– Не вслух. Вы полагаете, мне следует с ней говорить?

– Я совершенно в этом уверена. Ваши слова, ваше спокойствие… – Дороти замолчала, не закончив фразы.

– Продолжайте.

– Я полагаю, что в прошлом ваши отношения были сложными… даже мучительными, верно? Вам следует избегать упоминания о них. Говорите Кассандре о людях, которых она любит, которые ей дороги, – вы, конечно, знаете, кто они и что о них сказать.

Чейз знал. Он отлично знал это. Он помнил, как страстно Кассандра любила Хоуп; и еще помнил, как страстно она когда-то любила его, когда он вернулся вечером после ужина в обществе Пейдж.


Было два часа ночи. Кассандра сидела в гостиной на покрытом ковром полу перед огромным телевизионным экраном, скрестив босые ноги. Ее купальный халат был выношен до прозрачности, а волосы походили на спутанный клубок лунных лучей.

Лицо ее было задумчивым, и его асимметричность выделялась больше, чем обычно. Только теперь, когда она не пыталась держать себя в руках, Чейз в полной мере осознал, насколько серьезно было ее увечье. Каждую минуту своей жизни, когда Кассандра бодрствовала, ей приходилось держать себя в руках, чтобы дефект лица был как можно менее заметен.

Она не предполагала, что за ней наблюдают, и все ее внимание было направлено на экран. Тонкие, изящные пальцы с силой сжимали пульт дистанционного управления.

Разглядев наконец, что так увлекло Кассандру, Чейз на мгновение испытал нечто подобное шоку…

До сих пор ему не доводилось видеть эту пленку, но у него сохранились впечатления о роскошном празднике, на котором он присутствовал, и одного взгляда на экран было достаточно, чтобы вспомнить, когда и где это происходило. Праздновали день рождения Френсис – ей исполнилось сорок два года. Виктор только что преподнес жене алмазное колье, и теперь именинница выглядела просто ослепительно.

Кассандра, приникнув к экрану, походила сейчас на лозу, с помощью которой в пустыне ищут воду. Было очевидно, что, хотя она смотрит эту пленку не впервые, ее переполняет нетерпение увидеть все это снова.

«– А теперь мои подарки, – обратилась Френсис Тесье к гостям. – Я хочу, чтобы Чейз и Хоуп оценили их, получили от них радость. Чейз и теперь может радоваться своему подарку, потому что он уже управляет его любимыми виноградниками и винодельней: еще немного, и он станет их полновластным владельцем. Хоуп получит подарок несколько позже, когда ей исполнится тридцать, то есть через четырнадцать лет. Этот срок, малышка, кажется тебе вечностью, но время идет слишком быстро! Невозможно поверить, что тебе уже шестнадцать. Прекрасный возраст. Я так ясно, так отчетливо припоминаю день, когда ты родилась».

Камера задержалась на лице Френсис, показывая его крупным планом. Красота Френсис была неподвластна возрасту – ей можно было дать и шестнадцать лет. Судя по всему, такой ей суждено было остаться на всю жизнь.

«– Следующие четырнадцать лет будут очень важны в твоей жизни, дорогая. Это шанс узнать себя, а то, что ты еще не будешь иметь права располагать своим состоянием, явится только благом, потому что избавит тебя от опасности стать жертвой охотников за приданым. Зная тебя, я могу сказать, что ты не станешь считать часы и дни до момента, когда сможешь вступить во владение своим состоянием. Деньги никогда не будут для тебя главным, и, несмотря на их ценность и на мой дар, ты останешься такой, какой мы видим тебя сейчас. – Френсис улыбнулась. – Итак, покончим с предисловиями. В день тридцатилетия моя дочь получит каждый заработанный мною пенни, все, что принес мне литературный труд. Ей будет принадлежать доход от моих книг, поставленных по ним фильмов, видеокассет и всех остальных моих произведений».

Видеофильм был сделан профессионально – камера выхватывала лица присутствующих в зале, микрофоны, ораторов, умолкших, пока говорила Френсис; запечатлены были и изумленное бормотание гостей, их шушуканье, перешептывание, блеск драгоценностей, роскошь нарядов, открытые платья, смокинги. Речь шла о миллионах. Миллионах!

Наконец камера отыскала наследницу. Хоуп стояла рядом с Чейзом, защищенная и одновременно освещенная исходившей от него силой. Ей удалось заставить себя улыбнуться, и по всему бальному залу прокатились рукоплескания. Щеки Хоуп залил огненный румянец.

Теперь ей следовало пробиться сквозь толпу гостей, сквозь море шелков и атласа и пасть в тщательно отрепетированные объятия Френсис. Однако Хоуп посчастливилось избежать этого не слишком приятного путешествия, потому что, как выяснилось, Френсис еще не закончила.

«– Я хочу сказать еще о подарке для Чейза, и многие из присутствующих здесь матерей меня поймут – это называется жаждой продолжения рода. Я хочу иметь внуков. Не волнуйся, Чейз, все обстоит не так уж плохо. Я знаю, что дети не входят в твои ближайшие планы и, возможно, даже в отдаленные. Твоя жизнь и так заполнена, и ты ею удовлетворен. Виноградники – твое детище, и все свое время и силы ты посвящаешь заботе о них. Тем не менее мне не кажется слишком глупым или слишком поспешным оставить внуку, может быть, внукам Тесье в дар Черную Гору. Вот мой подарок, Чейз.

Френсис сделала выразительную паузу, чтобы дать возможность потрясенным гостям пошуршать шелками, обменяться ахами и охами.

Вскоре голос Френсис снова зазвучал над толпой гостей:

– Черная Гора была подарком мне от гран-пера в день моей свадьбы. И будет моим подарком сыну в день его свадьбы. Главное в этой горе – вулканический пепел. Его залежи прямо под обсидиановой оболочкой только и ждут того часа, когда здесь разобьют виноградники.

Тонкие, изящные пальцы Френсис ласкали колье, обвивавшее ее шею.

– Таково мое условие, Чейз. Мне нужна невестка, твоя жена. И пусть ваш брак будет основан на настоящей, искренней любви. Именно этого хотел гран-пер и хочу я.

Френсис улыбнулась.

– Пока ты будешь управлять имением, пока ты будешь отдавать ему всю свою любовь и заботу, я тоже кое-что сделаю. Близкий друг моего близкого друга Сибил – Гэвин построит для нас винодельню и шале; нет, пожалуй, это будет настоящий замок на горе в стиле модерн, дань вкусам и заслугам дома Тесье. Открытие замка и винодельни будет ознаменовано рождественским балом. А уж Сибил с ее вкусом и любовью к экстравагантному сделает все так, что даже Виктору захочется провести Рождество здесь, в долине. Итак, Чейз, все это будет твоим, будет принадлежать тебе и твоей жене, – прибежище для тебя, твоей семьи, винодельни и, возможно, для моих внуков. И уж конечно, на этом месте на все времена останется самый роскошный и элегантный отель в этой местности. Гран-перу понравилось бы это великолепное воплощение его мечты о доме, и я надеюсь, ты тоже его полюбишь.

В ее глазах сияла любовь к сыну, такому красивому, такому изящному.

– Ну что, твоя старая мать не так уж скупа, а?»

Камера пропутешествовала через весь зал к Чейзу, по пути выхватывая из толпы гостей лица, исполненные восхищения и преклонения перед удивительной щедростью Френсис. Всеобщий восторг достиг кульминации, когда, добравшись до цели, камера продемонстрировала реакцию Чейза, его радость по поводу столь царского подарка.

Чейз хорошо помнил тот восторг, то ликование, ту радость, которые невозможно было выразить словами.

Именно одно из этих чувств отражало в тот момент его лицо на экране, и Кэсс уже видела момент торжества, а теперь хотела видеть снова, она даже склонилась ближе к экрану в предвкушении…

– Довольно, Кассандра!

Его голос прозвучал непривычно грубо и резко. Чейз взял у нее из рук пульт и нажал кнопку перемотки. Экран тут же стал одного ярко-синего цвета, прекратив выдавать семейные тайны.

– О! – выдохнула Кассандра. – Чейз!

Теперь он вовсе не походил на того Чейза, что обедал «У Куртленда» с Пейдж. На нем уже не было элегантного серого пиджака и стильного галстука. Ворот его рубашки был расстегнут, рукава закатаны. Принц в своих покоях, принц, любое желание, любой каприз, любая прихоть которого немедленно и с радостью удовлетворялись. Ему доставалось все самое первоклассное – изысканная еда, изысканные напитки, изысканные любовные радости.

И при всем том Чейз Тесье выглядел неудовлетворенным, даже изголодавшимся. Именно изголодавшимся.

– Кассандра, поговорите со мной.

– Я не могла уснуть.

Мне все чудилось: вы целуете ее, прикасаетесь к ней, занимаетесь с ней любовью.

– И?

И мне было от этого больно.

– И я решила посмотреть видео. Эту кассету я заметила вон там, на полке.

Обнаружив кассету с надписью «День рождения Френсис, 42 года, подарки Хоуп и Чейзу», Кассандра не смогла устоять перед искушением. Ее интересовало все относящееся к детям Тесье. Кроме дня рождения Френсис Тесье, на видеопленке были засняты концерты Виктора и появления Френсис в спектаклях «Опара», «Жизнь короля Ларри», «Вечернее развлечение», а также на торжествах по случаю присуждения всевозможных наград.

– Это вам показалось интереснее кино?

– Да.

– Потому что…

Теперь, возвышаясь над ней во весь рост, Чейз казался рассвирепевшим и устрашающим.

Кассандра поднялась на ноги, и хотя он все еще возвышался над ней, она отважно посмотрела ему прямо в глаза, которые будто прожигали ее насквозь.

– Потому что, – сказала она, – я хотела узнать как можно больше о Хоуп. Можете думать об этом что угодно. Должно быть, я несносна.

Босоногая, без своего пестрого оперения, она казалась такой хрупкой, такой ранимой. Ее страшно уязвило то, что он сказал. А ведь он хотел только подразнить ее.

– Если бы я мог взять свои слова назад, я бы с радостью это сделал – но это так трудно. Я попытался бы подсластить их лучшим из наших вин самого изысканного вкуса.

Она зарделась нежным румянцем, показавшимся ему необычайно привлекательным.

– Благодарю.

– Не стоит благодарности. Так вы хотели узнать что-то о Хоуп?

– Да.

Чейз долго смотрел на ее отважное гордое лицо – и поверил ей. Поверил окончательно, раз и навсегда.

– Вам это удалось?

Его мягкость пугала ее даже больше, чем его ярость. Кассандра отступила на несколько шагов и, оказавшись возле величественного фортепиано, задумчиво провела пальцем по ярко блестевшему отполированному краю инструмента.

– Возможно.

– То есть?

– Этот фильм был в основном о вашей матери… – Кассандра, хмурясь, потрогала лакированное дерево, потом медленно подняла взгляд на Чейза: – Она была так молода, когда вы родились. Я хочу сказать, это был только сорок второй ее день рождения. Хоуп было шестнадцать, а вам двадцать шесть. Значит, вашей матери было совсем не так много, когда родились вы, да и ваш отец не мог быть намного старше ее.

– Френсис было восемнадцать, а Виктору двадцать. Но моей настоящей матери было тринадцать, когда она родила меня, а сколько лет было моему отцу и кто он был, я и понятия не имею.

– Так вы приемный сын?

– Вот именно.

– Хоуп никогда не говорила мне об этом.

– А могла бы – никто не делал из этого тайны.

– Но ваша родная мать?

– Умерла от передозировки героина.

– Мне так жаль.

– И мне жаль ее. Сама почти ребенок, она была хорошей матерью – кормила, одевала, защищала меня…

– И любила?

– Да. Я помню, как терпеливо она учила меня читать.

– Потом вы так же терпеливо учили читать гран-пера.

– Я пытался, но все буквы были для него на одно лицо – он не различал их.

– Зато у него были вы.

В темно-серых глазах Чейза засиял мягкий свет.

– Да, мы были вдвоем. Я учил гран-пера всему, что знал сам, а он учил меня французскому… Ну а теперь расскажите мне, что вы узнали о Френсис, посмотрев этот фильм.

Кассандра невольно отстранилась, так как не могла бы поручиться, что в противном случае не пододвинется к нему совсем близко, влекомая его серебристым взглядом. На этот раз она остановилась у стеллажей красного дерева, заполненных книгами.

– Это фильм о ней, верно? – спросила она, оглядывая тома на полках – романы Френсис Тесье. – Даже когда она говорила о подарках детям.

– Да, верно. Хоуп что-нибудь рассказывала вам об этом?

Кассандра отвернулась от стеллажей и теперь смотрела прямо на него.

– Хоуп ни разу ни в чем не укорила мать, не произнесла ни единого критического слова в ее адрес. Она все еще страдает от боли утраты и не может ни понять, ни допустить, что ее мать была просто самовлюбленной тщеславной эгоисткой.

– Но не могли же вы узнать все это из одного фильма.

– Я читала ее романы. А вы?

– Нет.

– Хоуп тоже не читала – Френсис запретила ей. Она считала, что Хоуп еще слишком молода и невинна, чтобы читать подобные книги. Однако Френсис не нашла ничего лучшего, чем поделиться с семилетней Хоуп сведениями о ее отце.

– Неужели Хоуп было в то время всего семь? – удивился Чейз.