Кэтрин Стоун - Ложе из роз

Конечно, он был у нее, Виктор. Неясная тень в ее неслушающейся памяти. Он спрашивал, почему она не хотела разговаривать с ним на вечере, удивлялся тому, что Чейз питает к нему отвращение, и недоумевал, пытаясь понять причину…

Но главное в этой беседе с Виктором Тесье таилось в полутьме неясных воспоминаний, в закоулках ее разрушенной памяти, в месте, которое было полностью затянуто мглой. Лишь одно удивительное по своей отчетливости убеждение не покидало ее окутанный туманом мозг:

– Виктору необходимо провести это Рождество в Напа. Ему необходимо поговорить с Чейзом и Хоуп. Не знаю почему, но я абсолютно в этом уверена.

Милая улыбка мелькнула на ее бледных губах.

Элинор тоже улыбнулась в ответ, не зная, стоит ли продолжать этот разговор.

– Мой Эндрю умер на Рождество, – неожиданно сказала она.

– О, Элинор, я не знала. Мне так жаль.

– Все в порядке, дорогая. Тогда все было совсем иначе. Он все еще оставался моим Эндрю, хотя болезнь Альцгеймера отняла у него все лучшее, что в нем было. Но в сентябре, когда умерла Френсис, сердце Эндрю начало давать сбои. Еще задолго до этого он говорил мне: когда наступает твое время, оно наступает. Он не любил никаких патетических высказываний, и он хотел жить ради меня, но не хотел стать для меня обузой. Эндрю даже как-то сказал, что, если такое время наступит, он просто покончит с собой.

– Неужели он это сделал?

– Убил себя? Нет! Он сделал бы это давным-давно, если бы знал, что ему предстоит. Но болезнь Альцгеймера такая коварная, Кассандра. На ранней стадии, когда она только начиналась, Эндрю был уверен, что справится с ней, но на самом деле все случилось совсем не так, как он предполагал. Когда болезнь усилилась, у него уже не было ни воли, ни способности принимать решение. Обещание, данное самому себе, терзало его, и это делало мучения еще более ужасными.

Мудрые глаза Элинор потемнели от печальных воспоминаний, и в них блеснули слезы.

– Я была благодарна судьбе за то, что Эндрю так и не смог выполнить своего замысла. Разве для меня было так уж важно, что он стал другим Эндрю, мало напоминавшим того человека, которого я любила целых сорок лет? Тот Эндрю был где-то внутри нового, внутри этой сжимавшейся оболочки. Я хотела, чтобы он оставался со мной всегда, всю мою жизнь, независимо ни от чего, и умоляла докторов сделать все возможное, чтобы продлить его жизнь. Но ничего не помогало. Я видела, как Эндрю страдал, бывали моменты, когда ему не хватало воздуха, он задыхался, не понимая почему. Под конец только мое эгоистическое желание не отпускать его любой ценой поддерживало в нем жизнь. Я слишком любила его и не могла сама ни на что решиться. Мне нужен был кто-то, кому бы я доверяла, кто понял бы.

– Чейз, – прошептала Кассандра.

– Я попросила его помочь мне позволить Эндрю умереть. Когда я вспоминаю все, что случилось, я даже сейчас не верю, но я позвонила Чейзу, и, конечно, он не отказал. Он сказал «да». Эндрю умер в ту же ночь во сне, сам, будто понял, что я собиралась сделать, и знал, насколько невозможно это было для меня.

Глаза Элинор наполнились слезами, но, когда она, лишь на мгновение отвернувшись, снова посмотрела на Кассандру, они были сухими и ярко блестели.

– Полагаю, вы уже догадались, что в моей истории есть мораль.

И есть еще много моралей и много разных правд о жизни и любви…

Возможно, на этот раз мораль заключалась в том, что миссис Санта-Клаус заставила себя жить без своего мистера Санта-Клауса, что она позволила себе полюбить снова.

– Вы должны рассказать Чейзу все, дорогая.

Нет, только не это!

– Я не могу.

Элинор видела, как Кассандра внезапно побледнела, и на лице ее отразился ужас.

– Я вас слишком утомила.

– Нет-нет, просто такое теперь со мной иногда случается. То я совершенно здорова и бодра, а то просто разваливаюсь на куски.

– Ладно, – решила Элинор, – в таком случае самое время уложить вас в постель, подоткнуть одеяло со всех сторон, и пусть вам приснится Рождество, Черная Гора, засахаренные сливы и сверкающее шампанское.

Когда немного времени спустя приехала Хоуп, она нашла Элинор в лилово-кремовой кухне.

– А вот и наша героиня! – воскликнула Элинор.

– О, мы выиграли процесс только потому, что у нас оказался хороший состав присяжных…

– Но без очень хорошего окружного прокурора и еще лучшего помощника окружного прокурора кто знает, что бы вышло.

Хоуп улыбнулась:

– Ладно, как бы то ни было, главное – победить.

– И не забыть приехать сюда.

– Да, на некоторое время.

По пути на кухню Хоуп успела заглянуть в офис Чейза и убедилась, что он выглядел точно так же, как тогда, восемь лет назад, в первые месяцы после исчезновения Кассандры. У него был такой вид, будто какая-то неотвязная мысль не покидает его ни на минуту.

– Кассандра спит? – поинтересовалась Хоуп у Элинор.

– Просто дремлет. Хочет быть готовой к завтрашней встрече с Мэлори Мейсон.

– Боюсь, что встреча эта будет мучительной для нее.

– Может, пока ее отложить? – задумалась Элинор. – Не лучше ли дать ей сперва окрепнуть?

– Пожалуй, вы правы, но ведь, может быть, преступник где-то рядом. Возможно, Кэсс удастся хоть что-нибудь вспомнить о личности напавшего.

– А Мэлори Мейсон действительно хороша в своем деле, Хоуп? Тебе это точно известно?

Хоуп улыбнулась:

– Ее репутация известна всем.

– Ну пусть старается изо всех сил. А пока что, Хоуп Тесье, у меня есть план для тебя – шоу в галерее Джейн. Открытие сегодня вечером. Джейн говорит, это будет показ самых необычных картин, какие только она видела в своей жизни.

– Право, Элинор, я не знаю. Я так хотела отдохнуть в тихой семейной обстановке…

– Так ты тоже избегаешь Джейн?

– Нет-нет. Я уверена, что и Кэсс тоже скоро избавится от своего предубеждения.

– Надеюсь, – ответила Элинор. – Пока что я думала сказать Джейн, что Кассандра слишком слаба, чтобы увидеться с ней.

– И это чистая правда. Но возможно, Элинор, она не поверит.

– Ну это мы еще посмотрим. Кстати, о художнике, – ты ведь его знаешь.

– Знаю?

Хоуп нахмурилась:

– Его имя – Николас Вулф. Судя по тому, что он рассказал Джейн, вы встречались тринадцать лет назад в Монтане, на ранчо «Ивы».

Да, правда. И был еще один день, когда мы встретились на Черной Горе. Тот прекрасный и жуткий день.

– Так Ник здесь? И он стал художником?

– Да. Он живет поблизости, в фургоне, в старом поместье Марипоза на Зинфандель-лейн. Это место называется Бельведер. Там он заботится о лошадях хозяина ранчо и пишет картины. Джейн говорит, что у него невероятный талант. Однажды он, зайдя в галерею, попросил Джейн взглянуть на некоторые его полотна. Она не поверила своим глазам. Теперь Джейн просто бредит Николасом Вулфом и его искусством.

– А вы видели его картины, Элинор?

Вы видели его?

– Нет. Пока что никто их не видел, кроме Джейн. И с Ником я не встречалась, хотя Джейн все время о нем говорит. Во всяком случае, это будет событие. Пойдем со мной, Хоуп, не пожалеешь. Кассандра будет спать, а Чейз работать; Сэмюэл же как всегда задержится на раскопках. Уверяю тебя, Джейн будет в восторге. И Ник, конечно, тоже.

Будет ли?

Все зависит от того, что он лучше всего запомнил – танцы или несчастье, случившееся в тот сентябрьский день…

Черная Гора Сентябрь, девять лет назад

– Есть кое-что, о чем я должна позаботиться, дорогая, чтобы потом уехать с чистой совестью. Ты сможешь слушать свою музыку на всем пути от Сан-Франциско до Кармелла.

– Прекрасно, – пробормотала Хоуп. – Замечательно…

Пять дней взаимных излияний матери и дочери, пять дней вместе. Редкая возможность выговориться, поговорить по-настоящему, как сказала сама Френсис.

– Мне потребуется не больше часа, Хоуп. – Френсис посмотрела на свои инкрустированные бриллиантами часики. – Последняя доставка мебели сегодня. Фургон может прибыть каждую минуту, а я должна проверить мебель, которую распаковали вчера. Ты же пока найдешь солнечное местечко на лугу и почитай немножко одна. Ты же привезла с собой свои любимые романы?

– Нет.

Хоуп собиралась провести следующие пять дней своей жизни, не погружаясь в чужие чувства и приключения… Она хотела жить собственной жизнью, а не жизнью придуманных героинь.

– Ничего страшного, дорогая, в доме полно моих собственных сочинений. Тебе уже семнадцать, и теперь ты достаточно взрослая, чтобы читать их.

– Все в порядке, мама. Мне и так хорошо.

Хоуп чувствовала себя стройной, здоровой и привлекательной – резвящимся бесенком, полным безграничной отваги и бьющей через край радости. Эти луга и предгорья, эти холмы были полны музыки, а сама она могла кружиться и танцевать бесконечно.

Хоуп и в самом деле танцевала и кружилась на лугу, не замечая, что за ней наблюдает пара внимательных глаз.

Глаза эти принадлежали Нику. На лугу, расположенном неподалеку от Черной Горы, Ник видел роскошь, далеко превосходившую даже красоту самой долины в пору сбора урожая. Длинные волосы Хоуп цвета корицы сверкали в солнечных лучах. Они снова были окружены короной золотого солнечного света. Когда Хоуп кружилась, свет танцевал на ее волосах и кружился вместе с ней.

И вот наступил момент, когда веселая и счастливая балерина увидела его. Изящный, грациозный пируэт закончился мгновенной остановкой.

– Ник!

Это был тот самый Ник, которому в тринадцать лет она была способна поверять все свои тайны. Как и тогда, он смотрел на нее пристально и внимательно, но теперь она не смогла бы столь же искренне рассказать о себе и о том, что с ней происходит. А ведь все это время она помнила его и думала о нем…

Взгляд Хоуп задержался на чем-то удивительном, нежном и мягком.

– Какая прелесть!

Она опустилась на колени, погружаясь в море цветов, протянула руки к угольно-черному щенку коккер-спаниеля.

– Это Молли, – сказал Ник.

Он двинулся к Хоуп, и Молли последовала за ним.

– Да она совсем малышка, – пробормотала Хоуп, поглаживая мягкий трепещущий комочек у своих ног.

– Ей четыре месяца. – Ник тоже опустился на колени, уютно устроившись среди цветов. – Хоуп?

– Да?

Ник не продолжил разговор и лишь молча улыбнулся. Прикасаясь к Молли, глядя только на Молли, Хоуп думала о Нике. Ник был ее другом, и она была рада видеть его.

– Значит, – сказала она наконец, поднимая голову, – ты теперь здесь.

Как и ты.

– Да, я здесь, – ответил он тихо. – Ворота были открыты, и я въехал прямо сюда. Вот место так место!

– Это свадебный подарок Чейзу от моей матери. Сейчас его отделывают, так сказать, последние штрихи. Мама хочет понаблюдать за этим. Кстати, ты ее видел?

– Нет. Я припарковал свой фургон и пошел туда, откуда, как мне показалось, открывается самый красивый вид.

Хоуп перевела взгляд с ярко-синих глаз Ника на панораму Напа-Вэлли, сверкавшую под лучами сентябрьского солнца.

– Здесь здорово, верно?

– Верно, – согласился Ник, все еще не в силах оторвать взгляда от волос цвета корицы и изумрудных глаз, светившихся радостью.

Когда же это ему наконец удалось, он открыл рюкзак, который принес с собой, и из самого глубокого кармана извлек фляжку с водой, красную миску из пластика и маленький мешочек сухого корма.

– Прекрасное место для дневной трапезы Молли.

– Столь же подходящее и для того, чтобы выкурить сигарету…

– Может быть, но только я больше не курю.

В глазах Хоуп мелькнуло удивление.

– Не куришь?

– Ни одной затяжки.

– Из-за Молли, – сказала Хоуп. Это был не вопрос, а заключение.

Ник не стал возражать по поводу столь странного утверждения. На самом деле он перестал курить задолго до появления Молли, потому что каждый раз, зажигая сигарету, он видел серьезное лицо Хоуп, в котором читал беспокойство за себя. Ему очень недоставало его маленького друга, и чем дальше, тем больше его снедала тоска по ней.

Поговори со мной, Хоуп Тесье.

Поговорить?

Это было так легко для нее четыре года назад, а теперь… Что могла она сказать такого, что заинтересовало бы его?

Некоторое время они сидели молча, не в силах преодолеть смущение. В воздухе вокруг них порхали бабочки, пели птицы, и трава под осенним солнцем переливалась золотом, а на ней крошечное существо лакало свежую воду из своей миски. Потом Молли принялась громко хрупать гранулированным кормом, который Ник давал ей из руки.

Когда Ник наконец заговорил, голос его звучал слегка хрипло, будто долгое путешествие по одинокой жизни обожгло и иссушило его глотку.