Кэтрин Стоун - Ложе из роз

– Оставь, – сказал Чейз, нарушая повисшее между ними молчание. – Я хочу, чтобы оно было у тебя на руке, Кассандра, когда ты станешь рассказывать мне правду о моем ребенке. Правду, Кассандра. Я хочу знать ее.

И Кассандра заговорила, обращаясь к шрамам на своем пальце, все еще не зажившем и не дававшем ей снять кольцо.

– Она…

Она.

Одно это слово вызвало такую боль в сердце Чейза, что ему показалось, будто нож был теперь в нем и его протолкнули глубже и повернули.

Значит, у него была дочь.

Голос Чейза дрогнул при мысли об этом крошечном существе.

– Она в Сиэтле, да?

Кассандра кивнула.

– Это она была тем, другим? Это она заставила тебя уехать от меня?

Когда ее покрытая шрамами и золотистым пушком голова кивнула снова, Чейз спросил нежно и тихо:

– Почему, Кэсси? Скажи: почему?

– Не знаю, – ответила Кассандра едва слышно. – Я не знаю.

Она затрепетала, зарываясь глубже в плюшевые подушки дивана, покрытого мягкими легкими тканями с изображениями тропических плодов и животных. Они так напоминали оперение, которое она когда-то любила носить, ее ведьмино обличье, боевой наряд израненной души, столь сложной, глубокой и одновременно смущенной, встревоженной, трепещущей.

– Мне казалось совершенно очевидным, что я должна уехать и что у меня нет выбора.

Волшебная сказка кончилась. Радугам предстояло истаять и умереть. Для Золушки наступила полночь, а вместе с ней и обещанная расплата. С минуту Кассандра сидела, хмурясь, смущенная и ошарашенная.

– Мне казалось, что все ясно.

– Из-за меня? – Из голоса Чейза Тесье исчезла мягкость. – Потому что однажды я сказал тебе, что не хочу детей?

Ты говорил это вовсе не однажды.

– Но ты ведь и не хотел их, верно?

Не хотел. До тех пор, пока не полюбил тебя.

– Так же, как и ты, – ответил Чейз спокойно. – Что ты с ней сделала, Кассандра? С девочкой, которую ты не хотела?

– Я хотела ее, Чейз.

С того самого момента, когда почувствовала в себе новую жизнь.

– Я хотела ее. Очень хотела.

– Значит, считала, что я не хочу, что я готов отвергнуть свое дитя.

Ты хоть чуть-чуть думала обо мне?

Ее затуманившиеся синие глаза обратились к нему. Они снова были лучистыми и ослепительно яркими.

– Нет, Чейз. Нет. Я никогда не считала тебя таким. Дело в том, что… – Воспоминание внезапно пронзило ее почти непереносимой болью, так что у нее захватило дух.

Он любит тебя. Он будет любить нас.

Откуда-то из глубины ее существа пришел этот голос, сильный и убедительный.

– Тогда в чем дело, Кассандра?

– В том, что я уже возвращалась к тебе, – тихо призналась она. – Мы возвращались.

Но не вернулись.

Эта мучительная мысль не отпускала, не оставляла его.

– А потом?

– Мы возвращались, Чейз, мы возвращались к тебе. Мы возвращались!

Но в ночь, когда она приняла решение вернуться, ей приснился кошмар: ей казалось, что она падает, падает; и когда она проснулась, задыхаясь, то почувствовала влагу, а потом из нее извергся целый поток крови.

– Она умерла, Чейз. Наша девочка умерла.

В сердце Чейза будто снова задвигался нож – боль пронизала его насквозь. С того самого момента в помещении суда, когда он узнал о ребенке, Чейз верил, что его дочь жива: семилетняя девочка живет в Сиэтле, в семье, которую выбрала для нее Кассандра; она счастлива, она веселится и играет…

В последние несколько минут Чейз начал даже понимать, почему его исстрадавшаяся Малиновка поступила именно так: она хотела найти для своей дочки родителей, любовь которых никогда бы не иссякла…

Но их дочери не было в живых… Она не была счастлива, не смеялась, не радовалась солнцу…

– Она умерла, – повторил Чейз шепотом, полным боли утраты.

Он словно оглох, ослеп, онемел. Но она… По лицу Кассандры он угадал, что ее боль не утихала никогда.

– Расскажи мне, что случилось?

Расскажи мне все, если можешь.

– Я была на седьмом месяце, когда у меня начались преждевременные роды. Должно быть, я не дала ей того, что ей было необходимо…

Кассандра, маленькая, хрупкая, сидела среди пышных цветастых подушек. Но ни яркие их цвета, ни струящаяся волнами ткань не могли утешить ее, облегчить страдания никем не любимой маленькой ведьмы.

– Твоей вины в этом нет, – тихо, словно боясь причинить ей еще большую боль, сказал Чейз.

Кассандра нахмурилась, глядя на свое обручальное кольцо, и слышала только слабое эхо его слов и слов докторов, пытавшихся спасти ее крошечную девочку.

Не ваша вина. Не твоя вина.

– Ты не можешь этого знать, – прошептала она, обращаясь к изящным розовым бутонам, украшавшим кольцо. – Я пыталась сохранить ей жизнь, но…

Чейз осторожно приблизился к ней, к женщине, которую любил и которая была так беззащитна, лежа на плюшевых подушках с изображением ярких слив. Он протянул руку и дотронулся до нее.

– Вернись ко мне, Кассандра, – прошептал он, ласково проводя рукой по ее тонкой, гладкой коже. – Вернись ко мне.

– Чейз, – вздохнула она, и в этом вздохе затеплился проблеск надежды.

Чейзу показалось, что все в комнате осветилось, наполнилось восхитительным переливающимся туманом цвета шампанского, и этот танцующий золотой туман обещал появление радуг.

– Чейз.

– Я люблю тебя, Кассандра.

Она увидела его глаза, серые, затуманенные глаза, полные любви, – и по щекам ее потекли слезы, точно так же, как они текли в первый раз, там, среди кустов «шардоннэ». И она потянулась к этой руке, такой теплой, такой сильной. Она прикоснулась к нему.

Ее руки, на одной из которых красовалось украшенное розами кольцо, трепетно коснулись его губ, подбородка, щеки… его удивленных, по-новому засветившихся глаз, любящих, нежных…

– Скажи, Кэсси…

И она произнесла эти слова, – женщина, яростно защищавшая того, кто в ней нуждался, сделала это, как прежде сделал он.

– Я люблю тебя, Чейз, – прошептала она. – Я очень тебя люблю.

Они занимались любовью под радугами, которые висели над Черной Горой, и их объятия осеняли радуги, созданные ими самими. Радуги светились в ее глазах, больше не затуманенных тоской, обещая, что она будет отважно любить его и доверять его любви всегда.

Сан-Франциско, побережье Тихого океана Пятница, двадцать первое декабря

– Я так и знала, что ты дома и работаешь!

«Разумеется», – подумала Хоуп и нахмурилась.

– Сибил?

Голос в трубке действительно был очень похож на голос Сибил, но что-то в нем смущало Хоуп. Хотя если не принимать во внимание странные обертоны – ну просто вылитая Сибил, и все тут!

– Кто это?

– Некто пекущийся о том, чтобы правда восторжествовала и правосудие свершилось. Ведь и ты хочешь этого, Хоуп? Или я не права?

– Да нет, вы совершенно правы.

– Вот видишь. Он и мне причинил такой же вред. Он и меня изнасиловал.

– Кто вас изнасиловал?

– Робби. Кто же еще? Знаменитый Роберт Форест. Он изнасиловал меня так же, как Кассандру. Разница только в том, что он избил ее и оставил умирать, а я отделалась легким испугом.

Нет, все-таки этот голос был похож на голос Сибил. И эта манера растягивать слова…

– Простите, с кем я разговариваю?

– Мне известно все, в том числе и то, что спрятано в твоих записях, и твой номер телефона, не внесенный в городской справочник. Знаешь откуда? Из листка бумаги, запертого в ящике письменного стола Роберта. Ты стоишь в его списке, Хоуп, как и Кассандра, и еще какая-то женщина по имени Элинор, и доктор Аманда Прентис, и соседка Кассандры, автор мыльных опер.

Хоуп попыталась сосредоточиться, чтобы по возможности не выдать своих чувств.

– Вы сказали, что знаете все.

– Знаю. И даже то, что Николь солгала. Он заставил ее солгать.

– О чем?

– О ее дружбе с Кэсс, о том, что та будто бы посвящала ее в свои секреты, и о своем собственном местонахождении в три часа пополудни в праздник Хэллоуин.

– Так она не была в своем номере в «Бель-Эйр»?

– Конечно, нет. Она была в его доме в Малибу. Но из Малибу в Брентвуд можно звонить только по междугородной. Кассандра не звонила в тот день Николь, да и как она могла это сделать, если была при смерти?

– Возможно, вы и есть… Николь?

Этот шелестящий голос вполне мог принадлежать актрисе, разочаровавшейся в любовнике, ради которого она лгала в суде. Ей не стоило большого труда обратиться к Хоуп так, будто они были целый век знакомы. Собственно, они и в самом деле виделись в имении в то лето, когда Николь Хэвиленд восхищалась цветом волос Хоуп и допытывалась, как ей удается их так замечательно красить.

– Роберт сам сказал мне об этом, – продолжал шелестящий голос. – Если я не проявлю осторожности, он сделает со мной то же, что сделал с Кэсс. Он одержим ею, Хоуп. Одержим. И доведет дело до конца.

– Как доведет?

– Убьет ее. Роберт убежден в том, что он неуязвим, пока делом занимаются такие некомпетентные юристы, как Мэлори Мейсон. Ты заметила, что в списке его врагов нет ее имени? Но твое есть, потому что Роберт знает, что ты профессионал. Его надо остановить, Хоуп, и ты можешь это сделать. Я покажу тебе список и еще кое-что. Ты не возражаешь?

– Конечно, нет, напротив, я очень хочу с вами встретиться.

– Скоро? Роберт что-то говорил об особом сюрпризе, который готовит себе в подарок. Я боюсь, он имеет в виду Кассандру.

– Или еще кого-нибудь, кто значится в его списке…

– Нет, никто, кроме нее, не представляет для Роберта опасности. Она единственная женщина на свете, которую он одновременно любит и ненавидит.

– Я буду в Лос-Анджелесе через два часа.

– Благодарю, Хоуп; но лучше мне приехать к тебе. Если Роберт разнюхает, что мы встречались, он убьет меня. В Лос-Анджелесе у него везде друзья, которые шпионят для него. Полиция его обожает, и, возможно, кое-кто оттуда является его соучастником. Полицию не стоит пока вмешивать в это дело.

– Ладно, – согласилась Хоуп, – тогда я буду ждать вас у себя.

Хоуп нажала на рычаг, затем набрала номер в Напа-Вэлли. Трубку подняли тотчас же.

– Элинор, это Хоуп. Ты на месте?

– Мы уезжаем утром, – ответила Элинор. Они с Сэмюэлом собирались провести Рождество в Санта-Фе с детьми и внуками Сэмюэла. – А в чем дело, дорогая?

– Да ни в чем. Я просто хотела спросить, не знаешь ли ты, где Кэсс, Чейз и Виктор обедают сегодня вечером.

– Нет, не знаю. Так ты все-таки решилась присоединиться к ним?

– По правде говоря, Элинор, дело совсем не в этом. – И Хоуп подробно пересказала только что состоявшийся телефонный разговор.

Потом они решили, что обзвонят все рестораны в городе и постараются найти Кассандру и Чейза, а затем Хоуп встретится с таинственной женщиной.

Как только решение было принято, Элинор вдруг всполошилась:

– Хоуп, наш первый звонок должен быть в полицию!

– Нет, – спокойно возразила Хоуп, – мы этого не будем делать ни в коем случае. Мои отношения с детективом Ларри Биллингсом хуже некуда, а сегодня вечером дежурит как раз он. Не волнуйся, все будет в порядке. Возможно, это как раз начало того чудесного и восхитительного Рождества, что ты предсказывала много месяцев назад. И что может быть лучше, чем засадить в такой праздник этого ублюдка, пытавшегося убить Кассандру, за решетку?

– Да, это было бы потрясающее начало года, – согласилась Элинор, но голос ее звучал как-то неуверенно.

Положив трубку, она ненадолго задумалась, потом сняла ее снова и набрала номер.

– Слушаю, – раздался в трубке бодрый голос Джейн. Похоже, она только что смеялась, но, почувствовав волнение Элинор, сразу посерьезнела: – Чем ты так обеспокоена?

– Есть причина. Я ищу Ника. Надеюсь, ты знаешь, где он.

– Ну еще бы! Собственно говоря, я как раз сейчас смотрю на него.

Она и в самом деле, разговаривая, одновременно смотрела на своего неотразимого коллегу, которого пригласила в праздничный вечер под предлогом необходимости обсудить роспись стеклянного витража.

– Хочешь поговорить с ним?

– Нет, Джейн, лучше я расскажу тебе, а ты все передашь Нику сама. Это касается Хоуп Тесье.

– Хоуп? Что-то мне все это не нравится.

– Мне тоже. – Элинор вкратце пересказала то, что ей сообщила Хоуп. – Надеюсь, ты сумеешь убедить Ника поехать к Хоуп и не упускать ее из виду, куда бы она ни отправилась.

– В чем, в чем, а в этом я не сомневаюсь. Мне только нужен адрес Хоуп, продиктуй-ка его.

Тщательно записав адрес, Джейн попрощалась с Элинор и положила трубку, потом подняла глаза на Ника:

– Похоже, Ник, Хоуп срочно требуется твоя помощь.