Кэтрин Стоун - Ложе из роз

– Да. И она, конечно, знала, что Виктор не был ее отцом. Она называла его Виктором, но никогда папой или папочкой; вы оба называли его по имени. Но когда Хоуп исполнилось семь лет, она заинтересовалась тем, кого не знала и никогда не видела. Это было обычное детское любопытство. Френсис же с иезуитским коварством принялась просвещать ее на этот счет, вместо того чтобы придумать первую попавшуюся правдоподобную историю. Она рассказала Хоуп о том, что была зла на Виктора, который предпочел ей музыку, и о том, как в отместку она отправилась в Европу в поисках материала для своих романов; о том, сколько мужчин могли бы быть отцами Хоуп, а также какими красивыми и привлекательными они были, особенно те, кто, возможно, принадлежал к числу особ королевской крови.

Облако лунных лучей, венчавших теперь голову Кассандры, задумчиво качнулось, будто она представила воочию одного из прекрасных благородных друзей Френсис.

– Не исключено, что отец Хоуп действительно принадлежал к какому-нибудь царствующему дому.

– Не исключено, – согласился Чейз; теперь в его серых глазах сияла нежность. – Хоуп тяжело перенесла эти откровения своей матери.

Сноп лунных лучей решительно качнулся.

– Вовсе нет. Она была так невинна, что рассказы Френсис почти не оставили в ней следа.

– Не могу поверить, что Френсис посвятила ее во все свои приключения, – пробормотал Чейз. Его серые глаза стали колючими и льдистыми.

– Вы хорошо знали Френсис Тесье? – спросила Кассандра, снова принимаясь мерить шагами комнату. – И как насчет образа семейных ценностей, представленных в ее бестселлерах, где она демонстрирует все, включая и любовь? Похоже, она ни в чем не могла служить образцом и уж никак не могла быть экспертом в области чувств.

– О!

– Я хочу сказать, что любовь предполагает бескорыстие, готовность дарить доброту. Разве я не права? А ее персонажи – алчные, самодовольные, самонадеянные, особенно когда дело доходит до…

Она остановилась, и все в комнате замерло.

– Вы имеете в виду интимные отношения, секс? – Чейз был очарован ее пылкостью. Он с восхищением смотрел на босоногую трепещущую жрицу страсти с сияющими в лунном свете волосами, слушая ее рассуждения о любви.

Но, как только речь зашла о физической близости, эта пичужка сбавила тон и оробела.

– Скажите мне, какими, по-вашему, должны быть любовные отношения?

– Ну, я… – Кассандра смутилась и отвела глаза; ее темно-золотые ресницы затрепетали, прикрывая сияние ярко-синих глаз.

– Итак, вы считаете, что любовь должна быть нерасчетливой, бескорыстной, лишенной эгоизма?

– Да, – тихо ответила она, не поднимая глаз. – Я полагаю…

Она снова запнулась, потом, внезапно воодушевившись при мысли о Хоуп, подняла глаза и, уже не делая попытки отодвинуться, заговорила спокойно и уверенно, как если бы говорила с посторонним:

– Несмотря на одаренность Френсис, ее талант и умение придумать и изложить сюжет… ее книги оставляют ощущение пустоты.

– Должно быть, Хоуп чувствовала то же самое, будучи ее дочерью. Она что-нибудь говорила вам об этом?

– Нет, – признала Кассандра. – Во всяком случае, не в таких выражениях. Но…

– Ее полнота…

– Да, полнота, – кивнула Кассандра. – Еда была способом утешиться, успокоиться, избавиться от этой постоянной пытки. Впрочем, и это тоже было пыткой…

– Однажды вы сказали, будто Френсис не была бы особо огорчена тем, что Хоуп так располнела после ее смерти. Это меня удивило.

– Но это чистая правда. По какой-то неизвестной мне причине Френсис не одобряла худобы Хоуп – а такое ведь тоже было когда-то.

– Неужели? – Чейз умолк, видимо, представляя внутренним взором эту девочку, жизнерадостную, неунывающую, всегда готовую улыбнуться, вспоминая ее приятие жизни без всяких условий и жалоб.

– Она была в те времена сорванцом, заводилой, любила спорт…

– А потом?

– Потом… – тихо сказал Чейз. – Потом мы встретились в Париже. Это было хорошее время, собралась вся наша семья. Мы были счастливы, строили планы нашей новой встречи в августе здесь, в имении. Но за неделю до назначенной встречи планы Френсис и Виктора изменились, они решили на время расстаться. Френсис отправилась в Европу производить практические исследования сексуальной жизни на месте. Оставшуюся часть того лета Френсис и Хоуп провели в Лондоне, а потом Хоуп отправили в какой-то пансион в Валь-д’Изере, и в следующий раз я увидел ее уже на Рождество.

Чейз глубоко вздохнул, и его серые глаза снова потемнели от внезапно нахлынувшей печали, потому что он представил Хоуп такой, какой она была тогда.

– Она чуточку набрала вес, потому что забросила спорт и увлеклась чтением; к тому же она казалась какой-то настороженной, будто готовилась дать отпор неведомому врагу. С ней было почти невозможно разговаривать – любой самый невинный вопрос вызывал у нее подозрение; она тотчас же замыкалась в себе, словно пряталась в раковину. Френсис, всегда готовая порассуждать на эту тему, приписывала странности Хоуп собственному неудачному замужеству.

Перед внутренним взором Кассандры возникла сияющая, веселая Френсис Тесье, принимающая в дар от мужа алмазное колье.

– Но к сорокадвухлетию Френсис их отношения с Виктором стали как будто ровнее, чем прежде, – заметила Кэсс.

– Да, – подтвердил Чейз, – намного лучше. И Хоуп к концу прошлого лета тоже заметно повеселела.

К концу лета, которое стало концом их прежней жизни.

– Хоуп когда-нибудь рассказывала вам о том дне, когда умерла Френсис?

О том дне, когда бабочка, уже готовая, расправив крылышки, вылететь из своего кокона и воспарить, легкая, воздушная и полная радости жизни, была раздавлена обрушившимся на нее несчастьем.

– Нет, ни разу. – Кассандра запнулась, но потом, преодолев смущение, попросила: – А вы не могли бы рассказать об этом, Чейз?

Его ответ последовал тотчас же – ответ лунного волшебника, столь благородного, что он готов был дать шанс даже таким ведьмам с приопущенной щекой, как Кассандра.

– Мог бы, но Хоуп никогда ничего мне об этом не рассказывала. Она никогда об этом не говорит, как и никто из них.

– Никто из них?

– Ну да. Виктор ведь тоже был там после того, как это случилось. После катастрофы.

– Виктор, – повторила Кассандра. – Он вам нравится? Вы его любите?

– Да, я люблю и уважаю его.

– Зато Хоуп не особенно привязана к нему.

– Знаю, – спокойно ответил Чейз. – Он носился по всему миру со своими концертными турне, и, будь у него другая жизнь, другой выбор, Виктор не стал бы обзаводиться детьми.

Что ж, его жизнь была так полна, размышляла Кассандра, ему было достаточно нянчиться со своей скрипкой. Точно так же, как к моменту, когда был снят этот любительский видеофильм, жизнь Чейза Тесье тоже была полной и он был ею удовлетворен, потому что он творил, создавая новые сорта винограда и новые вина. Уж во всяком случае, Кассандра не стала бы строго судить его, потому что кому, как не ей, было известно, что родители не имеют права заводить детей, если не смогут уделить им достаточно любви и внимания, столь важных, столь ценных для молодой жизни.

– Итак, Виктор, как и вы, не хотел иметь детей.

– Как и я, Кассандра, – спокойно подтвердил Чейз, – как и вы сами.

Иметь детей? Она никогда не позволяла себе даже думать об этом.

Мысли унесли ее далеко, но как только она встретила внимательный взгляд его серых глаз, тотчас же вернулась в настоящее. Они только что говорили о Викторе, который, вероятно, никогда не хотел иметь детей и все же обзавелся ими.

– Я знаю, что Хоуп появилась вопреки желанию Виктора… Но вы… Виктор и Френсис усыновили вас за два года до рождения Хоуп.

– Собственно говоря, меня усыновил гран-пер.

Да-да, гран-пер увидел однажды по телевизору маленького мальчика, хотевшего только одного – умереть, и этот малыш стал тенью гран-пера, поверенным его тайн и желаний.

– Гран-пер любил Виктора, и Виктор тоже любил его.

Как поняла Кэсс, именно этим объяснялась привязанность Чейза к Виктору Тесье, торжественная и нерушимая преданность, основанная на любви к гран-перу.

– Вы и Виктор так похожи.

– Знаю.

– Вы не предполагаете…

– Что? Что Виктор Тесье в возрасте двадцати одного года стал отцом ребенка Хейт Эшбери, которая и сама-то была тогда полураспустившимся цветком? Нет, это невозможно.

– Почему?

– Потому что Виктор Тесье никогда не покинул бы ни ее… ни меня.

Уэствудская мемориальная больница Суббота, третье ноября

– Пожалуйста, чуть-чуть посторонитесь, мистер Тесье…

Иллюзорная попытка доктора успокоить Чейза была обречена на неудачу, потому что отчаянное гудение сердечного монитора над постелью Кассандры внушало не больше спокойствия, чем орава докторов и сестер, собравшихся в палате. Чейзу и Хоуп пришлось выйти. Правда, ушли они недалеко, за стеклянную стену палаты.

За последние два дня Чейз обогатился знанием многочисленных медицинских терминов, которыми поделился с Хоуп.

Но теперь, улавливая обрывки разговоров медицинского персонала между собой, долетавшие до них из-за стеклянной стены, они замечали, что среди уже понятных им терминов появились другие, незнакомые и потому внушавшие особую тревогу. Выяснять значение этих слов у врачей не было ни времени, ни возможности.

– У нее брадикардия – пульс упал до двадцати.

– До двадцати?

– Может быть, попробовать атропин?

– Уже попробовали. Не действует.

– Ладно. Тогда попробуем изупрел.

Новые пугающие слова произносились столь угрожающе, что не понять их общий смысл было невозможно, и это составляло чудовищный контраст с неизведанными словами и чувствами, пробудившимися во время столь памятного разговора в поздний час ночи…

С того вечера они виделись только урывками, мимоходом.

Чейз казался очень занятым – ему было явно не до нее. Надвигался сбор урожая, и только Чейзу было дано решать, когда его начать. Но все же всякий раз, стоило их пути пересечься, Кассандра замечала, как стремительная походка Чейза замедлялась, а серые глаза останавливались на ней. Взгляд их был пытливым и проникновенным, будто единственным, что его волновало в эту минуту, была она.

– Кэсс, – приветствовал он ее.

– Чейз, – отвечала она ему в тон.

– Что там делают эти типы из Голливуда?

– Пока что они не потоптали виноградники и не покалечили ни одной бочки.

– Так вы за ними присматриваете?

– Конечно, присматриваю, только моя роль незначительна; зато Хоуп их, несомненно, зачаровала.

– Хоуп?

– Николь Хэвиленд не сводит глаз с ее волос. Эта алчная мисс хотела бы завладеть ими. Ее восхищает все – их длина, волнистость, цвет, блеск. Она добивается от Хоуп, чтобы та назвала ей имя своей парикмахерши, призналась, откуда получает такую удивительную краску цвета корицы. Естественно, я посоветовала не говорить правды, поводить ее за нос и заставить помучиться, но вы ведь знаете Хоуп. Она так неисправимо честна…

– В отличие от тебя?

Чейз сказал ей «ты», а не «вы». «Ты» предназначалось для близких друзей, для страстных любовников, и в течение десяти дней Кэсс купалась в этом сознании. К тому же чувства ее подогревались невероятной жарой, поднимавшейся от земли, от дороги, от дозревавших на солнце кистей винограда, от ветра, приносящего их аромат, от реки, от роз, даже от лунного света, обычно прохладного, но теперь, как ей казалось, распространявшего жар.

Чейз был в отъезде в тот августовский день, когда Кассандра отправилась в его офис, куда он иногда приглашал ее читать книги по виноградарству и смотреть видеофильмы.

Она как раз закончила просмотр основательно сделанного фильма о методах изготовления шампанских вин, когда появился он – небритый, усталый, с тенями вокруг глаз.

– Кассандра!

– Чейз!

– Я только что вернулся.

– И как себя чувствуют виноградные «стада» на севере?

В его усталых серых глазах вспыхнули искры.

– Им потребуется еще некоторое время, чтобы нагулять жирок на отличных пастбищах. А как кассеты? Помогли?

– Да, благодарю вас. Очень помогли.

Трудно было не заметить, что свою ответственность за виноградники он принимал близко к сердцу, но беспокойство его, как она тотчас же догадалась, не имело никакого отношения к усталости, как и к способности определить, насколько совершенного вкуса и сладости достигли плоды виноградников Тесье.

– Как филлоксера?

– Дела обстоят неважно. После сбора урожая этой осенью небеса над долиной Напа почернеют от дыма – столько придется сжечь больных лоз.

Потенциальное вино будет превращено в пепел.

– Но виноградники на территории Тесье не пострадают.