Посторонние люди нередко завидовали кажущемуся им шикарным образу жизни Локхартов: снегопаду белых пригласительных билетов на различные мероприятия, деловым поездкам Чарли в Нью-Йорк и принадлежности Филипа к сильным мира сего. Они бы стали завидовать гораздо меньше, если бы только могли понять причины, по которым эта семья, и особенно Чарли, мечтала о простой, более спокойной жизни.

Они жили как бы в двух временных поясах. Работа заставляла Чарли жить по нью-йоркскому времени. Это имело свои преимущества, потому что она могла провести утро с Мирандой, пока в Нью-Йорке еще дарила глубокая ночь, и в конце дня забежать домой, чтобы уложить ребенка спать, пока в Нью-Йорке было время ленча. Это совпадало с тем, что Филип называя своим «золотым временем», которое, как было отмечено в его ежедневнике, он посвящал дочери. Филип давно пришел к выводу, что он гораздо охотнее готов был играть с Мирандой, чем посещать очередной скучный прием. Пропустив то время, когда росли его дочери от первого брака, он как-то сказал в одном интервью, что теперь не сделает такой ошибки.

Когда Филип говорил это журналистам, ему не пришло в голову, что Эми и Луиза будут очень уязвлены, когда прочитают, с каким удовольствием он стал теперь выполнять свои отцовские обязанности.

Из-за того, что Чарли приходилось возвращаться на студию в семь часов вечера ради дневной передачи по нью-йоркскому времени, а Филип должен был принимать участие в десятичасовом голосовании в палате общин, в будние дни им редко удавалось провести вечер вместе.

Когда они поужинали, Филип вернулся к разговору о ссоре в дамской комнате, желая уточнить каждую деталь.

— Значит, применения физической силы не было — это все выдумка? И ты не ударила ее? — спросил он.

— Мне очень хотелось это сделать, поверь мне, — ответила Чарли и тут же осеклась. — Ты чувствуешь, что происходит? Она отнимает у нас даже этот вечер, как и все остальное время. О чем бы ни заходил у нас разговор, дело всегда заканчивается тем, что мы начинаем обсуждать, анализировать или переживать за эту женщину. Ради всего святого, неужели мы не можем поговорить о чем-то другом?

Филип плотоядно усмехнулся.

— Поговорить?

И они опустились на софу пообщаться древнейшим способом, известным еще Адаму и Еве. В этот момент в микрофоне автоответчика зазвучал взволнованный голос Уолтера Тредголда. Но они были слишком поглощены друг другом, чтобы прислушаться, к его словам.

Сколько бы раз они ни занимались любовью, они никогда не теряли ощущения простого животного желания. Они приходили в такое возбуждение, что часто даже не могли дождаться, пока снимут одежду.

Филип, опустившись на колени, склонился над Чарли, а она самозабвенно вытянулась на ковре. Его восторг при виде ее тела не ослабевал с того дня, когда они встретились впервые. В их ласках не существовало никаких табу; каждый инстинктивно чувствовал, как с помощью рук, губ и языка доставить удовольствие другому. Пока он все глубже и глубже проникал в нее, их бедра без всяких усилий двигались в такт в любовном танце. Чарли начала что-то тихо шептать; этот шепот становился все громче по мере того, как ритм его движений начал нарастать.

Чтобы немного задержать оргазм, Филип попытался подумать о своем новом законопроекте, но все было бесполезно. Когда по его телу пробежала дрожь, он почувствовал, что Чарли тоже близка к пику наслаждения. Через несколько секунд она блаженно расслабилась.

Филип осторожно опустился рядом, исполненный благодарности за то, что эти минуты интимной близости сгладили напряжение всего сегодняшнего дня.

Чарли поцеловала мужа и нежно провела пальцем по его влажному плечу.

— Слава Богу, у Уолтера нет видеотелефона.

— Жаль, что нет. Мне кажется, сегодня наше выступление было особенно удачным и заслуживающим внимания более широкой аудитории, — пошутил он. — Уолтер мог бы кое-чему поучиться. — Уолтер был вдовцом, и они часто строили догадки по поводу его половой жизни.

Подобрав свои трусики, чулки и юбку, разбросанные по всей комнате, Чарли вышла в прихожую, перемотала пленку в автоответчике и включила звук.

Филип с удовлетворенной улыбкой потянулся, но улыбка тут же исчезла с его лица, когда он услышал голос Уолтера, передающего свой разговор с редактором «Кроникл».

— Я оставил для тебя сообщения везде, где только смог. Надеюсь, ты его получишь. К сожалению, эта статья будет гораздо больше, чем мы предполагали. Мой осведомитель сказал мне, что она уже передана в отдел новостей. Похоже, что они собираются напечатать большую статью со множеством частных подробностей.

Филип вскочил и начал нервно ходить по комнате.

— Я попрошу нашего редактора отдела новостей переслать сюда по факсу первый экземпляр. Может быть, я смогу убедить Фергуса остановить публикацию.

— Это значит, что все в «Ситизен» узнают, что мы беспокоимся. Не слишком хорошая мысль, — вставила Чарли.

— Хорошо, я пойду и куплю газету на Пиккадилли.

— Тебе придется взять такси. Я разрешила Элен воспользоваться машиной. — Чарли прислушалась к шуму дождя за окном и порадовалась, что ей не нужно выходить на улицу в такую погоду.

Она удобно устроилась на диване. Но когда Филип в плаще вошел в комнату, она вдруг поняла, как неразумно он поступает. Как только он стал министром, его фотографии и репортажи о нем появились на страницах газет и замелькали на телевидении, он быстро становился популярной личностью. Если кто-то заметит, как он бродит по Пиккадилли, дожидаясь первого выпуска газеты, это только подольет масла в огонь.

Чарли тяжело вздохнула и встала с дивана.

— Надо идти мне. Нам только не хватало, чтобы кто-нибудь увидел тебя. А меня никто не узнает.

— Пожалуй, ты права, хотя мне не хочется отпускать тебя так поздно одну. А я пока позвоню «главному кнуту». Он наверняка не обрадуется.

Когда Чарли оказалась одна среди разного рода ночных прохожих, заполнявших Пиккадилли-Серкус в промозглый декабрьский вечер, она вдруг почувствовала себя беззащитной. Хотя в принципе она была вне опасности среди уличной толпы, состоявшей в основном из мирных посетителей кинотеатров и ресторанов, этот предрождественский вечер почему-то напомнил ей сцену в баре из «Звездных войн», заполненную громко смеющимися, жующими и пьющими животными. Чарли уже давно не чувствовала себя так неуютно.

Когда-то давно на темных улицах Детройта среди вооруженных торговцев наркотиками Чарли тоже бывало страшно, но тогда она справлялась со своим волнением. То же самое было и на Гаити, куда она была вынуждена лететь вместо заболевшего коллеги, и потом, по возвращении в Англию, когда она делала репортаж в горячих точках Белфаста.

И теперь здесь, на освещенном шумном перекрестке Пиккадилли, в ожидании первого выпуска газеты, в которой Бог знает что творилось о ней и о Филипе, ее не покидало то же ощущение опасности. Она больше других понимала, какой вред может нанести газетная публикация карьере новоиспеченного министра.

Размышления Чарли были прерваны визгом тормозов вывернувшегося из-за угла фургона, из которого вышел человек с большими пачками газет. Дожидаясь, пока будут развязаны пачки, Чарли думала о несправедливости судьбы. Она была уверена, что не совершила ничего дурного. Она не просила для себя никаких акций. Ей не хотелось никакой конфронтации и ей не двигало тщеславие. Несдержанность Ванессы, как всегда, доставила им с Филипом боль, неприятности и волнения.

И если, допустим, в других странах ссора между двумя женами нового министра транспорта из-за контрольного пакета акций могла бы остаться и незамеченной благодаря законам о защите частной жизни, то в Англии, где не существовало ничего подобного, это могло произвести сенсацию. Политика, власть и секс — сенсационная смесь для бульварной прессы, особенно для какой-нибудь газеты, поставившей себе цель подорвать репутацию нынешнего правительства.

Чарли купила номер «Дейли кроникл» самая первая. На первой странице был помещен снимок ее и Филипа, сделанный на недавнем обеде в честь вручений премий Британской академии и телевидения. Рядом находилась злополучная фотография испуганной Ванессы.

Через всю полосу шел заголовок: «Первая жена против второй в схватке за акции министра». Внутри еще две страницы были посвящены этой истории. На центральном развороте бросалась в глаза крупная шапка: «Битва красавиц в совете директоров».

Укрывшись под навесом кинотеатра, Чарли начала читать статью о собственной персоне, написанную в выражениях, которые обычно используют журналисты, характеризуя преуспевающих женщин. Слова «честолюбивая», «безжалостная», «целеустремленная» и «упорная» сразу же бросились ей в глаза. Применительно к мужчинам эти слова звучали бы как комплименты, но здесь, по отношению к ней, они имели явно негативный оттенок. Как ненавидели газетчики женщин, добившихся успеха! Здесь же была крайне волнующая история о том, как Чарли увела Филипа из его счастливой семьи. На этот раз доминировали выражения «коварная искусительница», «любовное гнездышко» и «тайная связь», не было употреблено только слово «авантюристка» — в связи с акциями Форрестера, — но оно как бы подразумевалось.

Ссора в дамской комнате, названная «Кроникл» «кошачьей дракой», была описана в виде схватки боксеров тяжелого веса, проводившаяся без всяких правил, а отношения Чарли с Ванессой были систематизированы и представлены как первый раунд, второй раунд, третий и так далее. Результат поединка был объявлен газетой как «победа нокаутом, одержанная Чарли», поскольку она, согласно статье, вероломно захватила акции обеих дочерей Ванессы.

Официальное заявление корпорации Форрестера было приведено в самом низу полосы и привлекало гораздо меньше внимания, чем сопровождавшее его обращение к читателям с обещанием денежной премии тому, кто пришлет на конкурс свою историю, в которой первая жена выступает против второй.

Также оскорбительно газета отзывалась и о Филипе, обвиняя нового министра в неспособности держать в руках «своих» жен и намекая на то, что если он не в состоянии справиться даже со своими женщинами, то как он может решать государственные дела.

Замерзшая, мокрая и несчастная Чарли целых двадцать минут шла по Хеймаркет-стрит, потом по Малл-стрит мимо Бэкингемского дворца и только там нашла свободное такси. Ей пришла в голову мысль, как не похожа она, промокшая и расстроенная, на ту победительницу, какой ее представила на своих страницах «Кроникл». Она была возмущена тем, что Ванессу изобразили женщиной чуть ли не сродни матери Терезе[12] и более того, нашли фотографии, на которых Ванесса выглядела как молодая Грейс Келли[13]. И даже была одна, где она танцевала щека к щеке с принцем Чарльзом.

Когда такси приблизилось к дому, Чарли поежилась при мысли о том, что на следующее утро за завтраком миллионы чужих людей будут читать эту сильно искаженную и приукрашенную версию их с Филипом жизни.

На этот раз, благодаря пагубному поступку Ванессы, их частные проблемы стали достоянием общественности.

Глава двенадцатая

Для десятков радиостанций по всей Англии, создающих передачи о знаменитостях, первая полоса «Дейли кроникл» определила направление этих программ на весь день. Эфир заполняли голоса возмущенных слушателей, как противников Локхартов, так и сочувствующих им, и хотя последние были глубоко оскорблены, тем не менее и те и другие с интересом ловили каждое слово.

К слушателям присоединились и читатели «Кроникл», в том числе и жители родного поселка Ванессы. Другие издания пока не принимали участия в этом «разгребании грязи». Помня об огромных суммах штрафов, налагаемых на прессу за клевету, они с осторожностью обращались к представленной информацией. Для них она ограничивалась колонкой экономических новостей; только один редактор поместил на самой скучной странице своей газеты статью под названием «Жены босса в совете директоров», да еще один журнал опубликовал очерк «Семейственность в бизнесе».

В редакцию Американской телерадиовещательной сети посыпались звонки с телевидения, радио и из газет с просьбами к Шарлотте Локхарт дать интервью. На ее рабочем столе скопилась большая стопка листков с именами и номерами телефонов звонивших. Еще до того, как она приехала, телефонистки и швейцары уже начали жаловаться руководству на звонки и постоянно торчащих у подъезда репортеров. Даже терпеливых коллег, привыкших к методам газетчиков, стали раздражать бесконечные помехи рабочему процессу.

На Даунинг-стрит, 10 во время завтрака премьер-министр заговорил с «главным кнутом» именно на эту тему.

— Что плохого сулит нам эта история с Локхартами? — просил он.

— Пресса любит лезть в личную жизнь знаменитостей, — последовал ответ, — но я не думаю, что эта история будет иметь продолжение или какие-нибудь отрицательные последствия для партии.