Кэтрин Стоун - Ложе из роз

«Неужели Хоуп будет их свидетельницей?» – изумился Виктор.

На душе у него стало скверно – ему было жаль эту красивую девочку-подростка, которую он едва знал. Возможно, он заслужил возмездие Френсис, но не Хоуп.

– Если то, что ты говоришь, правда, им будет очень трудно держать в тайне свою связь, и она пройдет. Это просто каприз.

– Ты хочешь сказать, нам следует делать вид, что мы ничего не знаем? Ну конечно, у тебя бывали такие случаи и раньше. Но не у меня. Если Гэвин искренне считает, что я приму его обратно… Постой… Тут, кажется, что-то случилось! Сюда мчится полицейская машина…

Виктор уловил сквозь треск в телефоне вой сирены и сразу оценил испуганное молчание Сибил.

– Я еду, Сиб. Оставайся на месте.

Ник услышал завывание сирены как раз в тот момент, когда его печальное и мрачное дело близилось к концу. Он уже отнес израненные скорченные тела в сторону от дымящихся обломков, на островок травы на крутом склоне вулканического холма.

С шеи Френсис Тесье острые края бриллиантов ожерелья почти полностью содрали кожу. Само ожерелье рассыпалось по траве; камни вспыхивали на солнце, как капли слез; некоторые из них были окрашены кровью.

Он должен был отдать ожерелье Хоуп. Оглядевшись, Ник увидел ее стоящей на самом краю обрыва. Она прижимала к себе Молли и глядела вниз. Лицо ее было пепельно-бледным, а глаза выражали отчаяние.

Ник подошел к Хоуп, когда полиция и медики были уже у последнего перед домом поворота.

– Пойдем со мной. – Он осторожно взял ее за руку.

Хоуп подчинилась, и они, перейдя на другую сторону дороги, направились к пологому склону горы.

– Оставайся здесь с Молли; я поговорю с полицией, – сказал Ник, когда она опустилась в золотистое гнездо из сухой травы.

Сибил и Виктор прибыли вместе и одновременно узнали о судьбе тайных любовников.

– Это невозможно! – истерически выкрикивала Сибил. – Не хочу верить! Виктор, да помоги же!

У него не было выбора. Сибил упала ему на руки, содрогаясь от рыданий; тело ее обмякло. Музыкант шептал бессмысленные слова утешения, и через некоторое время Сибил начала отвечать.

В отличие от Виктора она говорила громко, и полицейские могли ее слышать. Но то, что она произносила, было ложью.

Виктор слегка отстранился от бившейся в притворной истерике женщины и с изумлением смотрел ей в лицо.

– Что, черт возьми, ты несешь?

– Тс-с. – Сибил подалась ближе к нему. – Ты хочешь, чтобы вся долина узнала правду?

– Мне совершенно наплевать на то, что узнает долина и чего не узнает. Единственное, что имеет значение в этой истории, – это судьба Хоуп, а она уже знает все.

– Что? Хоуп знает?

Виктор, ничего не ответив, сделал шаг в сторону золотистого склона, где на траве сидела осиротевшая дочь Френсис. У ее ног свернулась крошечная черная собачка, а рядом стоял высокий мужчина с растрепанными волосами.

Ник наблюдал за Виктором Тесье с самого момента его прибытия на место трагедии. От него не укрылось явное волнение маэстро и то, как он искал глазами Хоуп, сохраняя в то же время поразительное хладнокровие.

Совершенно очевидно, талантливый музыкант был потрясен этой внезапной и ужасной смертью. Но он боялся причинить еще большую боль Хоуп. Когда мрачный и торжественный взгляд Виктора встретился со взглядом Ника, тот прочел в нем благодарность этой испуганной, дрожащей девочке, которая не была его дочерью.

Когда Виктор подошел к Хоуп, она вся сжалась, ушла в себя, – поле отчаяния окружало ее как кокон, а солнце падало на ее рыжеватые волосы так, что вокруг ее головы образовался ореол.

Виктор Тесье опустился на траву рядом с ней, и его рука потянулась, чтобы погладить, утешить ее, но в последний момент нерешительно опустилась на спинку Молли.

– Хоуп, – сказал Виктор извиняющимся тоном, – мне так жаль.

Медное облако волос взметнулось вверх.

– Это все твоя вина! Ты был жесток с ней, не обращал на нее внимания. Ты убил ее, Виктор.

– Знаю. – Виктор невидящим взглядом уставился в землю. – Я вызову Чейза прямо сейчас, а потом подожду возле своей машины. Когда ты будешь готова, я отвезу вас обратно в имение.

Он поднялся, кивнул Нику и пошел проститься с Френсис. Несколько шагов, которые Виктору предстояло сделать, дались ему нелегко. Музыканту казалось, что его ноги налились свинцом, пока он приближался к искалеченному телу Френсис.

– Виктор? – услышал он голос Сибил.

– Да?

– Что это за человек там с Хоуп?

– Не знаю.

Чужой человек, которому она доверяет больше, чем мне.

– Не знаешь? Боже мой, Виктор, а что, если он к этому причастен? Вспомни: когда Гэвин уволил одного из каменщиков, без конца продолжались телефонные звонки с угрозами. Что, если это он? Что, если он что-то сделал с тормозами?

Ник слышал вопросы Сибил и видел офицера полиции, который разглядывал его и его окровавленную рубашку. Он решил подойти поближе. Слова офицера не были слышны, но бриллиантовое колье с отпечатками пальцев Ника, уложенное в пластиковый мешочек, сверкало на солнце.

– Он вор! – вопила Сибил. – Он грабитель и, возможно, убийца. Офицер, арестуйте этого человека немедленно. Сейчас же!

Сибил Куртленд Рейли ждала, что полицейский подчинится. Так было испокон веку.

Однако офицер шел как-то неохотно. Подойдя к Хоуп, он протянул к ней руку, чтобы погладить, но, как и прежде Виктор, погладил Молли. Затем он пожал плечами и отвернулся.

Тут в дело вмешался Виктор, и Николас Вулф понял, что он свободен.

Тихий голос отвлек Ника от драмы Виктора и Сибил.

Хоуп стояла перед ним; глаза ее были сухими, в них не было слез – только решимость и твердость. Без сомнения, каждое произнесенное здесь слово навсегда отпечаталось в ее памяти.

Убийца. Грабитель. Вор.

Неужели она поверила в то, что сейчас услышала? Нет, конечно, нет. Но…

– Иди домой, Хоуп.

– Куда?

– Домой с Виктором. Возьми с собой Молли.

– Я не могу, не могу…

– Можешь, – сказал он мягко. – Увидимся завтра.

– Нет.

Она вся дрожала: в уходящем осеннем солнце уже не чувствовалось прежнего тепла, и хотя его свет все еще был золотистым, но на закате становилось холодно.

– Тебе нужно уехать из Напа, Ник. Сейчас же.

Конечно, Хоуп была права; она понимала, что Сибил, полная злобы, жаждет его крови.

Итак, Хоуп хочет, чтобы я уехал.

– Ни в коем случае, – отрезал Ник. – Я остановлюсь в мотеле «Вайнленд» и буду ждать твоего звонка.

– Я не смогу позвонить. Я ведь тоже скоро уезжаю – в колледж. Пожалуйста, уезжай и ты, Ник. Пожалуйста.

Два дня спустя Хоуп Тесье покинула долину, и Николас Вулф тоже уехал из Напа.

Галерея «Вайнленд», Сент-Хелен Десятое ноября

– Браво! – воскликнула Джейн Периш, обнимая Хоуп и улыбаясь. – Так приятно сознавать, что гадкие мальчики иногда получают по заслугам.

– Ну, я бы сказала, хорошо, когда правовая система действует исправно.

– Аминь. Я так рада, что ты приехала. Ник тоже будет рад.

Будет рад?

Сердце Хоуп невольно забилось, но она не спешила делать из этого какие-либо выводы. Ее даже удивило собственное волнение. А ведь тогда, в последнюю их встречу, она была переполнена горечью и печалью и долгое время потом ощущала только пустоту. Сейчас в ней наконец возродилась надежда.

– Мы не виделись девять лет.

– Друзья есть друзья. Ник говорит, что вы были настоящими друзьями.

– Так он здесь?

– Еще нет. По правде говоря, он может и запоздать. Пойдем-ка лучше посмотрим картины. Ты удивишься, какой талантливый у тебя друг.

Джейн не ошиблась. Это действительно был настоящий талант. Хоуп чувствовала себя потрясенной. Небо на картинах Ника сияло так ярко, что от его синевы резало глаза, а виноградники выгорели и казались пепельными. Хоуп видела в них величие рождающегося дня и горечь прощания с днем уходящим. А еще она увидела свою Напа, пережившую искушения и муки, разоренную, но сохранившую надежду, мечту и воспоминание о древних духах, населявших когда-то залитый лунным светом рай.

От следующей картины на нее пахнуло дуновением весны и ничем не запятнанной радости. Хоуп увидела свою долину, затопленную золотистым светом, окутавшим теплым облаком поля цветущей дикой горчицы. Воспоминания наплывали одно за другим. Сердце ее сделало предательский скачок, так что вся она затрепетала от радостного предчувствия, в то время как что-то теплое и тоже трепещущее завозилось поблизости. Оно нетерпеливо терлось о ее ноги – милое, доверчивое существо.

– Молли, – прошептала она, – Молли…

А где же…

– Привет, Хоуп.

Она выпрямилась, повернулась лицом к Нику и улыбнулась. Пожалуй, он был теперь еще красивее, чем прежде, но красота его стала резче, жестче. В нем словно жила какая-то затаенная страсть. Глаза же его оставались по-прежнему нестерпимо синими, как яркое небо на его полотнах.

– Привет, – сказала Хоуп. – Значит, теперь ты здесь.

– Как и ты, – тихо ответил Ник.

Хоуп перевела взгляд на его картины:

– Это великолепно, Ник, все твои картины…

– Я написал то, что ты подсказала мне.

– Но тебе ведь еще не доводилось видеть весну в нашей долине?

– Нет.

И возможно, никогда не доведется.

Ник пробыл в долине менее двух месяцев. Он вернулся в Напа – к своим кошмарам и мечтам, к своим снам – после девяти лет упорного сопротивления соблазну. Он мог бы заставить себя держаться в стороне, но в конце концов решил больше не убегать от воспоминаний. Больше всего Ник хотел сейчас знать, что случилось с девчонкой-сорванцом, внезапно превратившейся в балерину. Должно быть, она вышла замуж, решил он, а значит, счастлива, весела и свободна. Но они поговорят, его друг и он, и Ник напишет портреты ее детишек, бестрепетно карабкающихся по ветвям ивы, точно так же, как Джейн Периш писала на стекле представавшие перед ней образы для детишек других людей.

Тихая дружба была осуществима и безопасна для мира его души. Но время от времени в его сознание вторгалась некая мечта, сумбурная и опасная. А вдруг она свободна, его балерина? Тогда он скажет ей все, что таил до сих пор, всю правду. Теперь она уже взрослая женщина, и если верить не его сомнениям, а словам Джейн, ни с кем не связана узами брака и любви. Хоуп свободна, если не считать ее карьеры, которой она так предана и которая так далека от радовавших ее когда-то беззаботных танцев. Должно быть, ее работа и станет преградой между ними, защитит их обоих от опасной близости, и он никогда больше не сможет выслушивать ее секреты и признания.

– У этой картины есть название? – Хоуп все еще глядела на золотое облако на картине, рядом с которой не было таблички.

– Я называю ее «Ура, парень!».

– О, – прошептала Хоуп. «Ура, парень!» Вот они, воспоминания, которыми она делилась с Ником; все то, что она рассказала ему о гран-пере на лугу, поросшем дикими цветами.

– Ты никогда не говорил мне, что можешь писать картины.

Ник пожал плечами:

– Я никогда и не знал, что могу.

– Но теперь знаешь.

– Похоже на то.

– И тебе нравится это занятие?

– Да. Очень.

Послышалось постукивание приближающихся каблучков, и в зале появилась Сибил Куртленд Рейли. Ник поднял Молли с пола и теперь стоял, держа ее на руках.

– Николас Вулф? – спросила Сибил. – О, и Хоуп здесь! Да ты просто героиня, моя дорогая. Для помощника окружного прокурора это только один маленький шажок вперед, но для женской половины человечества – огромный скачок. – Сибил перевела взгляд на Ника и одобрительно улыбнулась: – Значит, вы и есть автор этих картин?

– Да, миссис Рейли.

– Пожалуйста, называйте меня Сибил. И добро пожаловать в наши края. К сожалению, мне пора бежать, но у нас еще будет время поболтать, Ник.

Пока Николас наблюдал за удаляющейся Сибил, Хоуп наблюдала за ним – в его глазах таилась угроза.

– Сибил не узнаёт меня, – произнес он наконец.

– Не узнает.

– Это и неудивительно. Она ведь никогда не видела меня близко. Однако твой отец…

– Виктор Тесье мне не отец.

– О, верно. Интересно, подозрения насчет меня у нее по-прежнему сохранились?

– А ты так и не знаешь?

– Нет.

Спокойные синие глаза Ника смотрели ясно и прямо. Ему было наплевать, но все же он бы предпочел…

– Разве не следовало задержать меня на всякий случай? Кстати, ты теперь на государственной службе, в суде, верно?

– У меня нет ордера на задержание, Ник. Его и не может быть: ты ведь не собирался красть ожерелье, а что касается…

Его улыбка казалась непринужденной.

– Убийства? Почему бы тебе не расследовать все по порядку и не дать мне знать?