от ее свирепого взгляда.

Когда коляска Эверси свернула на подъездную аллею, вся семья и Гарри провожали ее с изумленными лицами.

Женевьева нашла герцога в кабинете, расспросив слугу, который оказывал им на днях такой вежливый прием. Он разбирал бумаги, готовясь передать Роузмонт Гарри.

На мгновение она застыла в дверях и тихо прошептала:

— Подлец.

Монкрифф медленно повернулся и замер, увидев Женевьеву. Он словно пожирал ее глазами.

Она заметила в его взгляде чуть заметное беспокойство.

Прошло несколько минут, прежде чем он заговорил:

— Прежде ты называла меня барсуком…

Она не улыбнулась.

— Ты отпустил меня. Ты позволил мне стать его женой.

— Да, я отпустил тебя и позволил тебе выйти за него. Он сделал предложение?

Герцог говорил так спокойно, что Женевьеве захотелось его ударить. Она подняла было руку, но тут же опустила ее. Она вся дрожала от бешенства. Герцог пробудил в ней столько переживаний: смех, глубину, страсть, темперамент.

Он настороженно следил за ее рукой.

— Да, он сделал предложение.

— И ты приняла его?

— Да. Но до того, как узнала о твоих действиях и все поняла.

Последовало молчание.

Герцог поднялся со стула, чуть нахмурившись. Женевьева чувствовала, как он постепенно отдаляется от нее.

— Вот уж затруднение.

Ему смешно? А она чувствовала себя как в аду.

— Ты ведь любишь меня, — мягко упрекнула она.

Герцог не стал ничего отрицать, но и не согласился.

Его дыхание участилось.

— Зачем ты приехала, Женевьева? — холодно спросил он, словно хотел сохранить между ними дистанцию.

Она не могла больше сдерживаться.

— Ты помог Гарри разобраться в его чувствах. И ты не смог помочь мне разобраться в моих?

— О чем ты говоришь, Женевьева? Ты словно маленький капризный ребенок. Какой испорченной и жадной ты стала! Я не могу тебя всему научить. Ты взрослая женщина.

Он оглядел ее. Она была в темно-красном платье для прогулок, которое так ей шло и не контрастировало бы с цветом ее лица, если бы она покраснела от смущения или гнева.

— И тебе придется научиться самой кое-чему.

— Но ты уехал! И отдал ему Роузмонт. Ты нарочно проиграл ему.

— Женевьева, клянусь… Я не хотел причинить тебе боль, ни тебе, ни Гарри. Но скажи, как бы иначе ты узнала? И разве не лучше знать правду?

Он имел в виду ее чувства к нему самому.

Проклятие, снова он прав. И тем не менее Женевьева сердилась.

— Я не понимала, потому что в моем сердце есть только ты, черт бы тебя побрал! И как я могу увидеть его, если оно бьется в моей груди и его не видно мне? — неистовствовала она.

Кажется, у герцога не было ответа. Но его глаза сверкнули, и он, подлец, улыбнулся, словно учитель, ставший свидетелем просветления глупого ученика.

— Теперь ты понимаешь? — требовательно спросил он.

Женевьева по-прежнему не была готова ответить.

— А теперь мне придется разбить Гарри сердце.

— Правда? — тихо переспросил он, сделав к ней шаг.

Она шагнула назад.

— Я не хочу этого делать.

— Все имеет цену, Женевьева, — мягко продолжал герцог, приближаясь к ней.

Она закрыла лицо руками. Ее щеки горели. Так было всегда рядом с ним.

— Ужасная цена. Он так меня любит.

Ее голос дрогнул. Она говорила так, словно это вина Гарри.

— Ты не сможешь сделать так, чтобы всем было хорошо, Женевьева.

— Хватит меня поучать! Я не желаю никому причинять боль.

— Тогда очень жаль, что ты любишь только меня, — ответил герцог.

Наступило молчание.

Они в изумлении смотрели друг на друга, впервые услышав проскользнувшее между ними слово.

И тут же их взгляды стали настороженными.

Женевьева вздохнула и прикрыла глаза.

— Подлец, — прошептала она.

Сейчас это было похоже на признание в любви.

Уголок его губ чуть заметно дернулся. Видимо, он тоже на миг затаил дыхание.

Стоя совсем близко, они продолжали внимательно изучать друг друга.

— Ты разлюбил меня? — прошептала она. Странно, что у нее хватило смелости спросить. — Потому что я была такой глупой?

— Сначала скажи, зачем ты приехала сюда, а потом я отвечу на твой вопрос.

Своеобразная шутка герцога. Он не стал ее оправдывать, когда она назвала себя глупой.

Кровь шумела у нее в ушах.

— Негодяй, — наконец в унисон произнесли оба.

Она собиралась ответить ему. Слова были совсем близко. Ей казалось, она вот-вот полетит от ощущения какого-то радостного страха. Снова головокружение… Влюбленный человек всегда чувствует себя либо очень странно, либо сходит с ума от наслаждения, но от этого головокружения Женевьеве казалось, будто земля уходит из-под ног. И тут же перед ней открылась вечность, только она не была уверена, будет ли она принадлежать ей. Сможет ли она когда-нибудь ее коснуться.

Теперь все зависело от человека, которого она почти оттолкнула.

Ей придется ему сказать.

Онемевшими губами она с трудом произнесла три слова. Ее голос был еле слышен, но эти слова были предназначены лишь для него, они уже жили в ней еще до ее появления на свет.

— Я люблю тебя.

Три самых могущественных слова на свете для самого влиятельного мужчины в Лондоне, сказанные таким слабым голосом.

Сначала Женевьеве показалось, что ничего не изменилось. Герцог остался стоять на месте. Но тут она заметила: он словно ожил. Она никогда не забудет его глаза в тот миг.

И еще она увидела, как дрожат его руки.

Глаза тут же защипало от набежавших слез.

Одна слезинка покатилась по щеке, и Женевьева сердито смахнула ее.

И герцог, который всегда был так сдержан, вдруг принялся откашливаться. Когда он заговорил, его голос был не громче, чем у нее.

— Я тоже люблю тебя, Женевьева.

Он сказал это очень тихо, словно они оба были в церкви или он произносил заклинание. Но Женевьева ни на миг не усомнилась. Они уже привыкли разговаривать шепотом, потому что в основном все их беседы велись в темноте.

И вряд ли герцог в последнее время подходил близко к церкви.

— Хорошо, — шмыгнула она носом.

— И я почту за честь, если ты согласишься стать моей женой, — добавил он.

Наконец-то настоящее предложение!

— Как только ты бросишь Гарри.

Сущий дьявол! Кто в здравом уме согласится выйти замуж за этого человека? Наверное, она сошла с ума. Это была ужасная дерзость с ее стороны. Она смеялась и плакала одновременно.

— Хорошо, я стану твоей женой.

— Хорошо? — ласково поддразнил он и стремительно заключил Женевьеву в объятия.

И тут герцог дал волю своим чувствам, и все его тело затряслось.

Он боялся. Никогда в жизни он так сильно не рисковал. Он почти потерял ее. Но он был игроком, и легенды не лгали: герцог Фоконбридж выигрывал всегда, даже теряя.

Она крепко обняла его и успокаивала, как он успокаивал ее прошлой ночью, когда она бегала по всему дому в поисках его, а потом подарила ему всю свою любовь, еще не понимая, что это.

А герцог уже знал.

Он целовал ее волосы, лоб, губы.

— Мне придется всем рассказать. Придется разбить сердце Гарри. Это причинит ему много горя. Наверное, все будут очень переживать.

— Ты можешь все свалить на меня. Все равно все считают меня бессердечным негодяем.

— Я убью любого, кто осмелится сказать это вслух.

— Тогда тебе придется все время проливать кровь.

Женевьева рассмеялась.

— Чтобы хоть как-то смягчить последствия скандала, я всю мою жизнь посвящу тому, чтобы сделать тебя счастливой.

— Тогда тебе придется жить очень долго, потому что мое единственное счастье — это ты.

Его плечи затряслись от смеха, и внезапно Женевьева ощутила прилив нежности. Она чувствовала себя робкой, ей хотелось защитить его, но ведь герцог был мудрее ее. Ей придется с этим смириться.

Он нежно отстранил ее и сделал шаг назад. Потом посадил ее на стол и наклонился к ней:

— Женевьева, я должен кое-что сделать…

— Да?

У нее перехватило дух.

Он взял ее руку, поднес к губам и поцеловал.