Розмари Роджерс - Ложь во имя любви

Она споткнулась; ноги не держали ее. Позабыв о бредущих за ними солдатах, он поднял на руки ее обмякшее тело и протащил несколько ярдов, оставшихся до ворот в саманной стене монастыря.

Мариса не помнила, как добралась до кельи. Видимо, ее принесли туда две монахини. Она упала на тюфяк, как сломанная кукла. Сестра Мария-Беатриса, ворча себе под нос, раздела ее, натянула на нее просторную ночную рубашку до полу и, разжимая ей зубы, заставила выпить что-то горячее и горькое.

– Пей! Это тебя усыпит и, быть может, излечит от действия спиртного, которым от тебя разит. Бедное заблудшее дитя! Когда же ты прозреешь?

Опустившись рядом с ней на колени, она вознесла молитву за спасение ее души. Это было все, что Мариса запомнила. Потом она стала метаться, мучаясь кошмарами.

На нее напал насильник с лицом Педро, принявшийся медленно, один за другим, срывать с нее предметы туалета, пока не оставил в чем мать родила. За этой сценой наблюдал Доминик. Она кричала, умоляя его о спасении, но он продолжал стоять с суровым выражением на лице. Потом она сообразила, что он стоит на эшафоте с петлей на шее. «Помоги!» – завопила она, но он только покачал головой. Позади него появился ухмыляющийся палач с топором. У палача тоже было лицо Педро.

«Если кому-то предстоит тебя обидеть, menina, то пусть это буду я», – тихонько проговорил он. Она отчаянно забилась, пытаясь все объяснить, но Педро уже приступил к своему гнусному делу. Эшафот превратился в плаху, и палач с победной усмешкой занес топор…

– Доминик! Доминик!

Она рывком села. Пот залил ей глаза, мешая видеть. Ее рот остался разинут, собственный крик продолжал звучать в ушах, отдаваясь эхом между стенами.

В келью, шурша коричневой рясой, вбежала сестра Мария-Беатриса.

– Что теперь, дитя мое? Все гулянье допоздна, скачки на солнце, вино да пирушки! Неудивительно, что тебя преследуют кошмары! – Несмотря на суровость тона, в ее взгляде читалось сострадание. Когда Мариса разрыдалась, пожилая монахиня обняла ее, осуждающе приговаривая: – Будет, будет! Это просто дурной сон – и поделом! Сходишь со мной в часовню, тебе и полегчает. Я пошлю за отцом Хуаном, чтобы он выслушал твою исповедь. Ты не считаешь, что пора? Тебе больше нельзя удерживать все это в себе. Мы не перестаем за тебя молиться…

Мариса спустила ноги на пол, испытывая головокружение и тошноту.

– Не могу! Не сейчас! – Она продолжала всхлипывать, речь оставалась бессвязной. – Меня сейчас стошнит… Не смотрите, сестра. Простите меня!

Сестра Мария-Беатриса при своей внешней хрупкости была не робкого десятка. Она поддержала Марисе голову, убрала с ее лба волосы и прошептала:

– С какой стати мне уходить? Глупости! Ничего, теперь тебе полегчает. Если бы ты послушалась… Ладно, не обращай внимания. Ложись. Но лучше тебе побыстрее исповедаться, иначе будет поздно! Что скажет монсеньор? Что мы тебя не уберегли. И будет прав. – Она вытерла ей лицо смоченным в воде платком. – Лучше бы тебе поскорее выйти замуж, дитя мое. Сама я в таких делах не больно опытная, но, помнится… – Сестра подобрала губы, словно сболтнула лишнее, но Мариса ничего не услышала. Она с отчаянием загнанного зверя обводила глазами келью.

– Который час? Где моя одежда? Мне надо идти!

– Идти? В таком состоянии? И думать забудь! Уже минул полдень, началась сиеста. На улице пусто, не считая этих несчастных, выставленных на площади. Но тебе на такое лучше не смотреть. Лежи и отдыхай. Хотя бы раз прислушайся к голосу разума!

«Лучше побереги нервы и не ходи завтра на площадь! – шептал ей Фернандо. – Не знаю точно, что у него на уме, но тебе лучше этого не видеть».

Но разве она когда-нибудь прислушивалась к советам?

Она принялась поспешно одеваться, а когда сестра Мария-Беатриса, преисполненная благих намерений, ушла, заперев за собой дверь, прижалась лицом к узкому оконцу и подняла такой крик, что сбежался весь монастырь. Ее окружили суровые лица, выражающие сострадание, и круглые вопрошающие глаза.

– Я вам не заключенная! Я пожалуюсь губернатору! Когда приедет дядя, я скажу ему, что вы держали меня взаперти и морили голодом! Или вы предпочитаете, чтобы я наложила на себя руки? Тогда я стану биться головой об эту каменную стену, спущу с себя шкуру или перережу себе вены… Как вы тогда отмолите свои души?

– Кажется, в нее вселился бес, – пробормотала одна из монахинь, осеняя себя крестным знамением.

Настоятельница удрученно покачала головой:

– Дитя мое, пойми, мы заботимся о твоем же благе! Куда тебе так срочно понадобилось? Давай пошлем записку…

– Она все равно не попадет к… к тому, с кем мне надо увидеться. Я должна идти сама. – Мариса безуспешно пыталась взять себя в руки.

– Кто этот человек? Куда ты пойдешь? В такое время…

У нее в руках мелькнул нож. Монахини шарахнулись во все стороны как воробьи.

– Только попробуйте меня остановить – и я воткну его себе в грудь! Я иду на площадь. Можете следовать за мной, если хотите. Наверное, так и следует поступить. Что толку прятаться за стенами и молиться? Вы хоть знаете, за что и за кого молитесь? Представляете себе беды и страдания за этими толстыми стенами? Или вам нет до этого дела? Конечно, спрятаться от действительности и молиться куда безопаснее! Но это не для меня. Я выйду из-за этих стен. Если хотите знать, я иду к своему мужчине, к мужу, к отцу ребенка, которого я родила от него два года назад, и еще одного, которого я вынашиваю теперь. Или сестра Мария-Беатриса ничего вам не сказала?

В юбке и блузке, босая, она прошмыгнула мимо них. На сей раз ее не пытались остановить. Онемевшие бедные монахини превратились в неподвижные статуи.

Она отодвинула засов, сама приоткрыла тяжелые ворота и навсегда захлопнула их за собой. После этого Мариса бросилась бежать по красной пыли пустынных улиц, мимо домов с закрытыми ставнями, жильцы которых наслаждались послеполуденным отдыхом.

На площади стояла небольшая толпа. Одни просто глазели, другие насмешничали. Мальчишки подбирали комки земли, чтобы швырять ими в несчастных, выкрикивая оскорбления.

Мариса стала протискиваться вперед. Люди с ворчанием расступались, бросая на нее любопытные взгляды. Некоторые узнавали ее, но ей уже ни до чего не было дела.

Прежде чем оказаться в первом ряду, Мариса остановилась, чтобы отдышаться и собраться с силами. До этой минуты она не знала и не желала гадать, что ей предстоит узреть. Плаху, как в кошмарном сне? Виселицу с болтающимися телами?

Вместо этого она увидела деревянную клетку, водруженную на повозку. Ее залитые потом глаза впились в коленопреклоненных мужчин с петлями на шеях, как перед повешением. Ухмыляющиеся солдаты, стоявшие рядом по стойке «вольно», обменивались прибаутками с толпой.

Пленных выставили напоказ, как зверей, рядом с фонтаном, где журчала холодная вода. Это тоже было продуманной пыткой. Зеваки беспечно глазели на это зрелище. «Это они животные!» – думала Мариса, переводя взгляд с одного истощенного, заросшего лица на другое. Который из них Доминик?

«Его держат отдельно от остальных…» Едва припомнив эти слова Фернандо Игеры, она увидела Доминика и перестала дышать.

Все прочие пленники были прикованы за руки к крыше клетки и задирали лица кверху. Один он был повернут лицом к фонтану; веревка, надетая ему на шею, была прикручена к деревянному шесту, продетому в сгиб его локтей со спины; руки были привязаны к концам шеста, и он, стоя на коленях, не мог опустить голову, потому что иначе задушил бы себя.

Мариса издала приглушенный звук и бросилась вперед. Один из солдат, утолявший жажду из бурдюка, вытаращил глаза, когда она, обозвав его свиньей, вырвала у него из рук бурдюк.

– Эй, muchacha![36] – Он опустил грубую лапу ей на плечо, но она вывернулась.

– Не смей до меня дотрагиваться! Знаешь, кто я такая? Можешь спросить у губернатора!

– Так и есть, солдатик! – раздался из толпы незнакомый дружелюбный голос. – Ты не смотри на одежду. Она подопечная губернатора Элгизабаля и племянница нашего архиепископа. Спроси у капитана Игеры!

Остальные солдаты хотели было ее скрутить, но их смутил ее грамотный кастильский выговор.

– Так это вы – храброе воинство Педро Ортеги? Ничего не скажешь, настоящие герои! Да вы худшие звери, чем индейцы, на которых якобы охотитесь, а на самом деле до смерти их боитесь! Так вот за что вам платят – за охрану пленных, которые при всем желании не смогли бы шелохнуться! – Она обернулась к смущенно переминающейся толпе и с тем же презрением крикнула: – А вы? Не нашли себе лучшего занятия, чем торчать на солнцепеке и травить несчастных, не способных за себя постоять? Сознаетесь ли вы в этом на воскресной исповеди? Тоже мне христиане! Да вы хуже древних римлян, со смехом скармливавших христиан диким зверям! Хорошенькое развлечение! Стыдитесь!

Она сбросила руку ошеломленного солдата.

– Я отвечу перед губернатором! И вы ответите, если попробуете мне помешать! Бесчувственные негодяи! Куда вам до индейцев, вызывающих у вас такой страх!

Пыль жгла ее босые ступни огнем. Она видела растрескавшиеся губы, сожженные солнцем лица, выражающие нечеловеческую боль. Все пленные были голы по пояс, рваные штаны почти ничего не могли прикрыть. На всех красовались следы издевательств и голода, но Доминик…

На его теле не осталось ни одного необожженного или неокровавленного дюйма. Она не сдержала слез, когда остановилась перед ним, но, поднеся к его рту бурдюк с водой, не добилась ничего – бесценные струйки текли по его подбородку.

– Пожалуйста, Доминик!..

Сложив ладони воронкой, она зачерпнула воды и поднесла ее к его разбитому лицу и потрескавшимся губам. Теперь его глаза нашли ее. Он узнал ее. Глаза имели свинцовый оттенок и смотрели безжизненно. Она просунула руку между деревянными перекладинами, чтобы дотронуться до него, но он отшатнулся, и она отпрянула. Вода полилась мимо его рта.

Его губы зашевелились, горло свела судорога.

– Уходи… – Увидев слезы у нее на глазах, он страдальчески сморщился. – Боже, Мариса! Прошу тебя… Не здесь! Не так! Я не… – Напрягшись, он прошептал: – Лучше уйди. Посмотрела – и уходи.

К Марисе подскочил солдат. Вырвав у нее бурдюк, он угрожающе занес руку.

– Это еще что такое? Разве вы не знаете, что с пленными нельзя разговаривать? Мне приказано…

Марису покинуло терпение, и она накинулась на солдата как разъяренная кошка, не утирая слез.

– Болван! Что тебе приказано? Ударить меня? Застрелить? Валяй! Бить женщин и связывать безоружных пленников проще, чем сражаться с индейцами. Валяй, если посмеешь!

Рассвирепев от оскорблений, солдат, не ожидавший такого отпора, попытался затолкнуть ее обратно в толпу, но она лягнула его босой ногой в колено и принялась царапать ему физиономию.

– Ах ты!.. – Не помня себя от обиды и от издевательского смеха толпы, солдат вознамерился утихомирить ее, швырнув в бассейн. Он с ревом схватил ее за обе руки и тут же выпустил, услышав резкую, как удар хлыста, команду:

– Soldado![37] Немедленно отпусти сеньориту!

Мариса, пятясь, подняла глаза на Фернандо Игеру.

– Пожалуйста, Фернандо…

– Донья Мариса! – обратился он к ней официальным тоном. – Прошу вас пройти со мной. Я привел вам коня. – Повернувшись к одному из солдат, сопровождавших его, он приказал: – Помоги сеньорите сесть на коня! Живо! Остальным возвратиться к своим обязанностям! Выполняйте!

– Нет! – упрямо отрезала Мариса. – Не могу! Как вы можете стоять спокойно и попустительствовать безумию? Солнце палит, а у них ни капли воды. Или все вы варвары? Это бесчеловечно!

Никогда еще он не смотрел на нее с таким негодованием и не обращался так грубо:

– Садись на коня! Или ты хочешь еще больше опозориться и опозорить их? – Видя, как у нее расширились глаза, он добавил гораздо тише, но не менее твердо: – Por Dios! Если этот человек тебе небезразличен, если ты действительно способна на чувство, то пойми: ты делаешь ему только хуже! Неужели ты собираешься лишить его остатков мужской гордости? Забыла мое предупреждение не появляться здесь? Я-то думал, у тебя хватит здравого смысла понять. На сегодня ты уже причинила достаточно вреда…

– Хватит! – прошептала она и молча позволила солдату подсадить ее на ее золотистого жеребца, стараясь не обращать внимания на повернутые к ней лица и на зверей – нет, пленников в клетке, в особенности на одного…

– Дайте им воды! Они должны дожить до виселицы. – Неужели этот твердый и самоуверенный голос принадлежит Фернандо?

– Но полковник приказал…

– В этом гарнизоне командую я. Я отдал приказ. Потрудитесь его выполнять.

Один солдат из стражи толкнул другого в бок.

– Что я тебе говорил? Это бабенка капитана. С ней и губернатор забавляется. Ты бы с ней поласковее, amigo.