«Боже! Какой мужчина! Где взять такого же?».

Где взять, где взять… На Сейшелах. Только вот не факт, что он согласится взяться. Хотя… черт его, этого Зарицкого, знает.

«Хм, странно. Совершенно новое имя, а впечатление такое, что я уже читала вас раньше. Вы не писали под другим псевдонимом?».

Ой, даже вспоминать не хочу написанное под тем псевдом. Сейчас пытаюсь перечитать хоть одну из своих ранних книг и просто не могу — смех и грех. Настолько все наивно, настолько велеречиво и иносказательно — кошмар какой-то! Член надо называть именно этим словом, а не пытаться скромно поименовать «мужским достоинством». Потому что у кого-то это именно достоинство и даже гордость, плюс пиршество для женских глаз, а у кого-то просто член, причем так себе, на троечку. Не то чтобы я видела много живьем, зато вот одна совершенно потрясающая силиконовая копия гордо вздымалась прямо возле монитора своей поклонницы и фанатки. Увы, не единственной у живого оригинала, но уж этот-то точно принадлежал и всегда будет принадлежать только мне одной.

Я реально ловила себя на том, что периодически начинаю разговаривать с ним. Глупо, да? Причем у него уже за это время появилось имя. Я называла его Зариком, и он согласно дрожал полупрозрачной головкой, когда я стукала по ней пальчиком. Самое смешное в другом — я ни разу не использовала его так, как используют подобные секс-игрушки. Он был моим… Музом. Да, да. Глядя на него, я стучала по клавиатуре, практически не перечитывая текст, только правила ошибки на следующий день, на свежую голову. Он давал дельные советы, а иногда спорил и в негодовании уворачивался от моей руки, когда был не согласен с поворотом сюжета. Приходилось прислушиваться, потому что в противном случае дело стопорилось намертво. Хоть в соавторы бери и гонораром делись.

Моя новая книга в абсолютно новом для меня жанре, несмотря на нераскрученность ника, имела потрясающий успех. Мне писали и писали: читатели хвалили и ругали, модераторы настойчиво предлагали статус эксклюзивного автора портала и всячески намекали на возможные в таком случае помощь и содействие, рекламщики стучались в личку, а коллеги по цеху, громко хвалившие мои старые никчемушные книги, высокомерно сцеживали яд в сторону новенькой «выскочки» в авторском чате. Мне было… не плевать, нет. Просто я за всем наблюдала несколько отстраненно. У меня вообще создалось впечатление, что прямо сейчас я не совсем человек, а, скорее, куколка, что должна определенное время провисеть вниз головой на веточке какого-нибудь тенистого дерева, чтобы через время вылезти совершенно обновленной — с новыми крыльями, силами, надеждами, амбициями и готовностью к новой любви. Не слепой и на все согласной, как была с Тимом, — боже, надо же было быть такой дурехой! — но и не циничной и исключительно в горизонтальной плоскости, как случилась с Марком. Да, сейчас я готова была признаться себе в том, что этот мужчина протаранил меня своим членом до самого сердца.

Какой любви я хотела? Такой, чтобы молчать вместе, не скучая, готовить ужин в четыре руки, пробуя друг у друга горячие кусочки, болеть, зная, теплый чай всегда стоит у кровати, ругаться в хлам, страстно мирясь в кровати, или в душе, или у стены на кухне, или на пирсе под шелест волн. Так, стоп, пирс надо вычеркнуть. Это из прошлой книги, последнюю страницу которой я уже перевернула. В общем, я хотела самой обыкновенной, измусоленной сотнями тысяч писателей и поэтов любви — простой, человеческой, приземленной, но искренней. А самое главное — моей. И навсегда.

— Поли-и-ин, ты дома? — раздался слегка гнусавый голос подруги в трубке.

— Как обычно, — откинувшись на спинку шикарного кресла, купленного буквально пару дней назад и будто прилепившегося к моей заднице, я потерла переносицу. Уф, вот это урожайный у меня сегодня день. Как торкнуло в пять утра, так до самого обеда не отрывалась от компьютера, только кофе утром хлебнула и водичку пью. Кстати, надо бы уже и перекусить.

— Слушай, а можно я к тебе на обед приеду, а? — неожиданно попросилась Лана.

— Э-э-э, ну можно, конечно, только у меня обеда как такового и нету, — судорожно начала я перебирать в уме наличие продуктов в холодильнике.

— Ну, у тебя же мамины-то грибочки есть? И яблочки ее моченые у тебя вечно стоят недоеденные. — Точно! Уж маминых квашений и солений у меня всегда было полным-полно. — Я хлеба принесу, а ты картофанчик пожарь пока. Пока-пока, целуйки, еду.

— Пока-пока, целуйки, жду.

Я уставилась на трубку в немом изумлении. Что это на нее нашло, интересно? Местный купальный сезон еще полным ходом идет, несмотря на то, что по ночам уже и плюс двенадцать всего, а ей картошечку жареную подавай. С хлебом? И грибочками? И мочеными яблоками?

— Сколько задержка? — в лоб спросила я подругу, не успела она переступить порог.

У моей вечно беззаботной и непробиваемой оптимистичной блондинки задрожала нижняя губа, а нос моментально распух и стал красным. Но слез не было.

— Три недели.

— Курортные последствия?

— Угу.

— И?

— Не трави мне душу, Полин. Хочу рожать. Хочу, аж не могу. Только…

— Что только?

— Только мне его заранее так жалко. Сиротинушку.

— М-м-м, маму съел, папу съел, дядю с тетей съел, остался сиротинушкой?

— Какую тетю с дядей?

— Дурную, блин. С чего он сиротинушкой уже стал?

— А что, как вернее назвать — безотцовщиной?

— Так. — Я стянула с бестолковки ее модный жилет из оренбургского платка, отороченный мехом, и подтолкнула в сторону кухни. — Иди сюда. Буду реанимировать твой мозг моченой антоновкой. Первое средство при отсутствии такового.

Ланка покорно побрела на кухню, где, увидев накрытый стол, встрепенулась, оживилась и суетливо кинулась обратно в прихожку за пакетом с хлебом и какими-то печенюшками к чаю. Взяв в руки половинку моченого яблочка — прозрачно-розового, холодного, остро-пряно пахнущего, она блаженно зажмурила глаза и чуть не с урчанием вонзила в него зубы.

— Сдохнуть можно, как вкусно, — невнятно прочавкала она. — Слушай, а можно у мамы еще попросить баночку?

— Я тебе ведро целое привезу, чтобы ты мне тут не тошнила дурью про сироток и прочее непотребство. — Я подцепила соленый опенок и закинула в рот первую за сегодня настоящую еду. Черт, и правда вкусно. Что-то я с этой рабочей лихорадкой совсем перестала готовить последнее время, перебиваясь либо всухомятку, либо вообще обходясь парой чашек кофе и шоколадкой за весь день.

— Каспер знает? — спросила я.

— Пф! Еще чего. Зачем ему знать-то? — повела плечом подруга. — Это мой ребенок, и он к нему никакого отношения не имеет.

— Очень интересно. С чего такая вселенская несправедливость? — возмутилась я. — Вдвоем сделали. Вдвоем и рожайте.

— Ой, Полин, я тебя умоляю. Ну с чего ты взяла, что ему будет это интересно?

— Лан, он чуть не плакал, когда тебя провожал. Он же реально тебя любит.

— Любит. Ага. Так я и поверила, — запихиваясь жареной картошкой, ответила подруга. — Полин, я же взрослая баба, не дурочка наивная, мне тридцатник скоро, а ему, на минуточку, двадцать шесть всего. Какие ему дети? Да еще и от тетки, старше него? Да еще с учетом того, что он живет на самом фешенебельном курорте мира, где ему такие, как я, пачками на шею вешаются. Покуролесили, зажгли, покувыркались от души — да так, что даже вспомнить и то сладко становится, ну и будет. Пусть себе наслаждается своей жизнью в раю дальше. А я рожу ребеночка, сама его воспитаю, будет кому стакан воды в старости подать.

— Дура ты, а не взрослая баба. Почему ты лишаешь Каспера просто права выбора? Почему ты решаешь за него — хочет он этого ребенка, вернее, тебя с этим ребенком, или нет?

— А ты почему лишила своего Марика выбора?

— Не сравнивай, Лан. Там все понятно было с самого начала, — отодвинула я тарелку, еда в которой вдруг моментально стала безвкусной. — Марк не просил меня позвонить ему через месяц, он вообще собирался закатить прощальную вечеринку, чтобы поставить точку в наших отношениях.

— Тебе откуда знать, что он собирался сделать на той вечеринке? — парировала Ланка, откидываясь и сыто отдуваясь. — Блин, а за твою маму замуж никак нельзя?

— Ее папа не отпустит. А ты не увиливай и не переводи стрелки. У меня в животике не растет будущий Маркович. А у тебя растет Касперович. Или Касперовна. Тебе сейчас надо бы подумать о том, что тебе скажет твой ребенок через несколько лет, когда увидит, что у всех есть папы, а у него или нее папы нет.

— Ну, может, и появится к тому времени папочка. И фиг, что не родной. Вдруг не родной лучше будет, — легкомысленно пожала плечами Лана. Но потом, уставившись невидящим взглядом в окно, на низкие тучи, цепляющие крыши соседних домов, не таким уверенным тоном произнесла: — Поль, знаешь, если совсем уж откровенно, то я просто боюсь. Очень боюсь того, что наберу его номер, а он не узнает мой голос.

— Помехи на линии.

— Помехи не на линии, а где-нибудь рядом с ним, стонущие и вскрикивающие «Еще, Каспер, еще, хочу еще» женским голосом.

— Ты ему не веришь.

— Не верю.

— А сама?

— А что сама?

— Себе веришь? Своим чувствам к нему?

— Да какие там чувства? Там безумие какое-то, Полин. Я будто с цепи рядом с ним сорвалась. Ни есть, ни спать, ни жрать не хотела и не могла. Я будто им питалась, его энергией, его запахом, его ласками, его… — Она тяжело уронила голову на сложенные на столе руки. — Он мне сни-и-ится, Поль. Каждую ночь снится. Типа зовет меня, просит о чем-то, руки протягивает.

— Может, так и есть? Может, в кои-то веки мужик не обманул тебя, а сказал правду — что любит и хочет быть с тобой.

— Он иностранец.

— А ты какая-то инопланетянка для него. Летом в меха вырядилась. Позвони ему, Лан. Ну наберись духу и позвони. Лучше один раз пережить даже самую неприглядную правду, чем всю жизнь потом мучиться, что упустила свой шанс на счастье.

— Счастье каждый вечер гадать, с кем он и где? Он же кобель, Полин. Первостатейный кобель, из тех, у кого сносит крышу, стоит на горизонте появиться очередной течной сучке. А мне все это терпеть?

— Тьфу, дура какая.

— Дура, — согласилась моя неумная. — Мало того, что мать-одиночка, так еще и дура. Вдвойне не повезло моему лялику.

— Блин, некому тебе снять штаны и набить морду за такое непроходимое упрямство.

— Ой, кстати про морду набить. Слушай, я уж и не знаю, то ли это гормоны играют, то ли взаправду, но мне прям кажется, что за мной кто-то следит.

— Большой брат за всеми следит, — не удержалась от шпильки я.

— Да нет, серьезно. Мне тут несколько дней назад какой-то бомж в подворотне чуть ли не под ноги кинулся, я аж завизжала, хряснула его сумкой по башке и убежала — хорошо, что не на шпильках как раз была. А потом он мне стал постоянно всюду мерещиться: то в метро мелькнет, то вечером будто крадутся сзади. Оглянусь — а кто-то в урне копается. Н у ведь только бомжи полезут в мусорку, правда?

— А зачем какому-то бомжу следить за тобой? — невольно улыбнулась я.

— Ну, не знаю — ограбить?

— Скорее, на бутылку стрельнуть.

— Или на хлеб. Они же все вечно голодные такие-е-е, сироти-и-инушки-и-и, безотцовщины-ы-ы, — не выдержала и разревелась обуреваемая гормонами подруга.

Дурдом «Ромашка», ей-богу.

Глава 28

— Прошу прощения, боюсь, вы только зря тратите свое и мое время. Господин Зарицкий не примет вас. У него очень плотное расписание.

Секретарь — не секретарша и, ни боже упаси, не секретутка, а именно секретарь — ухоженная, подтянутая, облаченная в строгий костюм и такое же выражение лица, глаз и всего остального, — изобразила уголками губ неубедительную попытку сочувствующей улыбки.

— Простите, как к вам обращаться? — Кто сказал, что через три минуты эта прохладная глыба спокойствия не растает, как сливочное масло в духовке?

— Елена Валентиновна.

— Ну да, так вот, милая Леночка, предлагаю вам спор. Или как когда-то говорили — побьемся об заклад? В течение следующих пяти, ну максимум семи минут Владимир Аркадьевич даст вам суперсрочное задание. А я помогу вам его выполнить в такие сроки, что после этого вас повысят до… ну, скажем, до старшего секретаря.

— Благодарю покорно, милостивый сударь, как когда-то говорили, но я более чем довольна своей нынешней позицией, так что в повышении не заинтересована. Даже если речь идет о должности аж старшего секретаря, — холодно парировала Леночка.

— Хм, ладно. Тогда… Тогда по-другому. Если вы исполните то самое поручение волшебно быстро, то получите в этом году такой рождественский бонус, что сможете позволить себе взять и полететь в отпуск куда хотите, даже, скажем, на Сейшельские острова! — Не могу поверить, что и это ее не проймет.