— Надо послать кого-нибудь за вещами.

Итак, оставался только один вопрос: как им пройти через все это и остаться в живых?

Глава 3

«Смогу ли я?» Алекс леденела от ужаса при одной мысли об участии в перегоне. Но перспектива остаться без наследства была не менее жуткой и пугающей.

— Не думай об этом, — шептала она себе, закутываясь в теплую шаль.

Недавно установилась довольно холодная для этих мест погода. По вечерам бывало зябко, и легкий ветер доносил до веранды специфический запах из хлева: запах скота и бычьего навоза. С детства она ненавидела эту мерзкую вонь. Всю жизнь эти бесконечные просторы, бескрайний горизонт внушали ей чувство смутного беспокойства, и страх перед открытым пространством только усилился с годами. Алекс подумала, что сколько помнила себя, она мечтала избавиться от этого запаха и от тревоги, которую в ней вызывали бескрайние просторы Техаса. В конце концов она добилась того, чего хотела.

Алекс поднесла руку ко лбу и закрыла глаза. Действительно, запад и восток отличались друг от друга, как день и ночь. В Бостоне к этому часу принято облачаться в вечерние платья. Люди наряжались, шли обедать в рестораны, отправлялись в гости. Жизнь била ключом. Здесь, в Техасе, то, что в Бостоне называли обедом, считалось ужином. Никто и не думал переодеваться. Здесь рано ложились и рано вставали. Там, на востоке, утонченные манеры скрывали изысканное коварство. Все решали полутона, полунамеки, полуулыбки. Восхитительная игра для посвященных. На западе правила игры были значительно проще, если вообще можно говорить об игре применительно к общению жителей Клиса или обитателей ранчо, раскиданных на просторах Техаса. Во взаимоотношениях преобладала грубая прямота, этикет сводился к понятию удобства. Что такое «приличное общество», в Техасе не знали и не считали нужным даже задумываться об этом.

Алекс была поражена тем, что за пять лет, которые она провела вдали от дома, здесь практически ничего не изменилось. Тот же специфический запах, которым пропиталось все, те же клочковатые перелески, заросшие колючими кустарниками. Их дом на ранчо «Королевские луга», построенный добротно, что называется — на века, нисколько не обветшал. Лола была единственной из жен Джо Рорка, которая ничего не переделывала в доме, и слава Богу.

Алекс зябко повела плечами. Об этой женщине она не могла вспоминать без внутренней дрожи. О чем вообще думал Джо, когда женился на ней? Женившись на Лоле, он приговорил дочерей к жизни под одной крышей с женщиной, настолько далекой от всякого рода условностей, что назвать ее поведение разнузданным значит еще ничего не сказать. Что говорить о вдове, способной надеть платье фривольного жемчужного цвета с декольте на похороны мужа! Алекс брезгливо поджала губы.

И эта Лола может в итоге получить ранчо, скот, все ценные бумаги и даже серебряный чайный сервиз, принадлежавший матери Алекс. Сама мысль об этом была для Алекс невыносима. Отчаянное положение.

Так как же ей быть с предстоящим перегоном? Нет, об этом пока не стоит думать.

Алекс уже уволила всех слуг, за исключением кухарки. Пришлось расстаться с экипажем и парой отличных жеребцов, которыми она так гордилась. Она тайно распродала все свои драгоценности, за исключением набора из черного жемчуга и обручального кольца. Если бы Лутер Морланд не включил в бюджет предстоящего путешествия оплаты транспортных расходов, то Алекс пришлось бы занимать деньги, чтобы приехать домой.

Положение вещей, при котором ее доля в наследстве оказалась под сомнением, нельзя было назвать справедливым. Так же не было справедливости в том, что Пайтон умер и она потеряла ногу. Алекс вцепилась побелевшими пальцами в колесо коляски, сдерживая готовый прорваться крик отчаяния и гнева. Судьба посылала ей испытания одно за другим. За что?! Алекс тряхнула головой, пораженная тем, насколько близко подошла к краю пропасти. Она готова была завыть, как раненое животное. Она, которая всегда славилась тем, что умела держать при себе эмоции, никому не показывая, что чувствует на самом деле. Похоже, в той катастрофе она лишилась большего, чем просто ноги. Она лишилась способности контролировать себя, лишилась своей прославленной сдержанности, лишилась характера. И эти потери пугали ее, несмотря на то что в глубине души она сознавала, что заслужила все свои несчастья.

— Ты не замерзла?

Резко вскинув голову, Алекс увидела Лес, вступившую в полосу света, пролегшую поперек ступеней, ведущих из дома на веранду.

— В доме мне показалось душно, — сказала Алекс. — Я решила выйти подышать свежим воздухом.

— Обычно в это время года не бывает таких холодов, — заметила Лес, садясь на стул рядом с сестрой. — Не могу понять, почему на так любил эти стулья. Они такие неудобные.

Джо мало было окружить себя животными на ранчо. Он еще и в дом их притащил в виде мебели, сделанной из рогов. Безобразные столы и стулья заставляли Алекс тосковать по своему дому в Бостоне, где все вещи отвечали ее притязательному вкусу. Но если она не получит своей доли отцовского наследства, следующим на продажу будет выставлен ее дом. Дом — это все, что у нее осталось.

— Я жду Уорда, — сказала Лес, пристально вглядываясь в постепенно сгущающиеся над дорогой сумерки.

Поскольку Алекс ничего не сказала, Лес, расправив плечи, несколько сварливо заметила:

— Уорд, конечно, не такой красивый и интеллигентный, каким был Пайтон, но и в Уорде есть хорошие качества.

— Уверена, что есть.

Алекс как-то забыла о том, что Лес ходила вместе с ней на лекцию в Новом Орлеане, где она, Алекс, впервые встретила Пайтона Миллза. Покручивая обручальное кольцо на безымянном пальце левой руки, Алекс вспоминала тот давний вечер. Когда это было? Будто в другой жизни. Алекс была уже в том возрасте, когда большинство ее ровесниц вышли замуж и нарожали детей. Ее скорее всего ждала судьба старой девы, и она уже почти смирилась с тем, что никогда не встретит мужчину, за которого ей хотелось бы выйти замуж. И тогда она услышала голос Пайтона, его речь — образованного, культурного человека, заглянула в его чудесные темные глаза и решила, что его она могла бы полюбить.

— Мне двадцать пять, — тихо сказала Лес. — Если я не выйду за Уорда, я останусь старой девой.

— У тебя были ухажеры, — испытывая неловкость, напомнила ей Алекс.

По-прежнему глядя вдаль, на дорогу, Лес с той же обреченностью в голосе ответила:

— Всех их выбирал отец, а не я. — Помолчав, Лес добавила: — Я думала, что нужна па.

— Конечно, ты была ему нужна, — тактично пробормотала Алекс.

— Тогда почему он женился на Лоле? — сердита воскликнула Лес. — Зачем он привел ее в дом? Ты знаешь, каково мне было жить с ней? Ей вообще не было дела до папы!

Рана все еще не зажила, обида, боль не утихли со смертью отца. Лес не могла простить ему нанесенного оскорбления.

— Она поднималась с постели поздно, иногда даже не вставала и к ленчу, иногда вообще весь день ходила непричесанная, в халате. Временами она с утра уезжала в город и приезжала затемно. Не прошло и месяца, как о ней заговорила вся округа. Не надо было па на ней жениться. Она ничего не дала ему, кроме унижений!

— Лес… Папа любил женщин. По-своему он даже нас любил. Между смертью твоей матери и женитьбой отца прошло много времени. Должно быть, он устал от одиночества.

— У него была я!

— Он хотел иметь жену.

Алекс многого не понимала в отце, но она могла понять и оценить то, что он уважал брак и смерть жен переживал глубоко и искренне. То, что он решился на четвертый брак, ее не удивило. Удивил лишь его выбор.

Сестры сидели в тишине, ожидая, пока скрип колес и цокот копыт не известят о приближении дрожек. И вдруг Лес спросила:

— Как это — быть замужем? Я пыталась представить, но не могу.

— В каком смысле?

Алекс не могла припомнить, чтобы с кем-нибудь из сестер они говорили о чем-то интимном. Сознание ее как бы поделилось надвое. Одна половина приветствовала появление зачатков взаимного доверия и желала укрепить вдруг возникшую связь, но многолетняя привычка к замкнутости оказалась сильнее, и Алекс не сделала шага навстречу.

Лес нахмурилась и, опустив голову, принялась нервно теребить складки платья.

— Пайтон… Он когда-нибудь бил тебя, когда ты ему не подчинялась? — еле слышно спросила Лес.

Алекс едва не подскочила, пальцами вцепившись в подлокотники кресла.

— Уорд тебя бил? — тревожно спросила она, во все глаза глядя на сестру.

Лес стало неуютно под этим взглядом, и она, беспомощно потирая плечи, молчала.

— Лес, ты слышала мой вопрос?

— Я просто думаю, может ли муж что-то сделать жене, если она очень его разозлит, например…

— Пайтон никогда меня не бил.

Оружием Пайтона было слово, и он владел им не хуже, чем иной самым острым клинком. И это свое оружие он пускал в ход довольно часто. Слишком часто. Были времена, когда Алекс предпочла бы пощечину этим потокам едкого сарказма.

— Уорд не нарочно. Его просто очень легко вывести из себя, — сказала Лес, обеими руками вцепившись в перила веранды; бледное лицо ее оставалось в тени. — Но он такой вспыльчивый! Я понимаю, почему он такой. Во-первых, с тех пор как умер его отец, дела в его магазине стали идти все хуже. Во-вторых, ты не представляешь себе, как трудно такому человеку, как Уорд, чувствовать, что люди относятся к нему как к лакею. Позволяют себе резкие слова в его адрес и все такое… На прошлой неделе жена священника отчитала его за то, что нашла мышиный помет в мешке с кофейными зернами. И ему пришлось терпеливо выслушивать все и даже извиниться и вернуть деньги, чтобы она не сменила его магазин на новый, в конце Мейн-стрит.

— Он ударил тебя, потому что был зол на миссис Ледбеттер? — язвительно переспросила Алекс.

— Это только… ты представить себе не можешь, что значит чувствовать, что жизнь проходит мимо, что судьба приговорила тебя к участи недостойной, что обстоятельства не дают проявиться твоим способностям и все такое…

— Ты не права, — сказала Алекс, дотрагиваясь до толстой резиновой шины, натянутой на обод колеса ее коляски. — Мне это чувство знакомо, как никому.

— Ой! Я не хотела… — Лес стремительно обернулась к сестре, стыдясь своей черствости. — Конечно, ты знаешь, что это такое. Если кому-то и дано понять, отчего Уорд такой раздражительный, то лишь тебе.

Алекс задумалась. Что она чувствует на самом деле? Гнев? Раздражение? Нет, пожалуй, главным было ощущение загнанности. Чувство, что ты попал в капкан и не можешь выбраться. Оказавшись прикованной к коляске, она вскоре обнаружила, что каждая ступенька для нее — непреодолимое препятствие. Ей пришлось отказаться от ответных визитов к тем, кто навещал ее, выражая соболезнование. Бостон оказался городом бесконечных ступеней. Поскольку она не могла добраться даже до веранды собственного дома без посторонней помощи, ей пришлось свести к минимуму любые выходы в город. Следовательно, и к ней стали заглядывать все реже, и вскоре визиты сошли на нет. Постепенно дом стал ее тюрьмой. В том была высшая справедливость, но всякие мысли о будущем наводили тоску, готовую перерасти в отчаяние.

— Мне кажется, сюда кто-то едет, — сказала Алекс, которую тяготил весь этот разговор. — Я оставляю вас наедине, — добавила она, отъезжая к двери.

— Не уходи! — почти закричала Лес, но, опомнившись, понизила голос до шепота. — Уорд восхищается тобой, ты же знаешь. Ему так нравилось слушать про твой дом в Бостоне и твою жизнь там, на востоке. — Она через плечо взглянула на дроги, въезжающие во двор. — После получения своей части наследства мы намерены уехать в те края.

Алекс не знала, как поступить. Уорд Хэм был ей неприятен. Впервые они встретились с женихом Лес сразу по приезде Алекс на ранчо, когда заболел Джо. Она невзлюбила его с первого взгляда, тем меньше симпатии испытывала к нему сейчас, когда она к тому же заподозрила, что он бьет Лес. Но Алекс чувствовала, что Лес не жаждет остаться наедине со своим женихом.

— Я задержусь ненадолго, но потом мне действительно придется уйти. Я очень устала сегодня.

Сестры молча ждали, пока Уорд Хэм погасит фонари на дрогах. Если бы Алекс не догадывалась, что Лес боится рассказать Уорду о том, что они наняли Дала Фриско, она не осталась бы на веранде ни одной лишней минуты.

— Добрый вечер, леди. Какие вы обе сегодня милые!

Лес порозовела от удовольствия. По-видимому, жених был скуповат на комплименты, и Лес решила, что слова его идут от чистого сердца. Алекс заподозрила противоположное. Уорд едва ли мог разглядеть что-либо, кроме силуэтов сестер, поскольку они сидели как раз напротив открытой двери на веранду, спиной к свету. Его комплимент был для Алекс в лучшем случае пустым звуком, в худшем — очередным свидетельством лицемерия и недалекости жалкой личности, гордо именовавшей себя женихом сестры.

Когда Уорд вышел на свет, Алекс увидела, что на нем костюм из поплина в мелкий рубчик неопределенно-коричневого цвета. Уорд снял шляпу, и оказалось, что цвет костюма вполне соответствует цвету жидковатых прилизанных волос, сквозь которые просвечивало лысое темя. Воротник и манжеты были сделаны из жесткой бумаги. Жених принарядился перед выездом: в противном случае были бы видны заломы и грязь на манжетах и воротнике — неизбежные следствия трудового дня, проведенного в лавке. Первое, что пришло Алекс в голову, это то, что Пайтон никогда в жизни не нацепил бы на себя бумажной манишки и манжет. Ни один джентльмен себе бы этого не позволил. Но она тут же устыдилась своих мыслей, сказав себе, что превращается в сноба.