— А-а-а! Это что же! — Крольчишка, хотя сейчас она скорее на поросенка из-за визга тянула, прямо-таки на одном месте затопотала на краю бассейна. — Мамочки-и-и! Я сейчас умру-у-у! Еще и кате-е-ер! Полька-а-а!

Да что же это за акустическая, мать ее, атака! Еще чуть, и это я буду тем, кто умрет.

— Как насчет сделать это где-нибудь за пределами моего дома, — тихо проворчал я, уныло наблюдая за ритуальными плясками с телефоном, в которые Лана все пыталась вовлечь и мою рыбку своими бесконечными «сфоткай-сфоткай-сфоткай меня и тут, и там, и вот так!».

Полина виновато покосилась на меня и прошептала еле слышно: «Прости». Ее настроение слишком очевидно ползло в направлении, прямо противоположном необходимому мне, и мое недовольство этому, похоже, способствовало. Так не пойдет! Нет-нет-нет, Белоснежка, на этот раз ты не соскочишь. Что я, в конце концов, полчасика не поизображаю из себя гостеприимного идиота?

— Девушки, а как насчет устроить завтрак на террасе с этим прекрасным видом? — спросил, притеревшись к Полине со спины ближе некуда, облапав основательно одной рукой ее ягодицу, защищенную только тонкой льняной тканью, а второй придержав за талию, чтобы не смогла ускользнуть от этого нахального лапанья.

— Может, не на… — начала она, глянув на меня «прекрати это» взглядом из-под нахмуренных бровей.

— Да-а! — завопила Лана, перекрывая ее возражение.

— Прекрасно! — оскалился я в лучезарной улыбке. — Тогда ты тут располагайся, а мы с Полиной на правах хозяев дома все организуем.

— Чего? — глянула на меня изумленно Полина, но я уже увлек ее за собой на кухню. Восстанавливать утраченное настроение.

— Ну, твоя же гостья, так что ты, считай, за хозяйку, — промурлыкал ей в шею, подталкивая перед собой и покусывая нежную кожу. Да-да, я заметил уже, что там у тебя очень чувствительное местечко, вон как мигом спина расслабилась и веки потяжелели, прикрываясь.

— Марк… Ланка же…

— Не отойдет от моего бассейна в ближайшее время, если только ее не уволочь оттуда, прицепив к тягачу. И то не факт, что получится, — ответил, потискав и обделенное полупопие, ненавязчиво скользнув кончиками пальцев в тепленькое и влажненькое местечко между ног. Ну, рука случайно дернулась, с кем не бывает, если что. М-м-м, как же там жарко, аж во рту опять пересохло.

— Но Каспер… о-ох! — Полина, ударившись затылком о мою ключицу, покорно выгнулась в пояснице, отчего поглаживание вышло уже совсем-совсем не случайно-невинным.

— Каспер отправлен за тем самым долбаным завтраком, — пробормотал, чувствуя, что всего разом кинуло в пот. — А нам край как надо подготовиться к такому ответственному мероприятию, как первый прием пищи за день.

— Подготовиться? — Белоснежка чуть встрепенулась, но я не дал ей одуматься, переместив руку на ее лобок и закружив кончиком пальца вокруг пульсирующего клитора. — Ты собираешься… Мы прямо сейчас?.. Ох… Нас услышат… Я не смогу…

Ага, конечно, опущусь я до быстрого тайного перекуса-перепиха на кухне, душа крики после того, как столько усилий потратил на подготовку полноценного пиршества из блюд эдак… ста. Мы тут для того, чтобы поддержать тебя в кондиции, в состоянии разгорающегося все сильнее аппетита. Еще одна легкая закуска, что не насыщает, а только заставляет отчаяннее предвкушать основное яство, не обращая внимания на препятствия.

— Все, что тебе надо сейчас смочь, вкусняшка моя, — это наслаждаться, кончив еще разок для меня.

— Еще разок? — всхлипнув, переспросила она.

— Как минимум. Всего один оргазм до завтрака — это полнейший непорядок!

Я закружил пальцами по охрененно мягкому и скользкому, периодически сменяя нежную ласку на давление ребром ладони, от которого Полина каждый раз взвивалась на носочки, жалобно вскрикивая и потираясь своей роскошной попкой об мой гудящий, как высоковольтный провод, стояк. Как бы не пришлось мне штаны менять.

— Марк… Марк… — Белоснежка вцепилась в запястье моей играющей с ее самым чувствительным местечком руки, не замечая, что вогнала в кожу ногти. — Я сейчас… не могу…

Еще как можешь. Обхватив ее подбородок, повернул лицо к себе, добивая и Полину, и почти-почти себя ожесточенным поцелуем. Как же хочу ее! Внутри все как рвануть готово. Белоснежка кончила, дав мне выпить досуха каждый стон и всхлип, пока ее трясло, и пролив мне на руку щедрой влаги.

И даже не дернулась, не потеряла пьяного блеска в глазах, когда вернувшийся Каспер позвонил в дверь.

— Как бы нам их… — пролепетала она, тяжело дыша.

— Я это мигом организую, поверь.

Не сумев себе отказать еще в капле мазохистского удовольствия, я пошевелил насквозь мокрыми пальцами в теплом потаенном местечке, где сейчас были сосредоточены «все мои помыслы и устремления», и, получив то ли в наказание, то ли в награду еще парочку сладких всхлипов Полины, аккуратно усадил ее на кухонный табурет. Полюбовался пару секунд на нее — раскрасневшуюся, с одурманенным блуждающим взглядом, приоткрытыми пунцовыми губами — и поторопился навстречу Касперу.

Едва впустив его, схватил в резном деревянном блюде на тумбе в прихожей ключи от катера, и, сграбастав пакеты с едой, сунул приятелю брелок в руку.

— Три минуты максимум на свалить, — отчеканил похотливому призраку. — Четыре часа минимум не возвращаться!

Повторять и разъяснять не пришлось. Рыбак рыбака… Ну, вы понимаете. Довольно хохотнув, Каспер унесся в сторону бассейна. А я сразу вернулся к Белоснежке. У меня тут ответственный фронт работ — отлучаться надолго чревато. Хотя совсем уж только членомыслящей скотиной тоже быть не стоит.

— Полина, завтракать будешь?

— А? — встрепенулась она, похоже, не сразу улавливая суть вопроса.

В этот момент до нас донесся еще один особенно громкий и продолжительный восторженный вопль крольчишки, и девушка вопросительно уставилась на меня, будто только вспомнив о том, что где-то рядом тусила ее подружка. И-и-и, кто, значит, молодец? Я! Но нет предела совершенству.

Я поднял указательный палец, не отвечая, но просто предлагая ей послушать. Меньше чем через минуту зарычал движок катера. Звук стал затихать, удаляясь, и вскоре совсем затих.

— То есть мы теперь одни? — почему-то шепотом уточнила моя рыбка.

— Одни. Для начала у нас есть часа четыре.

— Я не буду есть. Не сейчас уж точно, — пробормотала Полина, и щеки у нее покраснели, а соски четко обозначились сквозь тонкую белую ткань.

Потрясающая женщина, чьи слова мне как бальзам на причинное место. Лучше этого могло прозвучать только «трахни меня немедленно!». Хотя, по сути, это и было сказано, а кто я такой, чтобы отказываться или мешкать? Желание дамы — закон, по крайней мере, когда это касается секса.

Я протянул ей руку, типа оставляя иллюзию свободы передумать. Видел же, что никакой задней скорости уже не будет. Но только она вложила в мою лапу свою узкую подрагивающую ладошку, потянул на себя и подхватил на руки под тихое взвизгивание. И понес к французскому окну.

— Марк, погоди… — завертела головой Белоснежка. — Мы не туда…

— Туда-туда! — ответил, вынося свою законную добычу к бассейну.

Впереди шоковое мгновенное превращение скромницы в роскошную раскованную блудницу! И творить такое надо не в темноте, в надежно скрытых ото всех укромных уголках, а под ярким светом солнца, чтобы никто из нас не упустил ни одной малейшей детали сей чудной метаморфозы.

— Но как же… — только и успела встрепенуться Полина до того, как я с ней на руках шагнул в идеально прозрачную воду. — А-а-а! С ума сошел!

— Сошел! — согласился я, отпуская ненадолго, чтобы дать увидеть ей и посмотреть самому. Ведь было на что.

Моя белая рубаха на ней и мои штаны, намокнув, перестали хоть что-то скрывать. Обратились в скользящие около тел полупрозрачные вуали, больше выставляющие напоказ и ее изгибы, и мой бесстыжий стояк. Зрелище, способное завести не на шутку, если бы меня в принципе еще нужно было заводить.

Полина заозиралась, но я, обхватив ее лицо ладонями, лишил возможности смотреть куда-то, кроме меня. Все, время закусок и прелюдий закончилось, рыбка моя. Пора дегустировать основное блюдо.

— Марк, — выдохнула Белоснежка мне в губы, закрывая глаза, и румянцем смущения теперь запылало не только ее лицо, но и шея, и даже грудь порозовела, отчетливо видимая мне сквозь намокшую ткань и изводящая темными сосками-манками.

Закрывай пока, но долго ты не выдержишь и будешь смотреть.

Я больше не давал Полине поблажек. Принялся целовать со всей той жаждой по ней, что изводила все время моей охоты. Не гладил, а, скорее уж, тискал ее грудь, ягодицы, закидывая ее ногу себе на талию и бесстыдно вдавливаясь одеревеневшим от такого долгого предвкушения членом между ее ног. Она цеплялась за мои плечи, изгибаясь навстречу, запрокидывала голову с тяжелой растрепавшейся копной намокших волос, подставляясь под мой рот еще больше и все повторяя: «Марк… Марк… Марк…». Всего лишь раз за разом мое имя, но ее тихий голос молотил мне по мозгам разрядами чистой похоти, доводя до полной потери контроля. Развернув Полину, вжал ее грудью в стенку бассейна, накинувшись с поцелуями на плечи, безжалостно раздирая ворот мокрой рубашки, постепенно уничтожая эту преграду между нами. Полина перешла от стонов к жалобному хныканью и, видимо, совсем потерявшись уже в потребности, схватила мою руку, терзавшую ее соски, и потянула вниз, умоляя невнятным задыхающимся шепотом.

Но нет, сейчас время совсем не ручной работы, рыбка моя сахарная. Снова повернув ее, подхватил подмышки и усадил на край бассейна. Не давая опомниться, толкнул мягко, вынуждая откинуться, тут же вклиниваясь между ее ног плечами, открывая для себя. Пробежался краткими поцелуями-укусами по внутренней стороне бедер, одновременно выуживая презерватив из кармана мокрых штанов и расстегивая их, а потом приложился в одном долгом, проникающем и поглощающем, к ее промокшему совсем не от воды естеству. Раскрыл языком припухшие складочки, обрушивая прицельно на клитор всю интенсивность стимуляции. Полина закричала, упираясь пятками и выгибая спину. Пора.

Опершись на руки, выбросил свое тело из воды, позволив мокрым штанам просто соскользнуть с ног, оставаясь в воде. Разодрал зубами упаковку, раскатал резину со спринтерской скоростью, пока Полина блуждала потерянным взглядом, изнывая наверняка от потери контакта. Уж я-то точно уже не просто изнывал, был на грани спонтанного самовозгорания. Запустил ладони под ее ягодицы, приподнимая навстречу своему проникновению и уберегая от жесткости камня под нами и…

— Твою мать… Ох… Сдохнуть можно…

Войти сразу не вышло, от тесноты, перевозбуждения, жарких сжатий ее мышц перед глазами все побагровело, и я согнулся, утыкаясь своим лбом в ее. Раскачивался медленно, проникая по одному мучительному сантиметру за другим, загораясь, нет, сгорая все сильнее. По позвоночнику как лава текла, и жгла все сильнее, с каждым более сильным и глубоким толчком. От стонов Полины и ее ногтей, царапающих мою спину, одурел окончательно, замолотил бедрами, как отбойным молотком, без единой связной мысли в башке. Захлебнулся воздухом, сорвался, как только она задрожала, забилась подо мной. Оргазм вышел таким мощным, будто каждый выплеск был разрядом, прошивающим от макушки и до сжимающихся в опустошении яиц, да таким интенсивным, что я за малым язык себе не откусил.

Охренеть! Воистину эта охота была у меня самой удачной, а трофей — просто космос.

Глава 17

Я терпеть не могла эти вульгарные шуточки про длительность оргазма у свиней. Честно. Каждый раз переключала канал, как только слышала это завистливое «полчаса-а-а-а-а» из уст очередного недошутника.

Почему?

Да потому что тоже… завидовала. Наверное. Ну, или начинала моментально чувствовать все свои комплексы в отношении секса. Потому что… да потому что тот малочисленный опыт, который я успела приобрести в жизни, был мало похож на столь бурно рекламируемое из века в век «нечто чудесное». Краткое мгновение телесного удовольствия. Тусклая вспышка в серой промозглости ежедневной рутины. Секунда. Миг. А тут в одну тысячу восемьсот раз дольше. Безмозглому животному, что никогда не оценит этого божественного дара. Почему так несправедливо?

Я к чему это все.

Отныне и навсегда, свиньи, завидуйте мне!

Да, да. Мне. Полине Осипенковой. Потому что я побила ваш рекорд. И пусть я никогда в жизни не побегу заносить его в книгу рекордов Гиннесса, но само осознание, что мой собственный оргазм продлился в триста тридцать шесть раз дольше вашего, до конца дней будет согревать мое самолюбие. И скрашивать одинокие вечера горячими воспоминаниями из разряда тех, о которых так чертовски приятно помечтать, но фиг ты расскажешь о них своим детям.