Не в силах устоять, она сняла закреплённую на подоконнике свечу и отставила её в сторону. Затем она открыла створку и высунулась из окна. Воздух был свежим, чистым и бодрящим. Холодным, но не неприятным. Она глубоко вдохнула, почувствовав себя обновлённой.

В голову пришла безумная мысль. «Ведь ей всегда нравились снег и крыши Харли. Почему бы не вылезти наружу? Крыша в этом месте была не очень опасной, потому что по краю шла невысокая декоративная балюстрада. Между скатом крыши и балюстрадой был проход шириной в два фута[11]. Она с легкостью могла выбраться туда и отправиться исследовать крыши».

Эмма бросила через плечо взгляд на Энтони. Её муж спал, как убитый. Он никогда не узнает, что она уходила.

Эта идея показалась ей очень правильной. Небольшая шалость позволит ей почувствовать себя в меньшей степени простушкой Эммой Стоун и в большей – отчаянной леди Верлэйн, которой она хотела быть.

Эмма на ощупь дошла до шкафа и нашла свой плащ и полусапожки. Скользнув в них ногами, она набросила плащ прямо на ночную сорочку. Затем она выкарабкалась из окна. Снег на крыше был глубиной три–четыре дюйма[12].

Прикрыв за собой качающиеся оконные створки, Эмма пошла по узкой дорожке. Плащ обвивался вокруг её ног. Справа от неё была пологая крыша, а слева открывались широкие ночные просторы. Царила чудесная тишина. Снежные хлопья отражали и усиливали слабый свет, превращая его в жемчужное потустороннее сияние. Её беспокойство начало уходить, оставляя лишь чувство безмятежности.

Перейдя через длинную прямую центральную крышу, Эмма дошла до труднопреодолимого угла, где восточное крыло соединялось с главным зданием. Вместо того, чтобы, рискуя жизнью, перебраться через него, она присела в уголке. Защищенное со всех сторон место давало ей возможность великолепного обзора зимнего пейзажа с покрытыми снегом равнинами и видами Харли. С этого ракурса большой дом казался чужим и красивым. Очень запоминающимся.

Одна в ночи она смогла, наконец, расслабиться, что ей никак не удавалось сделать в спальне. Она подумала о Гарольде Гривзе, лежащем в свежевырытой могиле рядом со своей женой. «Падал ли на их место последнего упокоения в Лондоне такой же снег? Мистер Эванс говорил, что они были очень близки, как бывает только у бездетных пар».

Эмма закрыла глаза и вознесла молитву, чтобы мистер Гривз воссоединился со своей женой в каком–нибудь лучшем месте. Каждый день она молилась за это не менее одного раза. Ей казалось, что это – самое малое, что она может для него сделать. Странно, как её жизнь полностью изменилась из–за человека, которого она никогда не встречала.

Она поплотнее завернулась в плащ. Холод потихоньку проникал в неё, но она была ещё не готова вернуться внутрь. «Позже. А пока она просто позволит своим мыслям плыть по течению…»

* * *

Энтони проснулся, когда рядом что–то громко стукнуло. Ветер распахнул створки окна, и в комнату летели снежинки. Через мгновение он вспомнил, где находится. «Харли. Эмма. Комната в башне. А где же Эмма? – в постели рядом с ним её не было. Он сел и обвёл взглядом комнату, но в слабом свете камина её нигде не было видно. Он поднялся и зажёг несколько свечей. Эммы не было, хотя дверь всё так же была заперта изнутри. – Как же она смогла выйти? – его взгляд дошёл до распахнутого окна, и он застыл. Рождественская свеча была снята с подоконника. – Господи, нет! Она же говорила ему о своей детской мечте полететь с крыши, воспарив над холмами. Не могла же она так расстроиться из–за его случайной встречи с Сесилией, что спрыгнула с крыши? Или могла? – похолодев от страха, он распахнул настежь створки окна и посмотрел вниз на двор в ужасе оттого, что может увидеть далеко внизу её переломанное тело. Ничего необычного он не увидел… – Но, если она спрыгнула, то к этому моменту снег мог её уже запорошить, – он вцепился в подоконник так, что побелели пальцы. – Если из–за него она сделала что–нибудь ужасное… Господи, пожалей их души! – потом Энтони заметил еле видные отметины на узкой дорожке под окном. – Возможно, это – человеческие следы, но их уже так занесло снегом, что они были едва различимы. Но зачем, чёрт побери, ей понадобилось вылезать на крышу посреди ночи?»

Не желая возиться с сапогами, Энтони натянул пару лёгких вечерних туфель. Затем набросил на ночную сорочку свой плащ и вылез на крышу. Снег был глубиной около шести дюймов, и тот же поднимающийся ветер, что распахнул окно, бросал ему в лицо тысячи колючих снежинок.

Энтони решительно пошёл вперед. В других обстоятельствах он мог бы насладиться неземной красотой пейзажа. Вместо этого он двигался по скользкой дорожке так быстро, как мог, внимательно глядя себе под ноги и на землю внизу.

Он был уже близок к панике, когда, наконец, обнаружил Эмму, съёжившуюся в уголке. На самом деле он чуть было не споткнулся об неё. Её плащ покрывал толстый слой пушистого снега, что делало её почти неразличимой в снежной ночи. Эмма сидела так неподвижно, что он испугался, что она мертва.

С колотящимся сердцем Энтони упал рядом с ней на колени. Кружева снежинок покрывали её лицо и висели на тёмных ресницах. Взяв её ладони в свои, он сразу же заговорил:

– Эмма! Эмма, ты в порядке?

Её руки были холодными. Энтони начал растирать одну из ладоней.

– Эмма, проклятье, да просыпайся же!

Её ресницы затрепетали и поднялись, она тупо посмотрела на него. «Слава богу, она, по крайней мере, была ещё жива».

– Ты можешь идти? – сказал он резко.

Она непонимающе моргнула.

– Энтони?

– Да, это я. Что, чёрт побери, ты делаешь здесь посреди снежного бурана? – он встал на ноги, затем взял её за обе руки и поднял. Эмма не упала, но очень сильно закачалась. Он обнял её за талию.

Её высокое тело прильнуло к нему.

– Мне… мне кажется, я заснула.

– Дурочка, – огрызнулся он. Наполовину таща её на себе, он начал длинный путь назад. Дорожка, вполне достаточная для одного человека, для двоих была опасна, особенно припорошенная мягким, скользким снегом. Энтони шёл с внешней стороны, держась одной рукой за перила балюстрады, а другой – поддерживая за талию жену.

Дорога назад показалась ему длиннее раза в три. Эмма еле двигалась, иногда поскальзываясь на мягком снегу. Один раз крыша ушла из–под её ног, и они оба почти свалились вниз. Ей, казалось, было невдомёк, что они были на краю гибели, и к тому моменту, когда они добрались до комнаты, Энтони истекал потом от напряжения.

Зная, что этот последний отрезок самый опасный, Энтони упёрся одной ногой в балюстраду, поднял Эмму на руки и пропихнул её в окно. Когда она встала там на ноги, он перелез в комнату сам и крепко его закрыл.

Энтони сбросил плащ и испорченные туфли и повернулся к жене. Эмма сильно дрожала. Он снял с неё плащ и усадил её на стул у камина. Подбросив в огонь щедрую порцию угля, он поднёс к ней поближе канделябр и осмотрел её. Хотя она, по–видимому, едва понимала, где находится, он не нашёл следов обморожения ни на её лице, ни на руках, ни на ногах.

Он колебался, решая, что делать. Горячая ванна, наверное, быстро бы её согрела, но поиск слуг, чтобы нагреть воду занял бы много времени. Слишком много. Даже попытка отыскать бренди заняла бы больше времени, чем он хотел. Эмму нужно было согреть немедленно.

Самым лучшим способом согреть её, вероятно, было его собственное тело. Он нашёл у себя пару толстых носков и одел на её ледяные ноги. Затем он поднял её со стула.

– Пора в постель, моя девочка.

Он стянул с неё через голову ночную рубашку. Она не сопротивлялась, только тихо протестующе вскрикнула.

В других обстоятельствах Энтони бы остановился, чтобы восхититься роскошной женственностью её тела, но не в этот раз. Он уложил Эмму в постель, натянув на неё одеяла, и добавил ещё несколько из шкафа. Затем он задул все свечи, кроме одной, разделся сам и скользнул под одеяла.

Лёжа на боку, он притянул её к себе так, чтобы её позвоночник прижимался к его животу, а её ягодицы к его паху. Проклятие, она действительно была холодной. Он подул на её ухо и начал растирать её холодную руку по всей длине.

– Что… что ты делаешь? – произнесла она, чуть более осмысленно.

– Пытаюсь не дать тебе умереть от переохлаждения, чего ты сильно заслуживаешь. – он скользнул коленом между её ледяных бедер.

Она замерла и попыталась вывернуться, от чего её ледяная, но красивая попка прижалась к нему ещё сильнее. Он крепче прижал её к себе одной рукой, а другой принялся растирать холодные изгибы её бедра.

– Не шевелись. Чем скорее ты согреешься, тем меньше у тебя шансов свалиться с воспалением лёгких.

– Почему… почему ты просто меня там не оставил? – спросила она, немного задыхаясь.

– Потому что потеря жены всего после двух недель брака будет похожа на чертовскую небрежность с моей стороны[13], – отрезал он.

– О ней было бы много слухов, – пробормотала она еле слышно. – У меня есть ещё сорок тысяч фунтов в доверительном управлении, они оставлены для меня и моих детей. Если бы я сейчас умерла, ты бы всё это унаследовал.

Его рука замерла. «Господи, понимала ли Эмма, о чём говорит?»

– Если я правильно тебя понял, – едко сказал он, – ты не доверяла мне настолько, чтобы раскрыть правду о твоём состоянии, а теперь ты предлагаешь мне убить тебя ради твоих денег. Зачем же, чёрт побери, ты вышла за столь презренного человека?

– Лучше знакомый дьявол… – прошептала Эмма, снова пытаясь вырваться.

Когда он попытался её удержать, его рука коснулась её груди. Мягкая плоть идеально легла в его ладонь. Она резко втянула в себя воздух, и они оба застыли.

Энтони неохотно убрал руку. «Согрелась Эмма или нет, а вот он уж точно согрелся».

– Значит, я – твой знакомый дьявол. Как лестно. Напомни мне как–нибудь поколотить тебя, когда будет более подходящий момент.

– Ты не посмеешь! – возмутилась Эмма, уже более похожая на саму себя.

– Я сдерживаюсь только потому, что моя мама учила меня никогда не поднимать руку на женщину, даже если она этого сильно заслуживает, – хотя произнёс он это с юмором, Энтони, к своему неудовольствию, понимал, что она бы не сделала своего странного предложения оставить её замерзать на холоде, если бы втайне не боялась, что он не хотел быть её мужем.

«Если бы она умерла не по его вине, почувствовал бы он облегчение оттого, что снова богат и свободен? Ответом в его голове было немедленное, страстное: «Нет». Пора было повзрослеть. Принять на себя ответственность, построить семью. И, если Эмма и не была той женой, что он выбрал бы себе сам, она была той женой, которая у него уже была, и он не был расстроен этим фактом. Совсем не был».

Он снова начал её растирать. Эмма заметно потеплела. Когда его беспокойство стало спадать, сексуальное притяжение стало невозможно подавлять. В его объятиях лежала красивая обнажённая женщина. Кроме того, она была его законной женой. Ну, или почти была.

Энтони отчаянно хотел заняться с ней любовью. Но на уровне более глубоком, чем возбуждение, он понимал, что это был критический момент. То, что он сейчас сделает, повлияет на всю его оставшуюся жизнь. Он передвинул руку с её бока вперёд, проведя ладонью по её великолепной груди и мягкому животу. Её кожа была гладкой, как атлас и благословенно тёплой.

– Твоё мнение о моём характере довольно нелестное, и я не могу тебя за это винить, – тихо сказал он. – Большую часть своей жизни я был безответственным, легкомысленным человеком, и поженились мы с тобой ради взаимной выгоды, а не по любви. Но, уверяю тебя, Эмма, я серьёзно отношусь к нашему браку.

Он приподнялся на локте и посмотрел на неё, пытаясь подобрать слова.

– Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы выполнить те клятвы, что я давал в день нашей свадьбы, и я верю, что, и ты свои сдержишь. Если мы это сделаем, возможно, со временем придёт и любовь. А если не любовь, то нам хватит и взаимного уважения и заботы друг о друге.

Она перевернулась на спину и посмотрела на него. В призрачном свете одинокой свечи её глаза были дымчато–серыми и абсолютно ясными. Их взгляды надолго встретились.

Затем она подняла левую руку и нежными пальчиками коснулась его щеки.

– Забота и уважение – это просто, Энтони, – прошептала она. – У тебя мои уже есть.

Он не заслуживал от неё так многого. Повернув голову, он нежно поцеловал блестящее новенькое обручальное кольцо, которое неделей раньше он надел ей на палец. Его, по крайней мере, он купил на собственные деньги.

– Этим кольцом я обручаюсь с тобой, – тихо сказал он и опустил её руку на матрас. – Своим телом я поклоняюсь тебе, – затем он наклонился вперёд и поцеловал её. Губы Эммы были тёплыми, мягкими и гостеприимными. – До тех пор пока мы оба живы, – хрипло закончил он, перемещая губы на её шею.