Я взмахнула ножом и вилкой, неловко покачнувшись на высоком барном табурете, но чьи-то крепкие руки сзади ненавязчиво подтолкнули в нужном направлении, и неконтролируемую качку удалось направить прямо на барную стойку. Ой, да ладно тебе, Полина, «чьи-то». Ты прекрасно знаешь, руки какого блондинистого мерзавца-красавца в очередной за сегодня раз спасли твою персону и репутацию от очередного падения в пучины греха. Ты только посмотри, какой заботушка!

— Лучше поцелуй, красавица, — подмигнул мне, сияя ослепительной улыбкой, бармен. — А уж без титула я прекрасно обойдусь. Хотя от титула твоего парня уж точно не отказался бы! — И он расхохотался, глядя на кого-то за моей спиной.

«Кто-то» лишь покрепче сжал мою талию, и его ладони слегка огладили спину, такие горячие, что их жар чувствовался даже через слой белой льняной рубахи.

Кстати, а когда меня успели тут приодеть?

— Патрик, я тебе больше скажу, — доверительно наклонилась я к парню за стойкой. — Если ты готовишь так каждый день, то я попрошусь к тебе в жены!

— Патрик — мусульманин, принцесса. Готова быть четвертой? — почему-то злобно прошептали мне в ухо, достаточно громко, чтобы вызвать очередной взрыв смеха рядом.

— Ой, да мне без разницы, если там кормят хорошо, — отмахнулась я. — Я не ревнивая.

— Да-а-а? Серьезно? Так, значит, если первая жена сэра Патрика придет в твой дом драть тебе космы, ты ей это позволишь?

— Я думаю, что у сэра Патрика все жены будут такими же милейшими в общении и прекрасно готовящими, как и он сам. Ведь мы выбираем тех, в ком видим свое отражение, не так ли?

— Или наоборот — подбираем таких, в ком есть недостающее нам, — вклинился в наш диалог с «кем-то» милейший Патрик.

— Прекрасный тост! — возопила я. — За это надо выпить! За то, чтобы в наших половинках мы нашли то, чего нам не хватает, но при этом видели в них свое отражение!

Снова посмотрев не на меня, а на «кого-то» за моей спиной, бармен отвернулся и налил мне в высокий стакан что-то радужное.

— Это что? — принюхалась я.

— «Поцелуй обещания», — ответили за моей спиной.

— Что-то знакомое. — Ага, и во вкусе, и в названии причем.

— Никак невозможно, — покачал головой владелец лучшего бара на всех Сейшелах. — Это эксклюзивный новый напиток. За счет заведения и только самым прекрасным и почетным его посетительницам.

— Оу, а по нечетным?

— Что? — не понял шутку бармен.

— Ну, по четным — поцелуй, а по нечетным?

— А по нечетным кого-то слишком разошедшегося относят в люлю бай, — снова злой шепот в ухо.

— Да что ты там все шипишь и шипишь? — возмутилась я и развернулась на табуретке, снова допустив опасный крен в опасную сторону. Слишком опасную. Для меня. Потому что эти сердито поджатые мужские губы вкупе с широкими ладонями, крепко страхующими меня, создавали совершенно взрывоопасную ситуацию в моих мозгах. Вот убить хочется, а расстаться и больше никогда не увидеть его снова — не-а. Что-то невыносимо притягательное есть в этих ярких голубых глазах, в этих выгоревших на солнце отросших до плеч прядях, в этой загорелой коже с тонкими лучиками в уголках глаз…

— Что? — приподнял он бровь.

— Да вот, думаю…

— И о чем же? — вторая бровь присоединилась к той, что удивилась первой.

— Всю жизнь терпеть не могла блондинов. А ты какой-то…

— Какой? Притягательный? Прекрасный? Сногсшибательный? Умопомрачительный? Обладающий самым красивым членом из всех, виденных тобой? — А губы все ближе и ближе, а взгляд все…

— Пи*дабол всея Сейшел — вот ты кто, — внезапно рассердилась я. Не, ну правда, такой момент испортил своим дурацким тарахтением. Ну скажите мне, разве мужчина не должен быть молчуном? Суровым брюнетом, коротко стриженым, с пронзительным взором зеленых глаз? Вот с какого лешего мне вдруг так запал этот врун, болтун и хохотун — голубоглазый блондин к тому же!

— К… кто-о-о? — аж поперхнулся воздухом Марк.

— Кто слышал, — глянула я досадливо, но вот же черт, как объяснить тот феномен, что смотреть на это трепло мне в любом состоянии духа нравится. — Хотя знаешь, так даже лучше.

— Для чего лучше?

— Для кого. Для меня. Вся эта твоя болтовня хвастливая позволяет мне не забывать, какой ты и зачем ошиваешься рядом. И знаешь что? Я на все согласна. Все равно, стоит тебе опять открыть рот — и мое сердце будет в безопасности.

— Так, погоди, что-то я не успеваю за полетом твоей мысли под допингом. На что это ты согласна и при чем тут твоя кардиобезопасность? — нахмурился профи-соблазнитель. Хотя что-то я уже прямо начинаю сомневаться в его квалификации. Ему тут все прямым текстом, а он…

— Согласна… эм-м-м… погрязнуть в пучине сиюминутного разврата с тобой, так что веди… куда там ты меня в первый раз звал? В логово порока, в общем.

— Мама дорогая, — закатил глаза Марк. — Патрик, «Поцелуй» же у нас вроде как безалкогольным задумывался?

— Так и есть, — кивнул с любопытством наблюдающий за нами бармен, явно не понявший половину слов, но, судя по смешливому блеску в темных глазах, уловивший основной смысл.

— Ясно, значит, кто-то просто уже перегулял. Белоснежка, а как насчет пойти в мое бунгало тут неподалеку, вместо… как его бишь там? Логова порока, ага, и уложить тебя в удобненькую постельку проспаться, а ни в каких пучинах не погрязать, тем более в сиюминутных. Как-то именно продолжительность меня особенно смущает.

— Нет, без разврата никак, — отрезала я. — Я решилась.

— Будешь жалеть потом.

— Куда же без этого. Конечно, буду, когда протрезвею и пойму, с кем предавалась гре… да тьфу же! С кем переспала!

— Не-а. Жалеть ты будешь о том, что, пьянь ты такая отчаянная, не запомнишь все в мельчайших подробностях. Но знаешь что? Я повторю на бис и завтра, и столько раз, сколько нужно, чтобы все запомнила. И да, плевал я на придурочное джентльменство. Пошли предаваться греху.

— А что, разве нельзя вызвать такси? — заканючила я, пройдя буквально десяток шагов и осознав, что ноги так и норовят подвернуться, да и вообще откровенно саботируют мое целеустремленное движение к познанию порока.

— Не-а. Тебе пройтись по свежему воздуху сейчас полезно, — ухмыльнулся мой билет в бездну неудержимой похоти.

— Вообще-то, я согласилась на старую добрую классику, ни о каком садизме с твоей стороны речь не шла, — возмущенно засопела, повисая на локте Марка после очередного выверта шпильки.

— Да что ж ты такая… морально неустойчивая, — подхватив меня после «надцатой» подряд попытки падения, Марк крякнул и взвалил мое безропотно повисшее на нем тело на плечо. Разумеется так, как это было удобно ему — то есть разместив свою роскош… скорее, упругу… ладно, просто крепкую мужскую задницу прямо перед моим носом. Ну, или наоборот — мой нос прямо напротив аппетит… короче, вот там. И как мне с ним теперь беседовать? Ой, какие классные ямочки. Можно я потрогаю? Я одним пальчиком всего!

— Эй, Белоснежка, ты решила начать практиковать мартимаклию?

— Что, прости?

— Ну, э-э-э, это такая разновидность эксгибиционизма, при которой человек возбуждается при мысли, что его половой акт с партнером могут увидеть другие, — пришлепнул меня мой носильник… э-э-э… потаскун… короче, тот, кто нес и тащил меня в неизвестное далеко. Ой, оказывается, когда тебя шлепают по попе — это прико-о-ольно.

— Не уверена. Пока. А к чему вопрос? — Я с интересом наблюдала за путешествием собственного пальца по категорически невозможно-привлекательным мужским полубулиям и за резво встающими по следу от ноготка светлыми волосками. Ух ты! Прям пЭрсик, а не мужчинка!

— А вопрос к тому, что если ты сейчас же не угомонишь свои шаловливые ручонки, елозящие по моей, несомненно, чертовски привлекательной заднице, то этот опыт получишь прямо сейчас, — рыкнул носильник-потаскун.

— Морти… марти… А какой еще опыт ты можешь мне предложить? — поинтересовалась я у задницы, послушно уперев в нее руки и постаравшись там же расположить голову. Не. Неудобно. Волосы болтаются, мешают все как следует рассмотреть.

— Вообще-то, мы в принципе не обсуждали эти немаловажные, между прочим, подробности. Очень легкомысленно с твоей стороны. А вдруг я сейчас как накинусь на тебя, сверну крендельком, свяжу, кляпом рот заткну и давай издеваться по-всякому!

— Что-то мне подсказывает, что кляпа как раз не будет, — фыркнула я и вздрогнула. Конечно же, от вечерней прохлады, а не от предвкушения оказаться беспомощной и не способной отказаться от любого удовольствия, которое Марк захочет заставить меня испытать.

Ну и мыслишки у вас, мисс Полина Осипенкофф!

— То есть против крендельков и веревок ты ничего не имеешь?

— Не знаю, не пробовала. А ты?

— Разумно предположу, что рассказ о моем прежнем опыте может сейчас сыграть против меня, поэтому промолчу. И мы пришли. То есть я пришел. И тебя донес. Уф-ф, слазь, пушинка.

Марк слегка присел, и я стекла по его крепкой руке, неуверенно оглядываясь. Мы стояли перед входом в прелестный домик — вроде, здесь их принято называть бунгало — невысокий, покрытый какими-то то ли листьями, то ли камышами, стоящий в окружении буйной тропической растительности, от ярких красок которой у меня в очередной раз слегка закружилась голова. Входную дверь предваряла просторная веранда с беспорядочно, на первый взгляд, расставленной легкой плетеной ротанговой мебелью и полупрозрачными шторами типа льняных, что едва колыхались от вечернего бриза.

— Ух ты! Потрясающе! — искренне восхитилась я. Ну просто картинка с рекламного проспекта, ей-богу.

— Снимай уже свои ходули, — присел Марк передо мной на корточки, прежде чем мы ступили на настил террасы. — Теперь можно и босиком. Обопрись мне на плечи, алкодайверша ты моя.

— Мне кажется, или вы, сударь, пытаетесь меня устыдить? — с невсамделешной обидой поджала я губы.

— А? — встрепенулся Марк, отрываясь от созерцания вида, что ему открылся, когда он водрузил мою ступню в босоножке на свое колено. А что поделать, его рубашка была не намного длиннее моей юбки-провокации.

— Что вы, сударыня, и в мыслях не было. У меня на уме одни только разнузданные непристойности, так что взывать к вашей совести не в моих интересах. Наоборот, готов этой самой совести и морали спеть колыбельную.

Не торопясь расстегнуть ремешки, он провел легонько кончиками пальцев по своду моей стопы, пристально глядя теперь в глаза, точно убеждаясь, что я слежу за ним, едва ощутимо коснулся губами колена. Мой рваный вздох прозвучал слишком громко даже для меня самой, а со всей кожей, похоже, опять произошла некая волшебная метаморфоза. И не только с кожей. Со всеми нервными окончаниями, которые прямо-таки сделали стойку, устремив всю возможную чувствительность в места касаний Марка. А этот мерзавец, продолжая наблюдать за мной неотрывно, избавился от одной босоножки, но ногу не отпустил. Поставил опять себе на бедро, да так, что мои пальцы очутились в катастрофической близости от его паха, где уже совершенно отчетливо проявилось наличие у него живейшего интереса к… ну, очевидно, процессу избавления меня от обуви.

— Я слышал, хождение на таких высоких каблуках — настоящий подвиг для бедных женщин, — пробормотал он, начав вкрадчиво, я бы сказала, разминать мою ступню.

— Эм-м-м… — подвисла на этот раз я, не то что опираясь, а буквально наваливаясь ладонями на его плечи, потому что моя устойчивость стремительно падала до нуля.

И, добивая меня, демон разврата потерся немного колючей щекой о недавно поцелованное место на колене, ну или чуть выше… однозначно выше, потому что его резкий мощный выдох обдал мгновенной прохладой все мое девчачье сокровенное, защищенное только тончайшим кружевом, что, как тут же выяснилось, промокло насквозь.

Ну и жара на этих Сейшелах, однако, даже поздним вечером. Такая, что пробирает насквозь, превращает даже кровь в горячительное. Такое пузыристое, щекотно дразнящее в очень-очень интересных местах.

— Вторую давай.

— Что? — моргнула я, выплывая из горячего тумана и вдруг обнаруживая себя все у того же деревянного настила балансирующей на одной ноге, с ладонями на плечах самодовольно ухмыляющегося Марка.

Я хоть не стонала вслух, нет? Если судить по этому лукавому блеску в голубых глазах искусителя по призванию, так и было. Ла-а-адно. Улыбнувшись ему в ответ, я скользнула ступней по его бедру выше, добираясь-таки до самой опасной зоны. И очень удачно добираясь, судя по тому, как Марк с посвистом втянул воздух сквозь зубы. Твердая выпуклость была такой обжигающе горячей, а еще с такой готовностью отозвалась на мое легкое массирующее поглаживание. Аж запрыгала радостно, давая прочувствовать даже биение пульса сквозь тонкую льняную ткань. Неужели этот засранец весь вечер расхаживает тут без белья? Нет, ну какой же бесстыжий тип! Абсолютно бесстыжий, постановила я и прижала ногой еще разок, сразу же отдергивая ее.