Лицо Эммы напряглось, но голос её оставался спокоен.

– Это так?

– Не будь глупой! – резко возразил он. – До вчерашнего дня мы с Сесилией не виделись девять лет.

Эмма повернулась к Бренду.

– Ты слышал, что сказал Энтони. Ты, что, правда, считаешь, что у них может быть роман?

Бренд вытер запястьем пот со лба. Хотя он всё ещё выглядел опасным, дикое выражение в его глазах исчезло.

– Физической связи, может, и нет, – сердито признал он. – Но Энтони стоял между мной и Сесси каждый день и каждую ночь нашего брака. Когда он подрался со мной после того, как она приняла моё предложение, он сказал… – Бренд замолчал и тяжело сглотнул, – он сказал, что каждый раз в постели со мной она будет думать о нём. И он, чёрт побери, был прав!

Сесилия ахнула.

– Бренд, как ты можешь такое говорить? Я могла бы выйти за Энтони, если бы захотела, но я выбрала тебя. С чего ты решил, что я втайне предпочитала Энтони?

– Так всегда было! – Бренд уставился на жену с тоскливым выражением. – Он всегда был лидером. Умнее, очаровательнее, красивее. Все любили его, включая тебя. Ты вышла за меня только из–за того, что у меня больше состояние и выше титул.

Энтони вздрогнул, вспомнив, как он бросил обе этих насмешки в лицо Бренду, когда они подрались из–за Сесилии. «Кто бы мог подумать, что его злые слова пустят на благоприятной почве такие ядовитые корни?»

Эмма раздраженно спросила:

– Вы, что, никогда не разговариваете друг с другом? – она ненавязчиво забрала рапиру из расслабившейся руки Бренда. – Сесилия, почему ты вышла за Бренда, а не за Энтони? Уверена, у тебя были на то свои причины.

– Конечно, я вышла за него по любви, – она заколебалась, затем тяжело добавила. – Я любила их обоих, честное слово, хотя они были такими разными. Но я всегда думала, что Бренд испытывает ко мне, скорее, братские чувства. Энтони же относился ко мне, как к возлюбленной. Мы с ним привыкли думать, что поженимся, хотя он и не сделал официального предложения.

К этому моменту по щекам Сесилии текли слёзы. Эмма молча извлекла откуда–то носовой платок и протянула ей. После того, как Сесилия промокнула глаза и высморкала свой симпатичный носик, она продолжила:

– Потом Бренд попросил меня стать его женой, и я поняла, что именно он был тем мужчиной, о котором я мечтала, а не Энтони, – она умоляюще уставилась на Бренда. – Ты помнишь, что произошло, когда я приняла твоё предложение?

Её муж, ко всеобщему удивлению, покраснел.

– Конечно, я помню. – ответил он натянуто. – Но не стоит обсуждать это здесь.

Тоже покраснев, Сесилия согласно кивнула.

– Я приняла твоё предложение не из–за денег или титула, хотя, конечно, я не возражала против того, чтобы стать герцогиней. Но я полюбила тебя за твою… твою надёжность. Ты заставлял меня чувствовать себя нежно оберегаемой. Особенной, – она виновато взглянула на Энтони. – Быть женой Энтони было бы очень приятно, но у него всегда были бы любовницы, и мы могли закончить свои дни в долговой тюрьме. Я этого не хотела. Мне был нужен ты.

Энтони почувствовал приступ внезапной острой боли от её слов. Она не доверяла ему. Знать это было не очень лестно. Хотя он не мог упрекать её за недоверие. Эмма тоже не до конца ему верила.

Бренд тяжело сглотнул и посмотрел на жену.

– Я… я не был на втором месте?

– Никогда, – слёзы опять потекли по щекам Сесилии. – Но после того, как мы поженились, я начала сомневаться, что ты когда–нибудь любил меня по–настоящему. Время шло, ты становился всё холоднее и холоднее, и я… я решила, что ты хотел меня только из–за Энтони. Вы всегда соревновались друг с другом, а я была просто ещё одним призом. Когда ты меня заполучил, ты потерял всякий интерес.

Энтони поморщился. «Он не мог говорить за Бренда, но сам он был вынужден признать, что в его ухаживании за Сесилией был элемент соперничества. Она была самой красивой девушкой в округе, поэтому он решил, что он, лихач Энтони, всеобщий любимец, заслуживает её».

Иногда он сам себе очень не нравился.

Забыв о том, что они с женой в галерее не одни, Бренд сказал охрипшим голосом:

– Как ты могла такое подумать, Сесси? Ты – единственная женщина, которую я когда–либо любил. Но ты никогда не говорила, что любишь меня, ни разу.

– Ты тоже никогда не говорил, что любишь меня, – решительно ответила она.

– Сначала это казалось не нужным, – сказал он. – Потом я не мог, потому что начал думать, что ты вышла за меня из–за денег и положения в обществе. Это было, как… как кислота, разъедавшая меня изнутри.

Рыдая, Сесилия сделала шаг в его объятия.

– Ох, Бренд, Бренд! Почему мы так же не поговорили много лет назад? Я всегда тебя любила, даже когда была уверена, что ты не любишь меня.

Бренд лихорадочно прижал жену к себе, в его глазах тоже заблестели слёзы. Они надолго прильнули друг к другу. Потом он поднял глаза и, запинаясь, произнёс:

– Энтони, мне так жаль! Я отвратительно вёл себя. Я хотел обвинить тебя в крушении моего брака, потому что это было проще, чем искать причины в себе самом. Ты сможешь меня простить?

Энтони понял, что ему представился великолепный шанс повести себя, как взрослый человек.

– Я тоже очень виноват, Бренд. Я не хотел верить, что Сесилия предпочла тебя, поэтому наговорил такого, чего ни один мужчина не должен говорить другому. Прости, – он протянул Бренду руку.

Бренд схватил её и горячо пожал. С удивительным для него самого удовольствием Энтони осознал, что они снова могут быть друзьями. По правде говоря, он скучал по Бренду гораздо больше, чем по Сесилии.

Эмма, ообрительно взиравшая на всё это, незаметно кивком указала ему в сторону двери. Поняв намёк, Энтони завершил рукопожатие.

– Ты тоже меня прости, Сесилия. Я не хотел навредить вашему браку.

Она сквозь слёзы улыбнулась ему.

– Большую часть вреда нанесли мы с Брендом сами. Теперь всё будет лучше, правда, дорогой?

– Конечно, милая. Клянусь тебе, – Бренд наклонил голову и страстно поцеловал свою жену, одной рукой притянув её к себе. Воздух в комнате был наполнен сексуальным напряжением.

Понимая, что их дальнейшее присутствие не требуется, Энтони поднял сюртук. Затем они с Эммой тихонько вышли из галереи.

– Я и забыл, какая Сесилия – лейка, – пробормотал он, закрывая за собой дверь. – Слава богу, ты не такая.

Надев сюртук и поправив галстук, Энтони обнял левой рукой жену за плечи, и они направились вниз.

– Это было очень своевременное вмешательство, дорогая, – сурово сказал он. – Но никогда больше не смей вставать между двумя вооружёнными мужчинами, или мне придётся тебя поколотить. Тебя же могли убить.

– Если ты каждый день будешь мне что–нибудь запрещать под страхом побоев, – ответила она с наигранной застенчивостью, – то очень скоро мне останется только сидеть у камина с книжкой.

Он улыбнулся, но улыбка скоро померкла.

– Кто бы мог подумать, что жестокие слова, которые я в сердцах бросил Бренду девять лет назад, приведут к таким ужасным, долгим последствиям. Я почти разрушил его брак. Богом клянусь, Эмма, я не хотел, чтобы так случилось.

– Слова – сильное оружие, Энтони, – тихо сказала она, – особенно, сказанные в гневе кем–нибудь, вроде тебя, кто так сильно влияет на людей.

«Всё легко тебе достаётся. Слишком легко».

– Если у меня и есть власть, то я плохо ею распорядился, – сказал Энтони, чувствуя отвращение к самому себе. – Я прожил свою жизнь поверхностно, скользя от одного к другому без единой серьёзной мысли в голове.

– Это, вероятно, правда, – ответила Эмма с подавляющей объективностью. – Но, как сказала Сесилия, они сами себе навредили. Если бы хоть один из них набрался смелости и признался другому в своей любви, они бы избавили себя от многих несчастных лет.

– Возможно, теперь их брак станет только крепче после такого испытания. Я на это надеюсь.

– Знаешь, ты ведь использовал свой дар управляться со словами и во благо, – тихо произнесла Эмма. – Мне кажется, я помню каждое дружеское слово, которое ты сказал мне, когда я была ребёнком. А их было много, хотя ты и не мог быть особенно заинтересован в некрасивой, робкой девочке намного младше себя.

– Был ли я добрым Эмма? Очень надеюсь, – он печально улыбнулся. – Вынужден признать, что почти не помню наших встреч. Ты была просто одной из кучи младших Вонов.

Они подошли к арке, разделявшей два зала. Над ней висела ветка для поцелуев, поэтому он остановился и повернул Эмму к себе лицом. Когда он вглядывался в волевые, правильные черты её лица, ум и теплоту в её глазах, он удивлялся, как он мог когда–то считать её некрасивой.

– Я не хочу, чтобы мы стали похожими на Бренда и Сесилию, которые ранили друг друга, не открывая своих истинных чувств, – он усмехнулся. – К счастью, с твоей пугающей правдивостью, думаю, нам это не грозит.

Она опустила глаза.

– Если я должна быть честной до конца, тогда придётся признаться, что я всегда тебя любила, Энтони, даже когда была ребёнком. Когда мистер Эванс упомянул о твоих безнадёжно стеснённых обстоятельствах, я отказалась от всех остальных кандидатур и прямиком побежала к тебе, надеясь, что ты достаточно отчаялся, чтобы жениться на мне, – сказала она, запинаясь. – К счастью, так оно и было.

Она снова посмотрела на него. Её большие глаза, которые в этот вечер казались скорее серыми, чем зелёными, смотрели на него без надежды или иллюзий. Она не ждала любви, но она заслуживала честности.

«Так что же он испытывал к женщине, которая была его женой? Уважение, конечно. Определённо, желание. Симпатию, стремление защитить и ещё сотни других чувств. Словно ощутив удар молнии, он внезапно понял, что на самом деле он был в неё влюблён. Это было так очевидно. Так правильно. Страсть, близость и смех между ними были теми самыми правдивыми вещами, которые полностью отличались от его мальчишеского увлечения Сесилией».

Ему потребовалось несколько секунд, чтобы привести в порядок разбредающиеся мысли. Потом, глядя ей в глаза, он сказал:

– Я не могу похвастаться тем, что любил тебя большую часть своей жизни, Эмма, но, к моему собственному удивлению, мне кажется, я до безумия в тебя влюбился.

Обхватив ладонями её лицо, словно она была сделана из редкого, хрупкого фарфора, он поцеловал её. Это был первый поцелуй любви в его жизни. В нём были и нежность, и желание, и растущее чувство благоговения. Эмма ответила на его поцелуй со сладостной пылкостью, которая так тесно соединила их души.

После длительных объятий он оторвался от её губ и хрипло произнёс:

– Вчера вдовствующая герцогиня сказала, что всё мне легко достаётся, она была права. Без малейших усилий или достоинств с моей стороны, мне досталась лучшая из жён, – он пробежал восхищённым взглядом по роскошным изгибам тела Эммы. – А то, что ты – самая пленительная женщина в моей жизни – это что–то, вроде приятного дополнения. Чего ещё мужчине требуется от той единственной женщины, с которой он будет делить постель до конца жизни?

У неё перехватило дыхание.

– Ты, правда, так думаешь, Энтони?

Верность представилась ему, как одна из очень взрослых и очень желательных черт характера.

– Я обещаю и клянусь, Эмма, что ты будешь моей единственной и неповторимой до тех пор, пока мы с тобой живы.

Она одарила его такой сияющей улыбкой, что он едва не поцеловал её снова. Ему помешал весёлый голос вдовствующей герцогини.

– Я так рада, что вы нашли ветку для поцелуев, чтобы проказничать. Мы не хотим, чтобы дети развращались.

Энтони и Эмма подпрыгнули от неожиданности, словно их поймали за чисткой карманов. Затем они оба повернулись к вдовствующей герцогине, которая плыла к ним по натёртому до блеска полу.

Она же спокойно спросила:

– Вы разобрались с Брендом и Сесилией?

– Да, Grandmère, – ответила Эмма, будто для вдовствующей герцогини было абсолютно естественным знать всё и обо всех. Возможно, так оно и было.

– Вам лучше не ходить в галерею, – добавил Энтони. – Мне кажется, они мирятся таким способом, который может смутить тех, кто их случайно потревожит.

В голубых глазах вдовствующей герцогини заискрился смех.

– Отличная работа, вы оба – молодцы! Рождество должно быть временем примирения. С этой точки зрения, это может оказаться лучшим Рождеством из тех, что были в Харли.

Почти одновременно Энтони и Эмма сказали:

– Это – моё лучшее Рождество.

Затем они посмотрели друг на друга, рассмеявшись от явного удовольствия быть влюблёнными.

Вдовствующая герцогиня задумчиво на них посмотрела.