дали мне прискорбнейшую уверенность в том, что никому не известно имя этой скверной женщины, которая разрушила жизнь моего брата…

- И Вам не кажется, что это к лучшему? Что Вы выигрываете, питая злобу, которая Вас огорча-

ет?

- К несчастью, злость живет и разгорается, хотя я и не желаю этого.

- Для Вас будет лучше передать права на залежь какому-нибудь банку и покончить со всем

этим. Это будет совсем нетрудно, жила – богатейшая; в ней имеется золото и на продажу, и на подар-

ки.

- Меня не интересует золотая жила. Этим деньгам я нашел одно достойное применение – Месть.

- Ради Бога!.. Это Ваше безумие… Против кого направлена ваша месть? Против женщины, чье

имя никому не известно?

- Быть может, есть возможность выяснить, кто она. Она была молода, красива, принадлежала к

высшему обществу Рио-де-Жанейро. Непременно к обществу, которое часто посещает дом миллионе-

ра Кастело Бранко. На протяжении двух лет это был мир моего брата… Жизнь казалась счастливой.

Подарив это ложное счастье, она приблизила его к величию, чтобы затем утопить в этом аду.

- Прошу Вас, успокойтесь. Меня пугает Ваше возбуждение… Это безумие – думать о мести…

Вы разрушите свою собственную жизнь, не считаясь с тем, что ничего нельзя исправить в том, что

случилось с Рикардо.

- И Вы думаете, что моя жизнь не разрушена?.. Полагаете, что можно спокойно жить, после

7

всего этого? Что можно пользоваться этими деньгами?.. Нет, Реверендо Джонсон… Вы другой поро-

ды, у Вас другая кровь… Вы посвятили себя Богу и не понимаете, что творится в моей душе… Но я

знаю, что в моей жизни уже нет ничего, кроме одной цели – получить сполна долг, покарать эту

подлость…

- Но каким образом Вам можно помочь?

- Этого я не знаю.

- Ваше стремление абсурдно. Пусть будет так, как Вы говорите – у меня другая кровь, я из дру

гой породы, но я – мужчина и я молод. Меня возмутило все это. Я, также как и Вы, думаю, что пре-

ступление этой женщины должно быть наказано, но я предоставляю Богу позаботиться о возмездии и

наказании… Когда-нибудь Высший суд ее настигнет, когда-нибудь она пожалеет обо всех слезах, что

заставила пролиться, когда-нибудь она будет страдать также, как страдал Рикардо…

- Вы можете быть в этом уверены, Реверендо Джонсон.

- Отгоните от себя все дурные мысли, причиняющие вам боль. Необходимо на все смотреть спо-

койно, чтобы взять в свои руки вещи, принадлежащие вашему брату. В этом чемоданчике находятся

бумаги Вашего брата, какие-то драгоценности и добрая пригоршня крупинок чистого золота из зале-

жи и это принадлежит Вам. Все это стоит несколько сотен миллионов реалов.

Он открыл маленький кожаный чемоданчик, который чуть раньше извлек из шкафа. Глаза Де-

метрио безразлично скользят по крупным кускам золота, на мгновение грустно останавливаются на

часах и кольце брата и, наконец, замечают что-то, что через секунду оказывается в его руке.

- Кружевной платок… Ее, да… Ее!..

В бешенстве Деметрио смял его. Этот крошечный шелковый квадратик, слегка благоухающий

издали, с кружевами по краям; крупные инициалы сразу же бросаются в глаза Деметрио де Сан Тель-

мо, словно бросая ему вызов. Реверендо Джонсон наклоняется, спрашивая:

- Что это?

- Небольшая вещица… Кружевной платок. Тем не менее, достаточная, чтобы указать мне дорогу

мести.

Глава вторая.

- Но Джонни… Хватит болтать всякие глупости!.. Ты убиваешь меня этими своими идеями, я

умираю от смеха.

Шесть часов вечера. Прекрасный майский вечер. Слуги убирают остатки сытного обеда и без-

укоризненный серебряный сервиз, между тем, как на застекленной ротонде, пристроенной к террасе, две девушки и юноша весело и непринужденно болтают с самонадеянностью, свойственной юности.

- Ты всегда смеешься над всеми планами Джонни, чтобы помучить его. Вероника, ты поступа-

ешь плохо, лишая его надежды.

- Просто я не верю в твердость его намерений заняться чем-либо. Если я и позволяю себе, по

обыкновению, как-нибудь подшутить над Джонни, это лишь для того, чтобы подзадорить его. Разве

ты это не понимаешь? Ты действительно воспринимаешь это, как плохое?

- Я знаю, что ты всегда права, Вероника. Я и в самом деле не являюсь трудолюбивым челове-

ком, я чересчур люблю жизнь, красоту, мне очень нравится созерцать небо, море… и глаза некоторых

женщин…

- Льстец!

- Восхитительные глаза женщин моей земли. Я – человек, которому обычно вполне достаточно

того, что дает ему это солнце и этот климат, который не привык выматываться на работе, страстно же-

лая скопить слитки золота, но зато я привык наслаждаться жизнью, несмотря на то, что многие осме-

ливаются осуждать нас за это.

- Знаешь, я думаю точно также, как ты, но Вирхинию это возмущает. Она – муравьишка, кото-

рый считает идеалом жизни – наполнять каждую секунду работой.

- Не настолько, но, хотя вы и издеваетесь надо мной, мне нравится быть при деле. Поскольку я

небогата, то думаю, что должна научиться довольствоваться тем, что у меня есть; я всегда понимала, 8

что праздность – мать всех пороков.

- Может быть, но также мать всего совершенства и изысканности… Бездельничая, мы мечтаем, и думаю, что нет ничего лучше грез, сестренка.

- Браво!.. Мне так нравится, что ты отстаиваешь наши устои.

- Джонни всегда защищает то, что ты хочешь и делает то, что ты приказываешь. Я же всегда

слишком…

- Идем, бедняжка!.. Ты воспринимаешь шутку всерьез?.. Никто не осуждает твое трудолюбие, но должны же мы оправдать нашу лень.

- Ах, Вероника!.. Ты так красива, что этого уже вполне достаточно…

Привлекательная Вероника весело рассмеялась, откинув назад свою красивую голову, с превос-

ходно очерченным греческим профилем. Она, действительно, прекрасна настолько, что разжигает

страсть; глаза ее кузена, кажется, доказывают это. Мягкие волнистые черные волосы слегка отливают

синевой; угольно-черные брови и ресницы, и точно такого же цвета глаза с глубоким обжигающим вз-

глядом; матово-бледные щеки и рот, сочный, сладкий и свежий, словно сияющий спелый тропический

фрукт. Все в ней дает ощущение власти, огня, страсти – от ее плавных жестов, полных утонченного

сладострастия до гордого изящества, с которым она поднимает свою голову.

- Быть такой хорошенькой, как Вероника, должно быть прелестно.

- Ты тоже очень красива, Вирхиния.

Обернувшись к Вирхинии, Джонни де Кастело Бранко изменил выражение своего лица на лас-

ковое и любящее лицо старшего брата. Взглянув, он заметил, залившееся от смущения краской, изящ-

ное лицо с утонченными чертами, поскольку Вирхиния де Кастело Бранко, двоюродная сестра

Джонни и Вероники, тоже очень миловидная девушка – невысокая, хрупкая, с большими светлыми

глазами, золотистыми волосами и маленьким изящным ротиком. Она по-детски прелестна и так изящ-

на, точно фарфоровая куколка; она очаровывает, словно маленький печальный ангелочек.

Странно, но иногда, наоборот, ее небесные глаза излучают стальной блеск, в них сверкают воля

и неожиданная сила, но почти тотчас же веки с густыми ресницами опускаются, приглушая и скрывая

этот блеск, гася его.

- Я уже знаю, что тебе ничего не нравится…

- Но, детка, какой вздор!

- Я поняла это с первого дня твоего приезда. Взглянув на Веронику, ты ослеп…

- Ну хорошо…

- Конечно, тебя нельзя винить. Вероника очаровательна, а я ничего не стою, почти ничего…

- О чем ты говоришь, дитя души моей?..

Донья Сара де Кастело Бранко появилась под сводами арки, отделяющей ротонду от гостиной.

Это – высокая, импозантная женщина, одетая по-королевски элегантно, до сих пор сохраняющая сле-

ды былой красоты, достойной внимания. Взгляд ее беспокойно скользит по лицу сына и равнодушно

перемещается на великолепную фигурку ее племянницы Вероники, которая, увидев ее, поднялась. И

тотчас же донья Сара с глубокой любовью опускает свой взор на белокурую Вирхинию, которая, слов-

но девчонка, спешит укрыться в ее объятиях.

- Я ничего не стою, но ведь ты же любишь меня, правда, тетя Сара?

- Тебя люблю и я, и все в этом доме любят и высоко тебя ценят во всем. Думаю, что никто не

был бы способен сказать тебе обратное.

Ее взгляд снова стал враждебным, остановившись на примирительно улыбающейся Веронике.

- А, так это была ты, не правда ли, Вероника? Ну, конечно же, это ты сказала ей какую-нибудь

грубость, или эти свои сомнительного вкуса шутки, которые ты имеешь обыкновение применять. Ты

отлично знаешь насколько чувствительна Вирхиния, и как меня беспокоит, когда говорят что-нибудь, что может ее огорчить.

- Ты несправедлива, мама. Вероника не сделала абсолютно ничего, и не сказала ничего, что мог-

ло бы огорчить кого-нибудь, – возражает Джонни.

- Я знаю Веронику лучше тебя… И знаю ее дурные привычки…

- С Вашего позволения, тетя… Если я не нужна Вам, то я пойду в свою комнату.

9

- Вероника!..

- Оставь ее!..

- Но, мама, я не могу оставить ее. Ты сказала ей неприятные вещи без какого-либо повода, без

всякой причины. Ведь это был я, я отвечал Вирхинии, когда ты вошла… С твоего позволения, мама.

- Это уже слишком!.. Джонни… Джонни!

- Не зови его. Не сердись на него, тетя Сара, не говори ничего. Я не хочу, чтобы из-за меня кто-

нибудь огорчался. По мне, так не важно, что остальные меня не любят… Ты меня любишь – и этого

довольно!

***

- Вероника… я хочу попросить тебя, чтобы ты простила мою мать…

- Ой!..

Вероника медленно обернулась, услышав вблизи голос Джонни де Кастело Бранко. Он стоит в

глубине большой террасы, обращенной на парк, вдыхая густой, насыщенный вечерними майскими

ароматами, воздух. На застекленной ротонде, под голубыми небесами, Вероника кажется еще более

ослепительно красивой, несмотря на тень грусти, которая видна в ее глубоких, блестящих глазах.

- Она плохо обращалась с тобой без всякой причины.

- Не волнуйся, я уже привыкла.

- Что ты говоришь?

- Ничего, что должно обеспокоить тебя, Джонни. Симпатиям и неприязни не прикажешь. У ме-

ня не было случая понравиться тете Саре…

- Это немыслимо. Почему?

- Вирхиния всегда была ее любимицей, с того самого дня, как в десять лет она осиротела и стала

жить в этом доме, где уже приютили и согрели меня …

- Ничего особенного, твой отец был двоюродным братом моего; они были друзьями-

товарищами с детства.

- Да. Я слышала этот рассказ: товарищи в безумствах и сумасбродствах. Мой отец разорился, потому что полюбил. Как говорят, он швырял деньги полными пригоршнями, проживал безрассудно

свою судьбу и жизнь, все промотал и умер в тридцать лет на нелепой дуэли из-за вульгарной женщи-

ны…

- Кто тебе это сказал?

- Весь свет Рио-де-Жанейро знает это. Тетя Сара лично рассказывала эту историю много раз в

моем присутствии, когда я была еше ребенком.

- Это непростительно для мамы!..

- Почему непростительно?.. Она могла не подозревать, что я преждевременно разгадаю полови-

ну ее слов, ее завуалированных намеков. Но даже несмотря на все это, годы этом доме были самыми

счастливыми в моей жизни.

- Как же так?

- До тех пор, пока не приехала Вирхиния, моя тетя любила меня больше… Потом стала очевид-

на разница между кротостью Вирхинии и моей резкостью, ее дипломатичностью и моей задиристой

прямотой, ее усердием и моей нерадивостью, моей неудержимой, пылкой натурой и ее кроткой и неж-

ной… естественно, что тетя выбрала покорное, послушное существо, которое, не протестуя, смиря-